— Так что ты думаешь о Руслане? — вопрос тот же, но звучит с издёвкой. Он издевается, сволочь, проверяя меня на прочность. — На мой взгляд, неплохая партия, а?
Ах, вон он о чём? А я-то дура…
— Хорошо, хорошо, я согласна!!! — слова Графа вновь возвращают меня к ненавистному разговору, и я просто не выдержала и выкрикнула. Сердце щемит и становится тошно от пронизывающего взгляда человека-паука.
— На что ты согласна?
— Я выйду за него замуж! Только поскорее!
Я уничтожена: «есть такой предел боли, когда теряешь всякую гордость».
Бегбедер о любви говорил, а я про ненависть. Они на качелях: боль — вверх — гордость — вниз…
Видно, Граф и на самом деле — хороший психолог, а роль Хмурого теперь мне понятна: он вроде тарана, который пробивает брешь в моём сопротивлении, в неприступности и доводит меня до предела.
— Я согласна! Может, тогда я освобожусь и от вашего общества, и от придурка Хмурого. Назначайте дату. Но и у меня есть условие: никого из гостей, ваших, в ЗАГСе не будет. Не заставляйте меня показывать им мою боль и унижение. Ваши игры мне осточертели! Если вам необходима массовка — поступайте, как знаете, но только без меня, реквизитом на собственной свадьбе я не буду, да и Руслану никчему лишняя огласка.
— Ладно, ладно, согласен. Сегодня он приедет, и вы всё обговорите. Есть ещё просьбы?
— Просьба? Ладно! Я не Дюймовочка, и мне недостаточно попрощаться с солнцем! Я должна быть уверена в завтрашнем дне! Мне надоело считать себя бедной родственницей, приживалкой, и содержанкой становиться я не собираюсь. Я работать хочу, на себя, а не на Руслана! Мне необходимы гарантии!
— Вон ты как заговорила! Ты не Дюймовочка, а я, значит, крот! Как быстро ты преодолела барьер! — он сначала вздёрнулся, а потом сменил гнев на милость: — Боишься остаться без копейки? Правильно мыслишь, девочка! Руслану тоже доверять особо не стоит. Мы — взрослые люди, Наташа, и я лучше всех понимаю, как устроен этот мир, где зелёные деньги ценнее наших русских фантиков. Как только вы поженитесь — у тебя будет всё! Ты будешь жить как принцесса!
— Я хочу работать! — с хищником надо быть на одной волне. А что Граф — хищник, сомнения нет. Он может быть спокойным, но через минуту свернёт шею, как цыплёнку. Моя задача — вовремя почувствовать опасность.
— Например?
— По профессии!
— Куплю тебе фармацевтический… ларёк! А что? Будешь продавать лекарства! Озолотишься! Здоровых людей всё меньше! — с ядовитой ухмылкой едко продолжает он. Откинулся назад в кресле, скрестил руки на груди, выждав небольшую паузу, немного растягивая слова сказал: — Наталья, только в память о твоей матери я не прикоснулся к тебе даже пальцем!
— Вы сумасшедший?!!! — другого слова я не подобрала, не зная, как выразить то, о чём кричало сердце.
— Ты неправильно меня опять поняла: думаешь, мне трудно было бы подложить тебя под горячего парня с нехилым мешком зелёных, с домом за границей, с реальным счётом в Швейцарии?
Я забыла, зачем человеку лёгкие! Вот он передо мной хищник!
— Для вас это так просто и нормально?!!!
Я открываю рот и закрываю тут же, как рыба, выброшенная на берег. Двадцать первый век! Но со времён работорговли ничего не изменилось. Я никогда не увлекалась политикой, а криминальные новости меня не интересовали совсем. Я думала, это не про меня, и спокойно росла и училась, мечтала лечить сердца людей. Но, похоже, Графом должны лечить не только кардиологи, но и психиатры!
Он хищник, он хватает меня за горло, стискивает челюсти, клацает зубами! Хищник!
— Ну, ну, я намного гуманнее, всего-то отдаю тебя Семёнову…
— Велика радость! Он же бабник!
— Не перебивай! А ты мне за это… вторую половину его клиники! Деньги — тьфу! Бумага, мусор, а это недвижимость и не хилая! Увидишь — оценишь. Ты, именно ты, возьмёшь тогда на себя управление клиникой.
— Почему вторую? А… а… первая где? — самое время прикинуться дурой, хотя силы утекают, как вода в песок.
— Первая у меня уже в кармане!
— А мне тогда что? А подарите мне первую? — вот дура я, как будто он согласится. Зачем сказала? По мне психушка плачет.
— Посмотрим!
— Но я не менеджер! Я хирург.
— Научишься! Ступай и поразмысли!
Я бегом оказалась в своей комнате — клетке, шепча под нос: «Зверюга! Хищник!» Он передо мной раскрывает карты! Ясно, почему! Когда убийца стягивает маску? Когда уверен, что жертва больше не заговорит! Он так уверовал в своей силе, в том, что я сломлена, что забывает об осторожности! Тело била крупная дрожь, разум блуждал, как в тумане. Дышать абсолютно было нечем, боль разрасталась, душила нестерпимо: «Подложить тебя под горячего парня».
Сволочь! Ненавижу! Никогда не смирюсь! Неконтролируемый псих!
В память о маме… Знаю я, как ты маму помнишь! А я сама по себе ничего не стою?!
Быстро закрыв за собой дверь и повернув ключ в замке, прислонилась к двери, спряталась, отгородилась от страха и боли.
Снова прокручиваю мысленно весь разговор: сколько бы я не намекала, что хочу получить от него что-то весомое, он ни разу не повёлся! Ну, где мне взять эту проклятую расписку?!
Я заплакала, пряча рыдания в подушку, прижимала к груди свою сумку, как талисман, молила кого-то. Кого? Некого. Обо мне все забыли. Было горько. И во рту было сухо и горько. Потому что что-то важное утекало сквозь пальцы. Незримые стены моей обороны рушились, разваливались на глазах, таяли, как призрачные, а сил сопротивляться всё меньше.
Однако, одна мысль, что графская жизнь — это всего лишь мыльный пузырь: дотронься до него, и останутся лишь брызги, потихоньку приводит меня в равновесие. Лечить Руслан по-настоящему его не хочет, видимо, невыгодно, и этот факт пусть останется на совести Семёнова, сам Граф из-за своей упёртости или ещё по какой причине — не лечится, а я не собираюсь внушать «папочке», что с его деньгами любая другая частная клиника пусть до конца не вылечила, но помощь бы оказала. (Читай на Книгоед.нет) Но я не раз слышала о таких людях, которые пугались даже запаха медикаментов, а уж лежать и ждать, что вот через несколько часов или минут тебе введут анестезию, а потом какое-то время ты вообще не будешь дышать, а твоё сердце не будет работать — для таких людей страшнее пистолета. Вероятно, «папенька» из таких людей, и это несмотря на то, что он в смутные годы перестройки творил «тёмные» дела и не одному человеку закрыл глаза без анестезии.
Уткнувшись в подушку, лёжа на животе, я то проваливаюсь в поверхностный сон, то просыпаюсь, размышляя о том, почему мне сегодня так хочется спать, мучаюсь до тех пор, пока сон не завладел мной окончательно, позволяя мозгу отдохнуть от реальности, погружая в другое измерение…
Туман… Вдох-выдох… Туман постепенно рассеивается…
Какая-то комната, видимо, спальня в доме у Саши — посередине огромная кровать, та самая, где я попрощалась с девственностью, с одной стороны спит Саша: мне явственно видно его полуобнажённое тело. Я жадно рассматриваю его широкие плечи, плоский живот с едва очерченными кубиками пресса, тёмную дорожку, ускользающую под резинку трусов, белых боксеров, которые я бережно стирала, с любовью гладила, и нервно сглатываю, а в животе назревает бунт бабочек. Сильные, неутомимые ноги, слегка подёрнутые волосиками на внутренней стороне бедра, голые ступни с голубоватыми венами — непреодолимо хочу, жажду прикоснуться к ним, к животу, к его милой «колбаске» между длинных красивых ног. Она уютно покоилась в густой чёрной копне под белыми боксерами, я их сама покупала, а потом бережно стирала и гладила, а после трогала пальцами, где располагался член.
— Саша, проснись, почему ты решил остаться здесь ночевать, мы же договаривались не возвращаться сюда!
Он не просыпается.
Хочу разбудить его касанием, но как только я подхожу ближе и протягиваю руку к моей любимой «колбаске»…