Наташа.
Я прихожу в себя от промозглого холода, не понимая, откуда он, и почему я замерзаю. Я, сидя на пне недавно спиленного дерева, плечом и головой прислонена к кирпичной стене. Стараюсь вспомнить, что произошло, но помню только запах эфира и прикосновение к моим губам ткани, очевидно, пропитанной тем самым эфиром. Разлепила глаза и ужаснулась: я в каком-то сарае из красного кирпича, а рядом были свалены лопаты и грабли, видимо, оставленные ещё с осени. Стала вспоминать, что происходило, когда я вышла из больницы: мимо проходила женщина, потом я остановилась…Посмотрела в своё отражение в стекле… больше ничего не помню…
Я стала кричать и звать на помощь, но никто не приходит, уже охрипла от крика, замёрзла до посинения, руки и ноги совсем одеревенели. Моё тонкое пальто совсем не греет, ботинки тоже, они на тонкой подошве. Тёплых брюк в моём гардеробе никогда не было. Что-то на ресницах мне мешало смотреть, что-то присохшее или примёрзшее я ощущала и на лбу. Попробовала отлепить, поскребла немного — под ногтями собралось что-то коричневое. Может, кровь? Но откуда она? Кто-то был ранен, и его кровь на меня попала? Потрогала лоб ещё раз — нашла царапину с запёкшейся кровью. В груди стало ещё холоднее от страха, ведь это могла быть кровь Саши. Но когда я выходила из больницы, я была одна, Саша ещё не подъехал, но нельзя было исключить, что они подстерегли и его, и теперь он, возможно, раненый лежит где-нибудь и умирает. Слёзы сразу же брызнули и потекли на щёки, я вытирала их, и мои ладони чуть окрасились в коричневый цвет: наверное, и щёки тоже были испачканы кровью. Безумная, безутешная, безысходная тоска по Сашке сковала меня по рукам и ногам. Мы были счастливы, но так недолго. Моё горемычное сердце рвалось к Саше, к нему одному. Осыпаю себя проклятиями, что согласилась на такую авантюру, что можно было позвонить Саше сразу же после разговора с полковником, и он бы приехал, прилетел, пришёл пешком, но не дал бы меня в обиду. А если они вооружены? Если бы Саша пострадал из-за меня? Нет, я правильно сделала: его смерть я не смогу пережить — тогда только вместе с ним туда, откуда не возвращаются. Моя миссия только начинается, а я уже умираю со страха. Операция ФСБ под названием «Дочь» запущена. Ни связи, ни явок, один жучок в серьге, которую…ааа! Потеряла! Где? Когда?
КОНЕЦ!
Мне!
Никто не узнает даже, где меня закопают.
Надо срочно, во что бы то ни стало отключить и мозг, и эмоции, чтобы выбраться из сарая, но — самое главное — вырваться живой из лап Графа.
Оо! Неет! Вот она! Колется за воротником пиджака.
Так! Нормально, вставила серёжку в ухо! Не потерять бы её ещё раз!
Проверила надёжность застёжки. Постукивая себя по плечам, ногой о ногу, пытаюсь согреться.
И тут дверь немного приоткрылась, совсем чуть-чуть, видно, навесной замок, и из щели мне кто-то протискивал старый тулуп. Он упал мне прямо к ногам. Потом ещё один и ещё. Целых три тулупа, зачем они мне?
— Кто здесь? Кто, помогите, откройте, мне холодно!
— Наташа, тише, не кричи, всё зря, сейчас протисну валенки.
— Кто вы? И почему вы мне помогаете?
— Нат, это я, Жека.
— Какой Жека?
И тут я вспомнила мальчика, которого я лечила, там, у себя, ночью. Вспомнила и тех двоих, Хмурого и Старого.
— Женя, это ты? Я вспомнила. Выпусти меня, я замёрзла!
Валенки протискивались с трудом, но и они, наконец-то, оказались в сарае.
— Женя, почему я тут? Кто меня похитил? Граф?
— Ну, считай, что он, только его сейчас нет, это Хмурый выслуживается.
— Где сам Граф??
— Ждём сегодня вечером, ты потерпи, У меня ключа нет, Хмурый его не выпускает из рук, сволочь, он скоро уснёт, и я тебя выпущу. Это даже лучше, что ты здесь, пьяный Хмурый — хуже маньяка. Поняла?
— Женя, Саша, он жив?
— Тебя одну привозили, я не знаю.
— А кровь на мне чья?
— Моя, Нат, — вздохнул Женя, — я пытался тебя отбить, но Хмурый, сволочь…
— Позвони Волкову, скажи, где я, пожалуйста, — моё сердце застучало от радости, что Саши здесь нет, и кровь не его.
— Наташ, здесь нет связи, телефон мёртв. Всё. Я пошёл, я тоже типа наказан, потерпи. Граф скоро приедет.
— Женя, почему ты мне помогаешь? И зачем они меня похитили? Почему держат здесь?
Но ответа больше не последовало, видно, Женя уходит и оставляет меня в одиночестве, а мне кажется — просто замерзать.
От холода я не могу даже плакать.
Тулуп и валенки меня немного согрели. Зачем мне три тулупа, я потом сообразила — один сверху, другой — под попу, а третьим укрыла ноги, снова садясь на пенёк. Нет, лучше встать — сидеть ещё холоднее. Из кучи садового инвентаря тяну лопату — остальные с грохотом падают. Лопатой я пробую выбить кирпич, но ледяная ручка больно жжёт пальцы. Где перчатки? В сумке. А сумка? Не знаааюю! А там телефон, вероятно, мёртвый. Обжигая руки настывшим деревом ручки, я всё же пытаюсь выбить кирпичи, новая постройка не поддаётся, тогда я стала колотить дверь, но свежее дерево лишь крошилось, и только. Сколько я сижу уже в этом сарае, я не представляю.
Наконец, дверь отворяется — это снова вернулся Женя:
— Выходи, быстрее, я тебя дома спрячу!
Но выйти мне не пришлось, потому что следом за Женей, из-за его спины, появляется пьяный Хмурый: он шатается из стороны в сторону и орёт:
— Малой, ты чо? Я тебе щас бошку оторву!
— Хмурый, Старый приедет, он же тебе яйца вырвет!
Женя пытается спорить с пьяным, но тут же получает кулаком Хмурого в глаз. Я кричу, пытаюсь выбраться из сарая, но тулупы сковывают мои движения, я путаюсь в них, едва не падаю.
— А ты, целка, чо орёшь? Хочешь на волю? Плати! Раздвинь ноги, тогда выпущу!
Он надвигается на меня, скалится похотливо и делает характерный жест, для чего я должна раздвинуть ноги. Но я успеваю схватить лопату — живой не сдамся, я его либо убью, либо покалечу, тем более он шатается, и перевес сил на моей стороне.
От убийства меня спасает трель автомобиля по ту сторону забора. Трель раздавалась настолько настойчиво, что всем стало ясно, что вернулся хозяин. Меня это несколько обрадовало, несмотря на то, что тешить иллюзией почти не приходится: не за тем меня похищали, чтобы вот так сразу отправить обратно.
Женя, прикрывая рукой ушибленный глаз, бежит к воротам, чтобы открыть их, он опять не думает о своей боли. Я это замечаю, и Хмурый, наконец-то, умеряет свой пыл.
А я так и стою с лопатой в руках. Меня начинает трясти только сейчас, когда Хмурый отступает, а в ворота медленно вкатывается БМВ, и свет фар ослепляет. Я вынуждена отвернуться от яркого света. Я слышу, как тот, кто приехал орёт во всю глотку:
— Хмурый, бл… ты кого привёз? Кто эта курица?
При свете фар он видит только женщину в тулупе и в валенках, но не видит лица.
— Курица? Ты погляди, какой товар, Граф! В целости и сохранности! А чтоб не испортилось мясо — хранил на холоде!
Он пьяно скалится, довольный своим трофеем.
Моё сердце сделало смертельную петлю болезненного перебоя вначале под рёбрами, потом в горле.
— Я мясо!? Хмурый!? Я мясо? Гад! Тварь, сам ты мясо!
Я хватаюсь за лопату и черенком со всего маху наношу удар по плечу или по голове — мне всё равно. Хмурый, поскользнувшись, падает, а я холодею от страха: я убила человека, пусть бандита, но он из того же мяса, как он говорил. Мне бы посмотреть, есть ли пульс, но одеревеневшие ноги, не трогаются с места.
Из-за спины говорившего выходит другой мужчина…Так Граф не один! Его сопровождает…ВОХХ! Руслан! Подлец! Подонок, мерзавец, сволочь, Иуда!
Так вот оно что?! Профессор, мать его!
Я чуть не упала от неожиданности увиденного! Проём двери спас меня от падения. Я открывала рот, чтобы выплеснуть на Руслана проклятия, но гнев душил меня настолько, что я не смогла произнести ни слова.
А этот подонок подходит к Хмурому и трогает пульс на его шее. В свете фар мне отчётливо видны его шевелюра и длинные пальцы, которыми тот проверяет пульс:
— О, Наталья, да ты его убила! Добро пожаловать в штат доморощенных киллеров! Браво!
— Ты… врёшь! Он жив! Ты нарочно…
У меня наконец-то появляется голос, но сознание мутнеет, мутнеет… Меня медленно затягивает воронка тьмы.
Пожалуйста, подарите автору лайк, то есть, нажмите на слово «нравится», подарите несколько слов, очень хочется знать, что чувствуете вы, когда читаете строки моей книги. Ваше «спасибо» поднимет моё настроение. Тактичная, объективная критика приветствуется.