Натка.
После вынужденного купания в холодной воде, после всего пережитого, я заболела. Ангина, бронхит и прочие радости. Болею впервые — потому неприятно. В детстве на страже моего здоровья стояли мама и бабушка, теперь — врачи терапии, куда меня определил Руслан Николаевич в отдельную палату. Махала руками: не надо, я и в общей полежу. Отмёл все мои возражения, сам привёл, поселил, даже удивил: волнуется.
Первый день я долго спала. Отзывчивые постовые сестрички меня кололи, кормили, укрывали, даже форму мою в порядок привели и у себя спрятали.
За день температура спала, я проснулась ближе к вечеру. О ночных гостях я уже совсем забыла, но о Саше всё время помнила. Больной организм притупил ощущения, но не на столько, чтобы не вспоминались его глаза и руки. Всё время всплывали картины: Саша на крыше автобуса, Саша мне улыбается, Саша в воде, злой, взбудораженный, потом радостный, что нашёл меня.
А вот я его, наверное, потеряла…
Я не тешила себя иллюзиями, что он станет искать меня в больнице, что придёт, навестит, улыбнётся опять… Грустно, конечно, но ничего не поделаешь…Видно, не судьба… А как жаль! Хочется плакать, но что же реветь: слезами горю не поможешь.
Отвернулась со злостью к стенке, тёрла глаза, чтобы слёзы убрать с лица долой, и вдруг слышу:
— Кхм! Спишь?
Слёзы высохли мгновенно, грусть сразу прошла, а на моём лице широкая улыбка.
— Саша! Ты!? — я не верю своим глазам. — Нашёл, — потом смущённо: — не забыл?
На пороге… нет, не старушка с корытом, а добрый молодец, красавец всех морей и океанов и той речки, где я чуть не утонула — Волков Александр с огромным букетом цветов и с пакетом самых вкусных йогуртов.
От радости я смущаться позабыла и бросилась к нему на шею.
— Саша!
— Погоди, погоди, Птаха! Цветы куда и йогурты? К тебе не пробраться! Оборону держат намертво! Еле прошёл!
А постовые сестрички тут как тут:
— Наташ, у тебя режим!
А я взвизгиваю от радости, скачу, как сумасшедшая, целую его в обе щёки, машу девчонкам: «Да ну, вас, с вашим режимом!»
А он тоже смеётся, радуется, а обнять не может — руки заняты.
— Ладно, уж, — одна из сестричек, а сама на Сашу поглядывает, интересуется, кто мне Саша. Но цветы забирает и приносит вазу.
Моя бесцветная палата сразу оживает от неописуемой красоты букета.
— Девчонки, вот вам по йогурту, по шоколадке — и дайте поговорить. А? — это он сестричкам, сверкая обаятельной улыбкой.
Я опять целую Сашу, целую, как брата…Пусть все думают, что Саша — мой брат: фамилии-то одинаковые.
— А у тебя тут ничего. Как лечат? — спросил, а из объятий не выпустил.
Его взгляд, далеко не братский, меня… смутил. Но какая-то червоточинка появилась в сердце: специально искал? Откуда шёл? По пути заглянул, когда к девушке направлялся, потому как времени уже полвосьмого, вечер? Хочется верить, что ко мне, что специально, что… Но такой красавец… Как без девушки?
Преодолев сомнения и смущение, не отводя глаз от него, рассказываю, говорю ничего не значащие слова, когда мы присели на кровать, вернее он присел, а меня на колени к себе устроил.
— Как ты, Птаха? — его проникновенный взгляд доходит до моего воробьиного сердца. Оно трепещет, как крылышки маленького воробышка. А я жмусь к гостю, как птенчик к тёплому гнезду.
На глаза наворачиваются слёзы, я глотаю их, прячась у Саши на шее, вдыхаю дурманящий аромат парфюма и чистой кожи и не могу выговорить ничего. Он почувствовал, что я плачу и немного отстранил от себя:
— Нууу… вот… теперь слёзы! — вытирает своим платком мне щёки, глаза, как маленькой, но смотрит хмуро, — а как весело было…
Саша забирает мои заплаканные щёки в ладони и медленно проговаривает признание: «Натка, ты у меня полжизни забрала… там… в воде… Думал, что всё, конец, больше не увижу, никогда, никогда не увижу!»
И рвёт меня к себе, в объятия сильных рук и огромного доброго сердца, которого хватило на всех: на меня, девушку-сироту, бесприкаянную, одинокую, никем не защищённую, никому не нужную, не ждущую ни от кого тепла и добра, потому как мир жесток, а люди зачастую холодны и равнодушны, и на тех сироток из детского дома номер два. Если бы не Саша — искали бы их сейчас там, на дне безымянной реки или с именем, да какая разница. А на кладбище выросло бы двадцать маленьких холмиков.
— Прости меня, я не хотела, так получилось, — кроме этого, не знаю, как извиниться за свою неосторожность.
Я так и сижу на коленях у Саши, глажу пальчиками его щёки, шею, и мне так приятно, так спокойно, вот век бы так сидела.
— И она ещё просит прощения! — укоряет меня мой спаситель. А потом меняет настроение и весело так говорит: — А тебе орден дали? А?
Теперь мы вместе хохочем, прыская в кулак. Да, уж, дадут и ещё добавят, если мало показалось. У нас, к сожалению, так.
Потом только несколько строк появилось в газете:
«На мосту реки *** произошло крушение автобуса с детьми. Никто не пострадал, благодаря слаженным действиям спасателей из части № раз.»
Упс!
Да мы не в претензии! Главное — все дети живы, и мы с Сашей тоже.
Когда Саша собирается уходить, я кусаю губы, чтобы не заплакать. «Как маленькая!» — ругаю себя.