— Как не спали??? — из шарика я превращаюсь в цветную, но грязную тряпку. Хочу закричать — тряпка голоса не имеет, заплакать — и слёз у неё нет.
— На одной подушке!
Разом и голос проявился, и слёзы потекли, и кулачки забарабанили по груди Сашки.
— Тебя побить мало за такие слова!
Саша вновь заключает меня в объятия. Нежное тепло коснулось плеч, перетекло на руки, горячим обручем обвило талию, заставив затаить дыхание. Стальное раскалённое кольцо сомкнулось вокруг меня ещё крепче, мешая дышать, языки пламени лизали шею, разгоняя стаи мурашек, кровь вскипела. Хочу кричать: «Убить тебя мало!» Он ответил бы: «С кем ты будешь жить тогда, кого любить будешь?» Но вопрос и ответ остаются только в моей черепной коробке, где им и место.
— Нам, правда, приснилось одно и то же, Саш? — у меня не хватает дыхания, чтобы говорить ещё что-то, потому что Сашины руки проникли под майку пижамы, распаляя голод по нему, по его рукам. Его пальцы уже впереди — сжимают мои груди, поочереди, моё тело изогнулось, подаваясь вперёд, оно жаждало ласки. Безжалостно массируют, почти мнут. Боль сладостна и очень приятна, и я побью его точно, если он остановится, а не продолжит. Я выгибаюсь, сильнее вжимаюсь грудью в его ладони.
Это сон или явь? Явь! Руки любимого сдирают с меня ненужную тряпку, а я не понимаю, когда он снял куртку и свитер. На его обнажённой груди мурашки, но не от холода, и на моей тоже — нам жарко. Следы от поцелуев, от прикусывания кожи — засосы — ох, сладко! Саша!
— Саша, возьми меня прямо сейчас на себя! Я больше не могу ждать!!! Охх!
— И я не могу, любимая! В штаны спушу!
Показываю рукой, куда надо идти — в ванную, там никто не услышит наши крики от страсти.
Саша хрипит:
— Расстегни мне ширинку и достань член, я не могу, руки дрожат. Он твой, он для тебя!
Как у него хватает сил и времени говорить между укусами и поцелуями… Охх! Сейчас взорвусь! Как? Я уже голая?
Никак не могу справиться с молнией ширинки — Сашка не даёт сосредоточиться: жалит мою шею поцелуями, губы кусает, а потом прилизывает. Голодный. Подождать не может, и я не могу! Всё! Я победила ширинку, вытащила член. Горячий, почти дымящийся, пульсирующий в венах, с огромной головкой, с нежной бархатной кожицей! Ммм, мой! Руки дрожат, и мы оба тоже: и я, и член в моей руке, и Саша. Трое получается! Дура! Считать не умеешь! Я голая, Саша полуголый. На тёмных джинсах белеют боксеры!
Но до ванной мы не дошли: я уже на руках у Саши, его каменный член упирается в мою промежность, бёдра призывно раздвигаются шире, они трутся о его кожу внутренней стороной, ноги крепко держатся на его талии. Сашша!
— Наташа, любимая! — хриплый баритон распаляет ещё сильнее и жарче.
Мои руки на его шее, на плечах. Хочу! Хочу дойти с ним до обрыва, пусть в пропасть, но сладкую, искромётную…нашу! Хочу почувствовать его в себе, напористого, яростного, но одновременно ласкового и нежного. Моего!
— Сашша, продолллжай!
Но вместо члена в меня проникают его пальцы, погружаются глубоко, выписывая пируэты, доводя меня до полуобморочного состояния сначала, а после до взрыва, до фейерверка. Я кончаю, я теку, получая наркотическую дозу головокружительного счастья. Моё тело тоже выписывает пируэты в руках любимого. Как он терпит?
Сильные руки меня не отпускают, и член тоже. Он раздвигает влажные складочки и врывается в меня, изнывающую по ласке, на всю длиннну! Аххх! Сладко, но и больно чуть-чуть…Выдох — вдох. Тело податливо выгибается от сладчайшей истомы. Этому невозможно противостоять, я растворяюсь. Грубые, но одновременно страстные толчки в меня не позволяют мне дышать глубоко и ровно. Он то медленно в меня входит, то увеличивает скорость, член уже закипает во мне, увеличивается, пульсирует, вот-вот изольётся. Блаженные охи и вздохи льются по комнате, а мои крики и стоны Саша поглощает ртом. Он и сам приглушённо рычит мне в рот и сильнее вдалбливается в меня. А мне мало, и ему тоже: его выносливость меня поражает. Сквозь неприкрытые ресницы и пелену морока я вижу его наслаждение, я хочу видеть, что он сейчас чувствует, как он может гореть и воспламенять, дарить сладость и упиваться ею. А он упивается, я вижу, пока не отключаюсь. Ком внизу живота достиг невероятных пределов. Наполненность — вот что мне нужно! Взрыв… я лечу и думаю: «За это можно всё отдать! Я отдам, оставьте только любовь и Сашку мне!» Замираю у него на плече, соскальзываю, у меня нет сил стоять. Опираюсь о Сашину грудь, чтобы не упасть, Саша дрожит, его трясёт, и меня тоже. По моим ногам льётся сперма: не одна я взорвалась.
— Наташа… я ничего там тебе не нарушил?
Его пальцы скользят по моим ногам — белый цвет, не красный! Да и откуда ему взяться. Саша виновато улыбается.
— Я ведь просто боялся тебя тронуть, а ты подумала…
И опять глаза в глаза, в них вера, что мы выберемся, а я ношу его ребёнка.
— Любимая, мне бы прилечь…
Не отрываясь друг от друга, потому что не можем, переплетясь ногами и руками, мы лежим на кровати.
Снова в уголках любимых глаз капельки влаги: это пот блестит или слёзы?
— Наташа, любимая, я так скучаю по тебя, так тоскую, я по моргам искал тебя!
Я вжалась в него, пытаясь ощутить каждую клеточку его кожи, успокоить. Саша обнял меня за талию, уткнулся в макушку, прижал меня так плотно: ему необходимо почувствовать каждую частичку меня. Я это понимаю и казню себя, что сомневалась в его честности, искренности и преданности. Ему ещё идти столько километров по морозу, по снегу, а я уже его измучила.
Всё же я улыбаюсь: достаточно ему моих слёз, а я потерплю до утра — оно скоро настанет. Если Руслан меня вывезет, то спросит Граф с него, а не с Женьки. А с Графом шутки плохи.
— Любимый, — я не могу теперь называть Сашу иначе, вкладываю в это слово всю свою нежность, — ещё полежи, а я сейчас принесу тебе кое-что, ты с собой заберёшь мой паспорт и бумагу.
В ванной намоченным краем полотенца вытерла сперму, только вернулась, чтобы привести в порядок колбаску Саши, а он уже спит, положив под голову руку. «Любимый!» Сердце сжалось от жалости и нежности. Вытираю Сашу, а он не реагирует, только грудь вздымается в такт дыханию. «Любимый! Мой! Теперь я точно от тебя забеременею!» Быстро напялила трусы, пижаму. А Саше? Белые боксеры! Улыбаясь своим глупым мыслям, надела их на него: Саша не пошевелился, даже когда я переворачивала его, чтобы натянуть боксеры на попу. Чтобы узнать, который сейчас час, нашла в кармане его куртки телефон. Уже час ночи. Во сколько же Саша пришёл? Палец машинально нажал на просмотр текстов сообщений: только одно, с неизвестного номера. «Наташка жива, воюет с Графом, не дрейфь, Волков». Погоди, а кто это писал? Женька же! Саша говорил: пока Женька…Сама себе улыбнулась. А может, удалил остальные? Вряд ли. Входящие вызовы — только от Марата и крёстного и ещё один. Ещё одну улыбку подарила себе. А мне бы надо видеть его глаза: в них не только затуманенная похоть, но и любовь, нежность, они ярче. Чей же последний звонок? Сравнила последние цифры: значит, и звонил Женька! Он или в городе был, что вряд ли, значит, отходил от дома подальше. Вот о каком сюрпризе он говорил! Саша спит, его грудь тихо вздымается в такт дыханию, а мне так хочется коснуться его груди, рук натруженных, провести ладошкой по животу, ощутить тепло его кожи, и, свернувшись калачиком, полежать рядом, забыться. Но я стою перед ним корточках и любуюсь, дышу им, боясь спугнуть его сон, своё счастье пугливое.
В голове экспрессом промелькнула мысль вернуться в кабинет Графа, забрать расписку Руслана и свой паспорт. Крадусь по коридору, даже не причесалась — волосы спутались. Ну и пусть, кто меня увидит, главное, чтоб не услышали. Я надеюсь, что дверь кабинета Графа не заперта. Входная дверь в коридор скрипит и открывается медленно, скудный свет в коридоре становится ярче…
— Вухх, Женя, напугал…
— Не меня надо бояться, чего ты хотела там? — кивает на дверь кабинета.
— Паспорт, мой. Пароль знаю…
— Заходи!
Женька отмычкой открывает дверь… Ничего себе!
Паспорт нашли быстро. Как бы теперь взять коробку с лекарством, там расписка Руслана — придётся раскрыться перед Женей.
— И ещё мне нужны таблетки, панкреатит замучил. Поджелудочная болит.
— Знаю, Катька говорила. Бери.
Мрачное настроение Женьки меня не беспокоит. Он последнее время часто хмурит брови: может, с Катей поссорился.
— Жень, а Катя, она тебе кто?
— Неважно. Важно, кто ты мне, Нат…
Что я должна ответить ему? Он и без моего ответа знает…
— Возьми вот этот конверт и открой.
Женька из-за пазухи вытащил белый конверт с логотипом Центра Генетических Исследований.
— Мне Катерина подсказала куда идти и что делать.
— Жень, почему ты сам не открыл.
— Боюсь. Никогда так не боялся.
Я переворачиваю конверт, верчу его в пальцах, и мне тоже становится страшно.
— А чьи биоматериалы ты отправлял?
— Твои, мои и… его…
Дыхание моментально сбилось.
Мне непонятно, зачем он и свои отправил: видно, и у него были на то основания.
— Жень… мне надо Сашу проводить…давай потом.
Буквально, впихнув конверт в руки Жени, забираю коробку с «лекарством», убегаю, не заботясь: слышен ли мой топот или нет.
— Саша, просыпайся, милый! Прости, мало ты отдохнул, но тебе ещё столько выбираться отсюда.
Бужу Сашу, а душа стонет: он сейчас уйдёт, а я останусь в ненавистном доме, в клетке.
— Наташа, любимая, — Саша никак не может разлепить глаза, — почему ты не спишь? Иди ко мне, детка, рано ещё.
Он обнимает меня за плечи, тянет к себе, касается губами моей щеки, шеи и мурлычет, как довольный кот.
— Сашенька, — я не сопротивляюсь, его ласки — бальзам на мою израненную душу, — милый, мы не дома…
Громкий шёпот будит его окончательно, а может, то, что мы не дома. Тёмная волна грусти печатью ложится на его и лицо: для него тоже мало радости уходить и оставлять меня здесь, в этом проклятом доме. Он поднимается медленно, нехотя. У меня промелькнула мысль: а если ему не идти, а остаться до утра, мы уговорим Руслана, отдадим расписку. А если Семёнов не один приедет? Нет, рисковать не стоит. Нельзя, чтобы сорвались мои планы на спасение. Саша встаёт с кровати голым, подбирает свои вещи…Я снова любуюсь им: его упругими ягодицами, широкой спиной, я знаю вкус его кожи, шелковистость рук на предплечье. Но я всё же держусь, кусая губы и костяшки пальцев.
Саша, не глядя на меня, одевается быстро. Он тоже, вероятно, боится моего срыва. А я так и стою в пижаме: застываю на месте — иначе брошусь к нему на шею и тогда не отпущу просто. Ну, почему он так быстро одевается? Ещё бы минутку побыть с ним!
Сердце оборвалось сразу же: по коридору загромыхали берцы охранника и злобный лай собаки. Анжела! Она учуяла запах что ли?
Стук дверь. Два бодрых стука. Женька. Чего это он? До трёх часов далеко!
— Жень, что случилось? — внутри зреет плохое предчувствие.
— Это не Женька, эт я, Борис! Открой дверь! Собака рвётся! Чужой в доме!
— Не открою! — тяну время, чтобы Саша до конца оделся, хочу его выпроводить в окно, но он рвётся в дверь.
— Пожалуйста, пожалуйста, любимый, не надо, я потерплю до завтра, уже до сегодня, он пристрелит тебя. Борис — самый злобный охранник. У него оружие! И там собака! — умоляю шёпотом на ухо Саше.
— По-твоему, я трус? Я должен оставить тебя им? — так же шёпотом, но с вызовом отвечает Сашка, рвётся в драку с полуторацентнеровым вооружённым мужиком. — Это Женька нас подставил. Он просил меня сегодня тебя не забирать. Там у него какая-то Катя.
— Откроешь ты или нет! — гремит голос Бориса из-за двери, я его сроду не слышала, видела один раз из окна. Или не один?
— Я голая! Сейчас оденусь! — теперь буря внутри моего сердца: нас предал Женька. А в груди щемит: снова расставание с любимым.
— Саша, уходи через окно, а завтра жди меня у Загса на… улице. Это окраина, — снова шепчу, умоляя, я Саше, сжимая кулачки, в последний раз вдыхая его запах, цепляя губами его ухо. — И ты не трус! Если ты меня любишь — ты сейчас уйдёшь! Я никогда не прощу себе, если ты из-за меня погибнешь! Умоляю, уходи! И жди меня! Меня привезёт сегодня в полдень Руслан Семёнов. Это лечащий врач Графа. Я с ним договорилась. Он поможет. Пожалуйста, Саша. Вот, возьми это и спрячь у себя. Это важно.
Он размышляет секунду, засовывает документы во внутренний карман куртки и гневно бросает:
— Ладно!