Наступает ночь. Первая ночь не дома. Снова ночь без Саши. Первая ночь в неволе, в плену!
Я нередко слышала о похищениях, но оказаться похищенной неизвестно для какой цели…это могло лишь присниться в кошмарном сне.
Кошмарный сон… О, господи…Это значит тот сон был вещим? Я тону?
Тупая боль ударяет в место солнечного сплетения, оно ноет, ноет, скручивая кишки в тугой комок. Как жить в неволе? И разве можно в неволе ЖИТЬ?
А по щеке сначала скатывается одна слеза, потом другая, потом образуются два ручья…Я протестую против реальности уже рыданием…Но мой мозг внезапно выдаёт слова Дашки Анисимовой:
— Ну-ка, вытерла сопли, подобрала слюни, нацепила маску стервы — и вперррёд!
Так она однажды мне сказала, а сама? Сама почему не вытерла, не подобрала, не нацепила?
Смогу ли я без соплей, без слюней стать стервой, если я даже не знаю, как ей быть?
Смогу! Научусь! Они не увидят мою уязвимость и слабость, чего бы это мне ни стоило. Да, судьба дала пинок под зад. Держи удар, Наташка!
Но окончательно меня, в общем-то, слабую женщину, добивает факт, что меня здесь держат два человека, два отца: мой и Сашкин.
Мою память снова буравят события, произошедшие в день похищения, они вызывают отвращение, спазм в желудке, хочется выть и биться о стену. Только толку от этого?
***************
— Наташа, за тобой следят! — огорошил меня полковник, как только мы присели в гостиной у Степаныча, а тот оставил нас двоих. Мне это совсем не понравилось. Я несколько побаивалась Александра, отца Саши.
— Как следят? Кто? Если вы знаете, что следят, то должны знать кто. Но откуда вы осведомлены о слежке? Вы тоже за мной следите? Или за нами?
Этими вопросами я выплеснула на Самсонова своё недоумение, свой липкий страх за себя и за Сашу. Скорее, прежде всего за Сашу, потому как мне-то нечего терять, кроме своей жизни, конечно, второй жизни у меня точно не будет, а если пострадает он из-за меня, то именно я буду виновата, но такой вины я не прощу себе никогда.
— На все твои вопросы у меня один ответ: да! Но это вынужденный шаг, и ты сама должна догадаться почему. Я знаю содержание письма, и ты в курсе этого, более того, я знаю, что Граф жив и здравствует, сволочь.
От этого известия я будто приросла к стулу.
— Поэтому вы нас переселили? — догадалась я.
— И поэтому тоже, — полковник сидел прямо передо мной, на его лице не отпечаталась ни одна эмоция, а я чувствовала себя, как на допросе в его конторе. Какой? Я точно не знала, но нетрудно было догадаться, какую контору интересует Граф.
— Что вы хотите от меня, полковник? — я решила не ходить вокруг да около, мне был нужен прямой ответ.
— Если они следили за тобой, значит в скором времени тебе надо ждать гостей оттуда, от твоего…сама знаешь. Нам нужно, чтобы ты часть проблемы взяла на себя.
— Кому это вам? Какую часть, и в чём, собственно, проблема? Хватит говорить намёками, не лучше бы сказать прямо: Наталья, мы хотим устроить ловлю на живца. А тот самый живец — ты. Так? Только я не уверена, что вашу инициативу одобрит ваш сын. Или его мнение вас не интересует? Вы за этим приблизились к нему? Чтобы через Сашу получить ко мне доступ? Вы зря затеяли такую канитель. Проще бы было просто запереть меня в моей квартире и ждать, пока не прибудут гонцы от Графа.
Паранойя преследования снова поглотила меня. И если Саша меня защищал своим теплом и опекой, любовью и нежностью, то полковник отдавал меня живьём в пасть тигра. Я снова почувствовала мерзкое дыхание смерти: внутри похолодело и сжалось. Мне хотелось кричать, что я хочу получить ответы на все мои вопросы. Неужели это так сложно? Зачем нагнетать и без того уже нервную ситуацию?
— Ты слишком резка, Наташа, но в уме тебе не откажешь, — тон полковника по-прежнему был резок и не предвещал ничего хорошего. — Но ты просто обязана оказать нам помощь, пусть даже не врачебную. Ты военнообязанная, отказываться не имеешь права. Но мы всё сделаем для того, чтобы ты не пострадала.
— А вы наивно полагаете, что он сам за мной придёт? — я нашла в себе силы удивиться.
— Это бы было самое простое, но боюсь, что тебе придётся отправиться к нему, в его логово.
— Да вы… вы… — я не находила слов, — вы в своём уме? И потом, как же моя работа? Что я Саше скажу? И вообще, вы собираетесь его посвящать в свои планы? или он уже в курсе? Нет, он не знает! Я верю Саше!
Я сегодня что и делала, так только задавала вопросы, на которые мне никто не отвечал.
— С работой разберёмся, а Сашка…ему пока ничего не надо знать. Он просто наломает дров по своей горячности, и, зная, как он любит тебя, прошу тебя помолчать. Будешь подписывать договор о неразглашении? Или на слово тебе поверить?
— Ещё и договор! Ничего я не буду подписывать, и не стану я выполнять ваш приказ, я не ваш сотрудник! — меня взбесило то, как безапелляционен полковник, но, похоже, он не оставлял мне выбора: он знал, на чём меня можно подцепить: я дочь криминального авторитета, если он даст ход моему делу, то меня ни одна больница не примет на порог. Я не спускала глаз с полковника: говорят от пристального взгляда человеку становится не по себе. Не тот случай. Самсонов выдержал мой взгляд, лишь пару раз я заметила, как дрогнули уголки его губ, точно он пытался сдержать ухмылку. Ему, что, весело? У меня коленки дрожат, а он ухмыляется!
— Наталья, — явно ухмыляясь, проговорил полковник, — ты допускаешь совершенно детские рассуждения. Будет договор, нет, какая разница? Ты сама понимаешь, идти придётся. — Он держит паузу и резко выдаёт: — Тебе дорога жизнь будущего мужа? Если я даже спрячу тебя, они примутся за Сашку. Ты сама-то понимаешь это?
От сознания грозящей катастрофы пыл сопротивления пропадает, и я сдаюсь. По телу тут же следом прошлась холодная волна.
— Всё, хватит, — это врывается и взрывается Степаныч, — хватит мучить девочку! Я сам пойду! Задействуй меня, полковник, а её оставь в покое! Если бы я знал, что ты затеваешь, ноги бы твоей у меня здесь не было!
— Капитаан! Ты не понял? Мы не знаем, где его логово! Ни один подсадной его не обнаружил! — полковник от возбуждения начинает расхаживать по комнате. — Если бы было так просто, я ни за что не побеспокоил бы Наталью. Кого вы из меня сделали? Иуду? Я сам не понимаю, чем это чревато? Но Наташу он не тронет, я на все сто уверен. Дочь же… У Наташи спрячем GPS, по нему выйдем на логово. И всё! Вот, — он вынимает из кармана бархатную коробочку и достаёт из неё серьги из жёлтого золота с камнем, похожим на сапфир, — в одну из серёг вместо камня вмонтирован датчик. Но это на всякий случай. Может, они и не появятся. Наташ, мы должны попробовать. Мы не можем понять, почему не зафиксировано ни одного интернет соединения и ни одного звонка.
— А что он натворил? — я подавлена натиском Самсонова, у меня в голове хаос.
— Что? Ладно, Наташ, к чему тебе? Меньше знаешь… — он отмахивается от вопроса. Снова!
Я на всё согласилась, даже на то, чтобы проникнуть в компьютер Графа и скачать информацию, хотя не представляла, как вообще это возможно будет сделать от слова совсем. Попрощавшись с дядей Колей, как в последний раз, сама вставила новые серьги о стразами имитацией сапфира. На вопрос: когда хотя бы примерно за мной придут, — мне ответа опять не дали.
— Дядя Коля, если что-то со мной, передайте Саше, что я очень любила его. И до смерти любить буду. Но это на всякий случай. Так ведь, полковник? А ведь вы не любите Сашу!… Прощайте! Крёстный, Саше пока не надо ничего рассказывать, где я, я не хочу, чтобы и он из-за меня пострадал. Он слишком горяч и любит меня. Пусть сначала свыкнется с мыслью…
Слёзы, немое рыдание… Силы покидают меня, не давая закончить фразу.
— Наталья, — горячится Степаныч, — ты никуда не пойдёшь! Я не пущу! Я за тебя отвечаю! Полковник, оставь мою девочку в покое! Это не женское дело воевать с бандитами!
Степаныч мечется между мной и Самсоновым, пытаясь достучаться до каждого, но тщетно: я растеряна, погружена в мысли о Саше, а полковник неприступен в своей правоте и власти.
Я медленно бреду к автобусной остановке, мне надо вернуться в больницу, там моя сумка с ключами и там будет ждать меня Саша. Ему пока не надо знать, где я была, и какой груз на меня взвалил его отец. «А отец ли он?» — меня одолевают сомнения. Разве настоящий, любящий отец позволил, заставил бы страдать единственного сына? В том, что Саша будет страдать без меня, я даже не сомневаюсь. Он любит меня, я знаю это твёрдо. И он знает, как я люблю его. От одной мысли о Сашке меня бросало в жар. Я с каждым днём становилась всё одержимее этим мужчиной, теряя голову, растворяясь в нём. Я каждую секунду думала о нём, вспоминала его прикосновения и ласки. Я сама себя доводила до состояния невыносимой ломки по нему. Волков стал моим собственным, индивидуальным наркотиком.
Но во мне ещё теплится последний лучик надежды, что никто за мной не придёт, не появится, чтобы отравить мою жизнь, сломать её, что не рухнет то, к чему стремилась, создавала многие годы.
*******************
Полковник — страшный человек.
Он вошёл в мою жизнь непрошено, о моей судьбе не скорбя…Ещё один страшный человек… Для него люди — опилки. А как же Сашка? Что он скажет ему, чем оправдается, если меня не станет? Противный ужас сжал моё сердце, что всё будет: и небо, и люди, и Саша… только не будет меня.
И тут я взрываюсь, колочу кулаком по подушке, по новой наволочке:
Я БУДУ! БУДУ! БУДУ! НАЗЛО! ВОПРЕКИ! Я НЕ СДАМСЯ!
Но пока я знаю, что это всего лишь слова, которыми я сама себя ободряю, а что покажет время…