— Мы уходим,— я говорю и одновременно, засовываю все, что попадается вовнутрь наволочки. — Бери свои туфли.
— Что?
— Лидия, у нас нет на это времени. Просто возьми свои туфли. Мы может уйти отсюда вместе с американцем.
Я заполняю наволочку наполовину и бросаюсь на помощь к ней, так как она не совсем понимает что происходит. Я хватаю ее за руку и толкаю на кровать.
— Я помогу тебе,— я говорю и встаю на колени перед ней и начинаю засовывать ее ногу в туфлю.
Но она останавливает меня.
— Нет... Сэрай, я не могу уйти.
Я тяжело вздыхаю. У нас нет времени на это, но мне нужно убедить ее уйти со мной. Я смотрю ей в глаза.
— Мы будем в безопасности. Мы можем выбраться отсюда. Лидия, он первый американец, которого я увидела за долгие годы. Он наш единственный шанс.
— Он убийца.
— Ты и сейчас находишься в окружении убийц. А теперь пошли!
— Нет! Я боюсь!
Я встаю с колен и прижимаю руку к ее рту.
— Ш-ш-ш! Лидия, пожалуйста, сделай так, как я говорю...
Она кладет свои пальцы на мои и убирает мою руку от ее губ.
Слезы ручьем начинают течь из ее глаз, и она быстро качает головой.
— Я не пойду. Нас поймают - Хавьер будет бить нас. Или еще хуже его сестра Изель будет мучить нас, а потом убьет. Я останусь здесь.
Я знаю, что не могу изменить ее решение. Это выражение в глазах. По нему можно определить, что она сломлена и вероятно, сломлена навсегда. Я кладу руки ей на плечи и смотрю на нее.
— Ложись под одеяло и притворись, что спишь,— говорю я. — Оставайся здесь пока кто-нибудь не зайдет и не найдет тебя. Если они выяснят, что ты знала о моем побеге и никому не сообщила, они убьют тебя.
Лидия нервно кивает.
— Я вернусь за тобой,— я трясу ее за плечи, надеясь, что она поверит мне. — Я обещаю. Когда пересеку границу, я сразу же пойду в полицию.
— Но как ты найдешь меня?
Слезы приглушают ее голос.
— Я не знаю, — признаюсь я. — Но американец должен знать. Он поможет мне.
Этот взгляд, он лишен надежды. Она ни на секунду не верит, что этот безумный план сработает. Девять лет назад я бы тоже не поверила, но отчаянье творит с людьми странные вещи. Лицо Лидии застывает и рукой смахивает слезы с глаз. Как будто она знает, что видит меня в последний раз.
Я целую ее в лоб.
— Я вернусь за тобою.
Она медленно кивает и я пробираюсь по комнате с наволочкой на спине.
— Ложись под одеяло,— шепчу я, в то время как открываю окно.
Как только Лидия прячется под одеяло, я вылезаю из окна в приятное октябрьское тепло. Позади дома, я, низко пригнувшись, огибаю угол дома и пролезаю через дыру в заборе, окружающем южную сторону лагеря. У Хавьера везде вооруженные люди. Я всегда считала, что столько охранников на территории лагеря совершенно ни к чему, потому что отсюда крайне редко кто пытается бежать. В основном все охранники стоят то тут, то там, разговаривают, курят и показывают неприличные жесты другим девочкам, которых держат здесь в рабстве. Один из них, тот самый, что пытался изнасиловать меня шесть недель назад, стоит у дверей оружейного склада. Хавьер не убил его только потому, что он его брат.
Брат он или не брат, но теперь он евнух1.
Пробираясь сквозь небольшие здания, я добираюсь до деревьев и останавливаюсь в тени, отбрасываемой ближайшим домом. Стоя прямо, я прижимаюсь спиной к оштукатуренной стене, затем осторожно заворачиваю за угол к фасаду, где у передних ворот начинается трехметровый забор с колючей проволокой. Приезжающие вынуждены всегда парковать свои машины за забором, откуда их пешком сопровождают в лагерь.
Для американца не сделали исключение. Я в этом уверена. Надеюсь.
Большая полоса света с поста освещает пространство между мной и воротами, до которых мне нужно добраться. Там стоит всего один охранник, но он молод и я думаю, что справлюсь с ним. У меня была уйма времени подготовиться. Все годы моей подростковой жизни. В прошлом году я украла пистолет из комнаты Изель и с тех пор хранила его под дощечкой пола в нашей с Лиз комнате. В ту секунду как я увидела входящего в дом американца, я вытащила дощечку, достала пистолет и заткнула в шорты за спину. Я знала, что сегодня ночью он мне понадобится.
Я делаю глубокий вдох и срываюсь в полоску света, не таясь, надеясь, что меня никто не заметит. Я бегу со всех ног с тюком за спиной, пистолет так сильно сжат в руке, что болят косточки пальцев. Я добегаю до забора и с облегчением выдыхаю, когда обнаруживаю тень, в которой можно спрятаться. Вдалеке от дома, откуда я только что убежала, двигаются тени. У меня болит живот, меня могло бы вывернуть, если б я не знала, что мне предстоит быстро решить более насущные проблемы.
Сердце колотится о ребра. Впереди, за воротами я замечаю охранника и прислоняюсь к дереву. Янтарный огонек сигареты освещает его медно-красное лицо и затем угасает в тот момент, как он вынимает изо рта фильтр.
По очертанию его автомата можно судить, что он висит у него на плече. К счастью, он не держит его наготове. Я быстро иду вдоль забора, стараясь держаться в тени, отбрасываемой деревьями по другую сторону забора. Мои поношенные шлепанцы совершенно бесшумны при ходьбе по песку. Охранник так близко ко мне, что я чувствую вонь его тела и вижу блеск жира в его немытых волосах.
Я подкрадываюсь ближе, надеясь, что движение не привлечет его внимание. Сейчас я прямо за ним и могу описаться от страха. Мои ноги трясутся, и горло сдавило так, что я почти не могу дышать. Осторожно и быстро я замахиваюсь пистолетом и бью его рукояткой по голове как можно сильней. Громкий удар! И у меня скручивает живот. Он без сознания падает, и горящая сигарета приземляется рядом с его коленями. Я хватаю его оружие, практически вырываю из рук, из-под тяжелого тела, затем я срываюсь с места в приоткрытые ворота, за пределы лагеря.
Как я и надеялась, здесь только одна машина: блестящий черный автомобиль. На несколько миль вокруг нет ничего более неуместного, чем эта машина. Где ничего нет кроме трущоб и грязи. Это дорогая городская машина с блестящими дисками и наворотами.
Еще одна преграда. Увидев машину, уверенности в том, что американец оставил двери незапертыми поубавилось. Конечно же, не в этих краях. Я хватаюсь за ручку задней дверцы и перестаю дышать. Дверь открывается. У меня нет времени выдохнуть от облегчения, когда слышу голоса, доносящиеся со стороны главных ворот, краем глаз улавливаю движение тени. Я сползаю на пол и быстро закрываю дверь, до того как подошедшие оказываются так близко, что их слышно в закрытой машине.
О нет, подсветка на потолке.
Я стискиваю зубы, глядя как свет угасает надо мной, так медленно, так мучительно долго, пока он, наконец, не погас совсем, оставив меня в темноте. После того как я запихала тюк из наволочки под водительское сиденье, я пытаюсь спрятать украденную винтовку за сиденье рядом с дверью. Теперь у меня есть время вжаться своим маленьким телом как можно дальше в пол. Я крепко обхватываю руками колени, прижав их к груди и согнувшись в спине, принимаю неудобную позу.
Голоса затихают и все, что остается, так это пара ног, стремительно приближающаяся к автомобилю. Багажник открывается и спустя несколько минут закрывается.
Я сдерживаю дыхание, когда открывается водительская дверь и вспыхивает верхняя подсветка. Американец закрывает за собой дверь, я чувствую, как покачивается машина, пока он устраивается на перднем сиденье. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Наконец, свет гаснет. Я слышу, как он вставляет ключ в зажигание, и мотор начинает урчать.
Почему мы не движемся? Почему мы остались здесь? Может быть, он читает что-нибудь.
И затем он громко говорит по-испански.
— Какао-масленый лосьон. Теплое дыхание. И запах пота.
У моего мозга занимает целую минуту, чтобы понять смысл его странных слов и что он обращается ко мне.
Я быстро поднимаюсь с сидения и прижимаю дуло пистолета к его голове.