Я тряслась в паланкине меж двух горбов бактриана и мечтала, чтобы это закончилось как можно скорее. Жара, вечная жажда, пот, текущий по лицу, почёсывание – всё это досаждало и раздражало.
– Через сутки отправимся назад, подгадаем время и под покровом ночи войдём в Зэлес, – это мне сказал Зок, повторив слова отца. Нельзя допустить, чтобы кто-то из шпионов, а их было несколько, не только Оливер Гольстар, догадались об обмане. Поэтому было решено отдалиться от оазиса как можно дальше. Среди тех, кого выбрали в гонцы, оказались проверенные-перепроверенные люди. Папа утверждал, что им можно доверять, как себе.
Все мои планы касательно лечебницы и крыла с душевнобольными были отложены на неопределённый срок.
И вот я тут. Молча терплю тяготы путешествия. Поглядев в щель между шторками, вздохнула. Ну вот как все эти люди соглашаются на такую непростую работу? Это же какой силой воли надо обладать, чтобы вот так ходить между селениями, чтобы просто сообщить что-то.
– Если в этом мире есть магия, то она ведь может быть разной? Не только стихийной. Думаю, что где-то наверняка найдётся артефактор. Кто-то же создал хатэ. Шапка – самый настоящий артефакт, сотворённый гениальным человеком, ну или не совсем человеком. Впрочем, суть от этого не меняется.
– Вы что-то сказали, госпожа? – послышался голос Зока, вёдшего моего верблюда под уздцы.
– По возвращении навестим твою сестру, – наклонившись вперёд и повысив голос, чтобы меня было хорошо слышно, ответила я.
– Как скажете, госпожа, – обречённо кивнул телохранитель. И я могла его понять: он выдал секрет близкого человека, а не должен был. – Гульхаим обидится на меня.
– Млжет, я навещу твою сестру тайно? – предложила я.
– А толку, народ всё равно осудит, – покачал головой воин.
– Скажи, что случилось? Нас сейчас никто не сможет подслушать, уж больно внушительное расстояние образовалось между верблюдами, – и действительно, наш караван растянулся до неприличия: не только люди маялись, но и животные, тащившие на себе кучу всякого барахла в придачу с наездниками. И пусть мне скажут, что бактрианы давно привычные к такому, мне всё равно было неимоверно жалко этих прекрасных созданий.
Прежде чем начать рассказ, Зок расслабил поводья, намотанные на кулак, чтобы оказаться чуть поближе ко мне.
– Гульхаим понесла от соседа, – начал он практически равнодушно, – обещал ей, что женится, но как только получил своё, сказал, что и ребёнок не его, и вообще он у Гули не первый, – в голосе мужчины зазвенела ярость.
– Ты хорошенько начистил ему морду? – спросила я, чувствуя, как закипаю от злости.
– Какое выражение необычное, но да. Начистил. Ещё как, – криво усмехнулся собеседник, расправляя и без того широкие плечи. – И это помогло делу: Дагар женился на сестре. Я нечасто бываю освобождён от службы, но в эти редкие моменты, навещаю её. И в последний раз мне совсем не понравился выражение её лица, глаза стали словно пустыми. Я, естественно, спросил в чём дело, что не так? Ответ: Зок, у меня всё хорошо, не тревожься и не вздумай вмешаться, я теперь член другой семьи. Она говорила, а губы дрожали, я чувствовал, что ей страшно, но пожаловаться Гуля не смеет, поскольку сильно боится, – воин помолчал немного, а потом добавил: – Я бы убил гада, но следов побоев на теле Гульхаим не заметил. Он мучает её как-то иначе, понять бы как.
– Да, насилие над человеком может быть вовсе не телесного плана, – задумчиво и сочувствующее пробормотала я.
– Нужно её разговорить, а после я найду управу на Дагара. Он будет молить о смерти, ведь именно она станет избавлением от мучений.
Я ничего не сказала. Услышанное мне совсем не понравилось, нужно срочно выяснить в чём дело, и придумать, как помочь молодой женщине. Вообще, семья у оазисных народов значила очень много, но! Главой всегда был мужчина. Пока женщина не замужем это были отец, старший брат, а после девушка "уходила" в другую семью под защиту супруга. И не имела права жаловаться кому-либо на несправедливое обращение, если таковое было, должна была терпеть любое к себе отношение, выполнять каждое желание главы семейства. Это ежели говорить обобщённо. Например, отношения в семье Горна были построены на взаимном уважении и доверии, Газису никто не смел ущемлять, мой отец ни разу даже голоса на неё не повысил. Но так у них, у других чаще всего всё наоборот. В правящей семье "трон" наследует первенец, а в обычных семьях только мальчики. Шаманом или шаманкой может стать кто угодно, даже жена кузнеца, и он не будет вправе удерживать супругу. Вожди и маги – совершенно иная каста, и правила у них другие, сильно отличные от законов простых людей.
Как и было сказано, ровно через день мы тронулись в обратный путь. Тепло попрощавшись с гонцами, наш внушительно поредевший отряд из десяти человек, повернул в сторону Зэлеса. Только Набиль, наш глава и очень сильный заклинатель, решил сделать крюк. А я призвала ветер, чтобы он замёл следы, отделившиеся от основной группы. Идти придётся пешком. Но тут уж ничего не поделать, чего только не совершишь, чтобы навести тень на плетень.
– Одну ночь придётся провести под открытым небом, – вздохнула я, шагая за воинами.
– У вас будет палатка, госпожа, – тут же ответил Зок, эту самую палатку тащивший на собственном горбу.
– Но вы-то на открытом воздухе останетесь, холод пустыни не знает пощады, – покачала головой.
– Пламя костра нас согреет, не волнуйтесь, – вмешался в разговор улыбчивый молодой человек с красивым именем Рэним.
– Не боитесь привлечь внимание какого-нибудь хищника? – прищурилась я.
– Мы заклинатели, нам ли кого-то страшиться?
– Да, возможно, вы правы, – кивнула, не став спорить, но уже около часа ощущала неотступное, до зуда навязчивое внимание кого-то, и как бы резко ни оборачивалась поймать наблюдателя так и не смогла. – У меня странное чувство, что за нами следят.
Народ вокруг меня напрягся. Глава охраны сразу же вскинул руку, и отряд остановился. Мужчины замерли, все их члены напряглись: люди вслушивались в окружающую обстановку.
– Ничего… – в итоге сказал Набиль. – Будьте начеку.
– Внимание такое, знаете, без злобы, просто мы кому-то интересны, – всё же решилась и добавила я, – игривое, – пришло на ум самое подходящее из слов, чтобы описать моё смутное понимание происходящего.