Саша бросает короткое «ладно», чмокнул в губы, пытается открыть окно, но тщетно! Примёрзло! Саша снова пытается! Ещё и ещё! А я мечусь то к двери, то к нему. Охранник уже ногами, берцами бухает в дверь.
— Разбей окно, и прыгай! — я уже кричу от страха, но грохот забивает мои слова.
— Я не уйду от тебя! Он убьёт тебя, Натка! — Сашка перестаёт бороться с окном, а потом снова возвращается ко мне.
— Не убьёт! Не посмеет! Он трус! Уходи! — в минуту опасности у меня словно силы удвоились: Саша не открыл окно, а я открыла рывком, и до меня доходит, что он не в ту сторону крутил ручку, а может, нарочно не хотел открывать, желая остаться и спасать меня.
Окно раскрывается настежь, и ловко Саша прыгает. Будь у меня время, я залюбовалась бы.
Но времени нет, а холодный воздух, ворвавшийся в комнату, проникает под щель у пола.
— Я ж говорил, что она там не одна! — бухтит охранник и пытается выломать дверь. Но даже и ему это не по силам.
Я же, совсем не удивившись перепадам в моём настроении, кричу ему в ответ:
— Вот ты сейчас войдёшь, и нас будет двое!
Мне же надо успокоиться и привести себя в чувство, а главное помнить: тон командный, взгляд холодный. Открываю дверь, но толстый охранник из коридора кряхтит:
— Почему раскрывала окно?
— Проветривала, воняет! От тебя! А Женька где?
Боров обнюхивает себя! Потеха! Я бы в другой раз потешилась бы, но ярость! Она решает за меня! И я кричу:
— Это ты меня похитил вместе с Хмурым, я вспомнила твоё отображение в стекле! — я ору и отталкиваю его от входа в комнату, но силы не равны: он так и стоит истуканом, опершись о дверной проём, но в комнату ко мне не входит, значит — не велено.
— Ну, я и чо? — охранник видимо не только злобный, он тупой, как валенок. Четыре класса и два коридора.
— Это ты вчера бил Анжелу? Поэтому её сегодня не видно? — мне надо оттянуть время, чтобы Саша добрался до леса. Теперь эта мысль сверлит мне мозг.
— Ну, я и чо? — жирный боров пережёвывает жвачку и чокает. Придурок, точно. А у меня уже иссякли все вопросы. Оглядываюсь на окно, как будто пытаюсь увидеть, ушёл ли Саша или нет
— Это ты долбанул сейф Графа? — Женька поймал мою волну.
— Ну, я и чо? — Борис тоже плыл по течению, не ожидая подвоха от Женьки.
Но толстяк опомнился тут же. — Э, неет! Эт не я, эт Хмурый!
Но всё же испугался: Граф короток на расправу. Я продолжаю его бить морально:
— Ну, давай, заходи ко мне! А я пожалуюсь Графу, что ты пытался меня изнасиловать!
— Чем докажешь? — сальная рожа, мятая одежда. Тьфу!
— Я порву на себе одежду, исполосую лицо ножницами! И тогда тебе кирдык! — словечко, блин. Но, по-моему, Борис именно этого испугался, хотя пошло осклабился.
— Да я щас тебя и взапраду… — толстый хватает меня за руку.
— Больно! — ору, пытаясь высвободить руку, но попробуй — такая лапища.
Женька тут же бросается на охранника со спины и повисает на нём сзади, но у них далеко неравные весовые категории, а меня парализует от страха… минута…Слышу грохот обуви бегущего по коридору, а потом кто-то ещё бежит. В скудном освещении просторного коридора, пригвождённая взглядом к борьбе Жени и охранника, сквозь пелену страха я не вижу, кто там, но услышала голос:
— Какие-то проблемы, толстый?
Саша! Не ушёл! Но почему? Может, Анжела не пропустила, её лай доносится с улицы?
— Волков! ты зачем здесь?
Женька кричит во всё горло, схватившись за уши Бориса, который мёртвой хваткой держит меня за руку. Женькины потуги ему как слону дробина.
— Отпусти её, Толстый, поговорим по-мужски, вспомним старое, а? Помнишь Волкова? А Светова? — Сашин металлический голос даже меня пугает. Но это спасение!
Борис, наверное, узнал Сашу. Лапищу разжал. А я, как ни странно, оправилась от страха, вероятно, злость мне давала второе дыхание. У меня появилась возможность поквитаться с этим уродом: хорошо, что я была не босая, а в туфлях — лодочки Руслана как раз пригодились: со всего маху пинок под яйца — и Борис тут же скрючился и заорал, как труба иерихонская.
— Наташка! Зайди к себе быстро! Я сам разберусь! — теперь Волков кричит: не угодила, простите. Но, тем не менее, у Саши появилось преимущество, а Женя спрыгнул с толстого.
А всё же я попятилась внутрь комнаты.
Сашка, в прыжке, как ниндзя, впечатывает подошву берца в грудь Бориса — тот с грохотом падает. Вот это прыжок! А удар! Но от страха меня снова потряхивает: а если толстый пистолет достанет?
— Наташка! Закрой дверь! — Женька надрывается, блин. Пришлось закрыть. Но там кто-то ещё бежал, а вдруг второй охранник? Мне показалось с ружьём…Но худощав больно…
Дверь всё же приходится захлопнуть. В голове дымовая завеса, знобит, но от двери отойти не могу, столбняк навалился, ноги приросли к месту, руки от дверной ручки отцепить невозможно, а там снова крики, выстрел, удар, грохот от падения, ещё удар. Всё! Не могу больше! Неизвестность страшнее! Пытаюсь унять бешеный стук сердца, он отдавался в ушах, пульс оглушал где-то в районе горла. Кто стрелял? Кто падал? Жив ли Саша? Вдох-выдох. Нет, так дальше продолжаться не может! Рву на себя дверь, слышу:
— Черепно-мозговая от падения на острый предмет, обширная гематома…
Кто это там сыплет медицинскими терминами?
— Саша!
Он стоит, прислонившись спиной к стене, пытаясь отдышаться, рука на талии, ноги расставлены врозь, второй рукой с лица вытирает пот. Жив! Бросаюсь к нему, осматриваю — не ранен ли. На нём ни царапины, только дрожит весь. Прижимает меня к себе, рвано дышит, сдавливает сильнее.
— А если бы я ушёл? — не вопрос — стон. — Он мог бы тебя…
— Волков, — Женька, словно извиняясь, бормочет, — никого он не видел, Анжелка тебя учуяла, я загнал её.
— Наташа, — Саша обращается ко мне хриплым голосом, пробирающим до мурашек, — осмотри Женьку, его, кажется, зацепило. Этот мудак всё-таки добрался до пистолета.
— Я сама его осмотрю, — подаёт голос девушка. Непроизвольно поворачиваю голову по направлению голоса: девушка, со шрамом во всю щёку и слегка обозначившимся животиком. Только сейчас чувствую сигаретный дым, и голос припоминается.
— Волков, у меня всего лишь царапина, повезло мне, он и стрелять-то путём не умеет. — Женя тоже тяжело дышит. И ещё сигаретный дым. — Катька, хорош цыбарить. Ты баба иль кто?
— Вы лучше вон тащите тушу на мороз, а ругаться потом будешь, — огрызается Катя. Но её манера говорить и тембр голоса…Где-то я её видела, но сейчас мне не до неё. Меня больше волнует: Саша убил Бориса или эта девушка. Мне, несмотря ни на что, не хотелось бы, чтобы Саша замарал руки об это НЕЧТО.
Мужчины потащили тушу, ухватившись за куртку: им тоже, вероятно, противно дотрагиваться до трупа. От волочения на полу пролегал след крови: Борис упал на что-то острое. Перевожу взгляд — грабли! Откуда? Вспомнила: кто-то бежал с палкой, а не с ружьём.
— И как это ты умудрилась подставить Борису грабли? — я отметаю догадку, что Катя намеренно огрела Бориса садовым инструментом.
— Вовремя! Ножкой пододвинула — и аут!
Для Кати произошедшее выглядело простым и обыденным, а для меня моя жизнь превратилась в боевик. Когда-то я обходила его стороной, а теперь главную роль кто-то сверху повелел исполнять мне. Но я не актриса! И моя жизнь не площадка для сцены, и Сашина тоже!
Но Катя! Я вспомнила её. Примерно три года назад из нашего вуза с пятого курса, с параллельного потока пропала студентка Снегирёва Катя. И вот где она нашлась, но только мной. Весёлая, немного шебутная, высокая, симпатичная, сирота из детдома, в мед попала на место для сирот. Как она училась, я не знаю, но буквально перед магистратурой её объявили в розыск. Почему Руслан никому не сказал, что она здесь обитает? Хорошо, может быть, не сразу он её увидел, а потом? Смазливая внешность превратилась из-за шрама в неприглядную, мягко говоря. И ещё курит! И беременная!
Но с улицы возвращаются мужчины. Саша, обходя кровавый след, идёт прямо ко мне. Теперь он центр моего внимания! Он центр вселенной!
— Малыш! — в голосе столько тепла и нежности, что я немного — и расплачусь, — теперь вам никто не угрожает. Сегодня в полдень я заберу тебя у Семёнова — только со мной ты войдёшь в ЗАГС! Наташа, мне нужно идти…Женька мне лыжи дал. Была бы машина или хоть трактор, я бы всех вас вывез, но…
Саша последний раз оцеловывает мне лицо, губы. Мои пальцы вцепились в его куртку, а его ладони почти с силой сжимают мои плечи, но я не чувствую боли, только силу его горячих ладоней. И ещё один взгляд, ещё один, ещё… пронизывающий, любящий, идущий из самого сердца, умоляющий меня подождать и надеяться.
Он мрачен, но я любуюсь, насколько он решителен. Но ему нужно уходить. Знаю, когда он уйдёт, я буду выть. Я не железная, я слабая, очень слабая. Двери за Сашей закрывается. От удара вздрагиваю, а потом сползаю по стене, сажусь на пол, сжимаясь в комок, желая одного — заснуть и не проснуться.
— Волкова, — из сомнамбулического состояния меня выводит голос Кати. Я благодарна, что они с Женей не помешали нам проститься. Но зачем они пришли?