Выписывают меня только к вечеру.
— Что мне капают? — вопрос адресован медсестре отделения сохранения беременности.
Беременности! Чудо из чудес! Мне выпал выигрышный билет! Один процент из ста!
— Витамины и укрепляющие. С вами потом поговорит заведующая.
— Саша, любимый, ты измучен, поезжай домой, выспись, а вечером приедешь.
Отпускать его — выше моих сил. Мне кажется, что если он уйдёт сейчас, то сказка кончится, а чудеса развеются. Мне по-прежнему необходимо видеть его глаза, иначе прервётся связь, а я не смогу почувствовать себя защищённой. Я не помню, но где-то в подсознании ощущаю, что Саша спас меня, но из какой переделки, не могу вспомнить. Меня это меньше всего волнует, главное — он здесь, вот его лицо, горячее дыхание, склонённая ко мне голова, волосы, они пахнут родным для меня человеком. Лёгкие, порхающие поцелуи любимых влажных губ, моих, никому не позволю даже прикоснуться к ним. Жена я или не жена!
— Саша, поезжай, мне же нужно во что-то одеться, и поспи немного.
— Да я спал немного тут, в кресле, а потом прилёг с тобой рядом.
Со мной рядом! Вот почему я, просыпаясь, почувствовала его запах — ни с чем несравнимый, родной.
Саша соглашается, но только на пару часов, говорит, что не может надолго меня оставить без себя:
— Мне плохо без тебя, малыш! Очень плохо! Я быстро сгоняю, привезу тебе вещи, а вечером заберу тебя домой. Угу?
Саша вглядывается в меня потемневшим взглядом, он знает что-то, но скрывает, а я уверена, что так и нужно: он оберегает меня, и я согласна, что это необходимо — мне ведь не нужен стресс.
Саша медленно покидает палату, неотрывно глядя на меня, а во мне уже прорастает нервозность: вот сейчас за ним закроется дверь, и…Я быстрее ветра несусь в туалет! Токсикоз! Здравствую, фаянсовый друг! Отдышалась немного — и опять…
— Наташенька, ты где? — вовремя появляется Светлана Михайловна. Тётя Светла, хотя назвать её тётей у меня не получается.
— Светлана Михайловна, мне церукал можно?
— Лучше не надо, сейчас принесу что-нибудь более безвредное для беременных, а потом посижу с тобой. А ты мне расскажешь, как жила, коротко, не напрягая памяти.
Любимый взгляд Саши сменяется на заботливый Светлы. Интересно, почему так?
— Наташа, ну?
— Я не могу сейчас или не помню. Я потом. Мне нельзя расстраиваться. Вы даже не пришли на похороны мамы.
Но мне не хочется сейчас никого обвинять, и как только заведующая вынимает из моей вены иглу, меня потихоньку обволакивает дрёма.
— Хорошо, поспи, Наташа, сон — лучшее лекарство для тебя, и… ни в чём не отказывай себе и мужу…
— Но первый триместр?
Я даже очнулась от дрёмы.
— Он подходит к концу, а тебе необходимы положительные эмоции, и резус у вас обоих положительный, конфликта нет, так что…
Её заботливая, тёплая улыбка, совет, тот, что мне необходим, примиряет нас обеих. Она целует меня в лоб и стремительно выходит, видно, скрывая слёзы…А я себя убеждаю: поплакать иногда полезно, а что там у неё приключилось — разберёмся потом. Я должна быть великодушной — меня посетило и осталось со мной чудо — мой малыш или малышка. Какая разница? Важно то, что во мне — дитя любви.
Саша приехал на другой машине, привёз мне одежду и даже сапожки. Всё по размеру, всё со вкусом подобрано.
— И бельё?! Ты сам покупал!
— Нет. Степаныча попросил, — смеётся милый, лучится улыбкой, — кстати, он на хуторе, а тебе привет от него.
Мы едем по городу, наконец-то! Он заснежен, на улицах работают дворники и снегоуборочные машины. А мне так жаль, что из белого, первозданного снег превращается в грязный.
Но около подъезда, моего подъезда, о, Боже, снег лежит белоснежным ковром, только дорожки прочищены. Мне нравится оставлять на белой ровной поверхности следы от обуви. Знаю, что их либо заметёт, либо кто-то испортит. Саша с улыбкой наблюдает за мной, а потом подхватывает меня на руки, на подъёме радостных чувств преодолевает пролёты. Второй этаж. Моя дверь.
Я дома! Я дома! Родные стены! Родной запах! Пусть немного пыльно, ну так что ж уберём, приберёмся! И родной мужчина! Муж!
— Саша, я дома? — оглядываюсь на него, не до конца осознавая, что я, наконец, дома, а не в больнице. Сашина куртка, моя шубка из коричневой норки — прочь, на вешалку.
Он улыбается, как ребёнку, ласково и снисходительно так, пока я обхожу квартиру, трогая пальцами каждый предмет, занавески.
Дивана нет. И кровать другая. Изменения в интерьере. Оборачиваюсь к Саше.
В минуту взгляд Саши меняется: становится злым, потом виноватым, испуганным. Он схватывает меня, прижимает к себе, но бережно, а мне хочется более крепких объятий.
— Саша, что с тобой? Ты подумал, мне дивана жалко, да Бог с ним! Зато ты теперь не уйдёшь от меня спать на диван!
Глаза в глаза. Его наполняют…слёзы.
— Саша!
— Наташенька, родная, жизнь моя! — слёзы текут по его щекам, я вытираю их пальцами, губами, сцеловываю солёные капли. — Наташа! Я уже не надеялся, что ты…станешь моей женой.
Почему он сделал паузу?
— Но почему? Мы же любим друг друга!
— Я так тосковал о тебе! Родная! Моя жена! Погоди, я забыл…Минуту…
Кольцо! Из белого золота с тремя небольшими бриллиантиками — очень красиво!
— Саша! Ты столько потратил на одежду для меня, и ещё кольцо! Обалденное! Невероятное! Спасибо, муж мой! Я окольцована, а ты? Немедленно едем для кольцом для тебя!
— Завтра, родная, всё завтра! А пока я тебя отмою! В душ, и без разговоров!
Мой муж, наконец, успокоился, он радостен, да что там! Он в восторге!
— Я есть хочу!… Мне теперь придётся есть за двоих!
— Яичницу? Омлет? Что прикажет моя госпожа?
Саша сам готовит! Никогда не видела его в фартуке! На сковороде шкворчит бекон, а запах! Яйца, помидоры, зелень! Ммм! Вкуснота! Саша готовит одной рукой, вторая занята мной, моей талией. Мои руки обвивают его талию. Не могу оторваться! Ни на минуту! И как он яйца раскалывает одной рукой? Еда приготовлена, но ещё несколько поцелуев и — блаженство! А токсикоз в присутствии Саши у меня не проявляется, только запахи. И то не все. Саша смеётся надо мной:
— Что вкуснее? Яичница или..?
— Всё вкусно, любимый! А или особенно вкусно! — я периферическим или боковым зрением вижу: Саша уже несколько раз поправляет брюки, бугорок мне невидно, но что-то Саше мешает.
— А теперь в душ, а потом поспать! — командует Саша, после того, как я съела свою порцию до крошки. И чай! На травах! Мм!
— Сашка, как я сильно люблю тебя, ты не представляешь!
— Представляю.
— Нет!
— Да! Вот смотри яблоко, оно идеально со всех сторон. Я сейчас его разрежу…
— Нет, не надо, ты мысленно его подели на части.
— Ладно, вот эта сторона — моя любовь, а эта твоя! Они одинаковые, любимая!
Такой поэтичный!
— Тогда я не буду его есть.
— А надо! Если ты его не съешь, оно испортится и придётся его выкинуть. А так ты получишь силы для себя и для малыша нашего!
— Какой ты мудрый, Сашенька!
Саша.
Мудрый. У этого мудрого стояк рвёт штаны. Аллегория помогла — Наташа съела яблоко, вот бы ещё найти аллегорию, чтобы член унять…
Ни о чём не хочу думать. Ни о чём. Ничего не хочу вспоминать. Ничего. Если Бог есть, то хвале тебе, Господи: моя Наташа не помнит ужаса тех проклятых дней, амнезия нам в помощь. И я не хочу вспоминать. Только она, наш малыш, такой же стойкий, как его мама. Я что, я мужик, теперь отцом собираюсь стать, вот только бы сил у любимой хватило, а пока я думаю: кому и когда мы с ней перешли дорогу. Вспомнилась нянька, она иногда в порыве говорила: «Горемычный ты, Саша, и за что ты тута горе мыкаешь, словно у бога телёнка украл». А теперь думается: а Наташа?… Натка, наверное, на стрёме стояла. «Богохульник», — сказала бы няня, и точно. Мне больше нельзя гневить Бога, я теперь отвечаю за две жизни: любимой жены и малыша внутри неё.
От бережных прикосновений к телу Наташи в душе, мной овладевают дикое притяжение и восторг, нежность и непонятная неловкость, как будто впервые, как в первый раз. И это не преувеличение. Я прикасался раньше к Наташе невесте, а теперь она — жена, мать нашего будущего ребёнка.
Я боялся спешить, запрещая себе своеволие по отношению к любимой жене. Странное сочетание слов! Как будто у меня гарем, и есть ещё нелюбимая.
Но сердце уже рвётся наружу, предвкушая умопомрачительный миг. Я безумно хотел свою жену, свою ненаглядную волчицу, смелую и родную. Опять вспомнил. Заткнись, мозг, и ты, память, тоже. До остроты натянутых нервов жажду погрузиться в горячую влагу её тесной плоти. Меня с пол-оборота заводит, распирает всего, бешено пульсирует желание, член каменеет. Да будь он неладен. Гм… такого допускать нельзя. Без антидепрессанта в трусах у меня…
Я мою Наташино тело ладонью с её любимым гелем топлёное молоко: лицо, шея с пульсирующей венкой, острые ключицы, груди слегка пополневшие, соски…задерживаю дыхание. Сейчас сорвусь и прямо тут заберу Наташу в охапку. Нет, надо домыть. Впалый пока живот, стройные ноги, внутренняя сторона бедра. Острый позыв в паху. Штормит. Держись, Сашка. Но как?! Когда Наташа меня тоже моет и уже добралась ладошками до члена. Бллл…Воды!
Врач разрешила, знаю, спрашивал: медленно, нежно, бережно. Наташа, кажется, перестаёт дышать, раскраснелась, залилась румянцем. Знаю: она не меньше меня хочет.
Завернул в простынь и, как ребёнка, несу к постели, как куклу, нежно, бережно, знаю.
Сам едва вытерся — и к ней.
— Наташа! Нам…
— Можно любимый. Медленно, нежно, бережно.
Нежно ласкаю ладонями любимую грудь, бережно, без боли, зато врываюсь языком в её рот, имея её ротик языком, и теряюсь в умопомрачительных ощущениях. Член сейчас разорвёт. Аромат геля и свежести сносит голову.
— Наташа!
Она уже вся дрожит.
— Саша, не могу больше! Хочу!
Медленно подтянулся, осторожно, раздвигая податливые колени, уже кожей чувствую её горячее тело, слышу рваное дыхание. От ощущения, как медленно и осторожно член проталкивается внутрь и так же осторожно, но глубоко начинает двигаться потом, рвёт крышу, подбрасывает от возбуждения. Это не просто секс, а что-то медленное, нежное, тягучее, интимное. Горячо, узко и влажно! Я никогда не перестану хотеть её.
Много фрикций не потребовалось — из разгорячённых тел почти одновременно вылились соки. Сексуальный голод, нерастраченная страсть по телу Наташи и…
— Наташа, люблю тебя!
— Любиммый!
Ещё один поход в душ и — спать.
— Режим, малыш!
Слушается.