Наташа.
Даже во сне я, как волчица, почувствовала приближающуюся опасность.
Яростно крикнула: «Саша!» — и выдернула пистолет из-за ремня мужа. Он очнулся почти сразу. Лишь на сотую долю минуты опоздал: пистолет был в руках у меня, а в обшарпанном кресле придорожного отеля, закинув ногу на ногу, восседал ОН, Сам Граф, злой гений или дьявол во плоти. Но он всё время морщился, как от боли, и прижимал руку к груди.
Он долго не заставил себя ждать:
— Ну, — тянул ОН, слегка задыхаясь, — что? Набегались? Детки? Думали, провели, как лоха последнего?
Пока Граф командовал, кого из нас куда деть, я ощупывала ненастоящий пистолет, который пригодился в этот страшный момент.
— Ну, попробуй, возьми! — быстро нажала на предохранитель. — Я не промахнусь.
Я вижу, что Графу плохо, а стрелять мне всё равно нечем, но страх потерять мужа, превращает меня в Рембо. Помню: командный голос, никакого волнения, я сильнее, чем этот полудохлый старик, а его амбалам мёртвый Граф не нужен. Ещё одна психологическая атака мне удалась:
— Отзывай своих псов, — цедила я, суживая глаза от гнева, — и дай Саше уйти. Машину к крыльцу, ключ в зажигание. Быстро! А ты… Граф, ты же сейчас подохнешь прямо тут. Зачем ты припёрся? Зачем?
— Натка! Без тебя не пойду! Я не отдам тебя им! — теперь зверел освобождённый Волк. — Или вместе уходим, или я остаюсь. Наташа! — простонал, как израненный зверь, ударяя кулачищем о стол.
— Уходи, Саша, а я остаюсь, уходи, — металл в голосе не оставлял надежды, а глаза — озёрца слёз. — Возьми сумку, пригодится. И… я любила тебя всегда.
— Не уйду! Он больше тебя не получит! Я не позволю! Хватит ломать наши жизни! Он вампир! Подыхает — но жизнь ни в чём не повинных людей забирает с собой!
Моё сердце гордо и горячо билось — любимый рядом, и если уж погибать — то вместе, но мы не погибнем, по крайней мере, не сейчас, не в этой жизни! Саша напряжён до предела, его мышцы натянуты, он готов защищать и защищаться, я еле сдерживаю его, боясь допустить роковой ошибки. Теперь мы стоим рядом, держась за руки, обдавая друг друга жарким дыханием.
— Наташа, — Граф закашлялся, — мне совсем плохо, вызови скорую, и твоего Волкова никто не тронет, не бойся…Кх, Кх… Спасибо, что не ушла — врач в тебе пересилил обиженную отцом дочь.
— Ты отпустишь нас обоих? Прогони охрану, они больше тебе не нужны. Туда…только одному можно, всех с собой не захватишь.
— Ты права, девочка, как ты права! — ох-ох, какое признание!
— Я приготовил выкуп, возьми деньги — отдай Наташу! — Саша всё же не сдерживается, его сердце колотится, его сердцебиение вторит моему.
— Волков, у тебя столько нет и не будет!
Губы Графа синеют, дыхание поверхностное, ещё минута — и он навсегда закроет глаза.
— Наташа… это всё к лучшему… — говорит через раз, почти хрипит, — видит Бог…
— Не тронь Бога! Вспомнил, наконец! — Саша свирепеет, и он прав: нужно раньше было вспоминать, а не сейчас, когда одной ногой в могиле.
— Я не хотел, чтобы мы с тобой вот так прощались, — продолжает Граф, кашляя и задыхаясь. — Да брось ты эту пукалку… я-то знаю, что это не пистолет. Ты поиграть захотела? А паспорт? Забрала, поди?»
Граф торопится высказаться, посматривает на меня, вцепившись взглядом, словно боится, что я сбегу или всё-таки выстрелю.
А до меня доходит, похоже, он что-то чувствует: губы-то синеют, дышит же через раз, но говорит, пытается высказаться.
— Наташа, вот, возьми, — слабым движением руки он распахивает пальто — в боковом кармане сложенная вчетверо бумага.
Мои руки трясутся, но остатками смелости, силы и воли приближаюсь к нему, не теряя контакта с Сашей — он не выпускает мою руку, каждую минуту готовый кинуться на Графа. Два амбала по приказу Графа уже вышли из номера, но куда они отправились?
Я забрала из кармана бумагу. О, господи, это оригинал новой долговой расписки Семёнова, но она на моё имя.
— Что мне с ней делать? Отдать Руслану?
— Как хочешь! Это теперь твоё дело.
— Зачем ты пришёл? Тебя не будут оперировать?
— К чёрту операцию. Я не хочу ничего больше, хватит — пожил, ты теперь живи счастливо, дочка! Дом останется Женьке, а тебе ещё вот…
Теперь он сам почти ослабевшими руками достаёт ещё один лист, сложенный вчетверо, и протягивает нам.
— Что это?
— Это счета в банках, здесь, в России.
— Мне не нужны твои деньги!
— Хоть в церковь отдай, мне без разницы! Наташа! Я виноват перед тобой, дочка! Но позволь мне уйти с миром! Волков, если обидишь Наташу, с того света достану! Не она виновата, что ей достался такой отец! Волков, поцелуй Наташу!
Сашка, всё ещё не веря в такой расклад — сумасшедший привкус происходящего заставлял раз за разом сомневаться, что это сон или кошмар — оторопело взирает на Графа во все глаза, бережно придерживая мою голову, целует в висок.
— Граф, отпусти нас, я люблю Наташу, и мне без разницы, чья она дочь. Отпусти, давай разойдёмся по-мирному.
Но Графский ещё яростнее сжимает левую часть груди и умоляюще просит, всё ещё цепляясь за жизнь. Умирать никому не хочется:
— Наташа, вызови скорую!
Мы с Сашей ни живые, ни мёртвые, оба в шоке: никто из нас не мог предположить, во что выльется наша история.
По телефону Саши я вызываю скорую.
— Скорая, аортальный стеноз, больному шестьдесят лет, мужчина, находимся ****. Я врач, хирург, Волкова Наталья. Больному показана срочная операция. Да, лучше реанимобиль. Да не знаю, как его фамилия, он вошёл и попросил помощи, диагноз сам назвал, да…
А потом:
— Он, кажется, умер… да, он умер…пульс нигде не прощупывается…
Смерть решает все проблемы разом, смерть — это конец, может, не для того, кто умер, точно не знает никто, но эта старуха с косой, наконец, с собой унесла того, кто не раз отдавал ей чужие жизни. Хвала тебе, равнодушная! В этот раз ты не промахнулась! Этого человека оплакивать никто не станет, я уж точно не буду стоять у его гроба и сейчас не пророню ни слезинки — довольно и тех слёз, что я проливала по его вине. Моя душа и совесть спокойны: не я причина его смерти. Обострившийся аортальный стеноз, похоже, поквитался за всех скопом.
Саша.
Он сдох! Костлявая его унесла и его, и тайны рождения Наташи! Пистолет. Хоть и зажигалка, но он больше не нужен. Вытер от отпечатков, засунул ему в карман — пусть разбираются те, кому он нужен. Нам — нет!
Надо одеваться и уносить ноги, а скорая когда ещё приедет. Натянул куртку на жену, на себя, распихал бумаги по карманам — потом решим. Что с ними делать, но — однозначно — нам эти кровавые деньги ни к чему.
— Саша, мне плохо! — подхватил любимую в последний момент, но она ещё дышит, ещё в сознании.
Потом снова крик:
— САША!!
Кто там ещё?
Два гаишника с автоматами. Наташа уже без сознания. Она едва не упала — я поймал её в последний момент.
— Вы… вы что наделали?! Вы угробили мою жену! Быстро в машину и в ближайшую больницу!
Ору на них, подхватываю Наташу — и в машину ГИБДД.
— А с тем-то что? — гаишник недоумевает, но выруливает на дорогу.
Я вкратце рассказываю, что мою машину угнали, мы с женой её искали, заночевали в отеле, а тут этот, но кто он, мы не знаем. Он напугал нас, а Наташа, кажется, беременная. Что там ещё я нёс, лишь бы избежать расследования, лишь бы имя Наташи никто не склонял в протоколах.
Поджилки трясутся от ужаса, что я, кажется, теряю жену в день нашей свадьбы. Держу Наташу на коленях, только на коленях, она так любила. Нет! Наташа любит, любит мои колени!
Умоляю и Бога, и всех святых, чтобы не отбирали её жизнь, а если возьмут, то пусть и мою забирают.
— Откуда вы-то взялись?
— Нам дежурная позвонила, сказала, что три человека, не обращая внимания на её протесты, поднялись на верх, а там молодожёны.
— Она подумала, что нас в заложники взяли? — надо хоть что-то узнать.
— А те двое куда делись?
— Откуда мне знать? Догнать? Спросить? — надеюсь, шутку мою они оценят.
Трясучка не прекращается: Наташа вроде дышит, и непонятно: спит или в обмороке.
— Нашатырь есть?
От резкого запаха Ната открывает глаза и прикрывает снова: значит живая, моя птица.
БОГ ЕСТЬ!