С Наташей мы видимся едва ли не каждый день. А вот что было сегодня, об этом мне даже страшно подумать… Встретились мы с Наташей, как всегда, около половины восьмого. Погуляли немного, а потом она и говорит: "Давай зайдём ко мне, чайку попьем…"
Я с радостью согласился: у них дома я уже бывал, мама Наташина, Зинаида Сергеевна, меня всегда радостно встречала. Вообще, мне с родителями моих друзей всегда интереснее общаться, чем с самими друзьями: и темы серьезнее, да и ума-разума от них набираешься. А Наташина мама одна из самых интересных женщин, которых я встречал. В молодости она, видимо, была очень красива. И сейчас в свои сорок пять она выглядит прекрасно: у нее живые, с искринкой глаза, приятная улыбка, приятный низкий грудной голос. Иногда, когда я прихожу к ним и не застаю Наташу, то мы с Зинаидой Сергеевной беседуем на самые разные темы. Она знает, что я пишу стихи, Наташа ей читала некоторые из них. Иногда просит прочитать и ей, при этом спокойно и, как мне кажется, искренне, хвалит. Она много интересного рассказывала мне о своей жизни, о том, как они познакомились с мужем.
Мне нравится бывать у Наташи дома: две уютные комнаты — родительская спальня и общая комната, где стоит диван, на котором спит Наташа. Хорошая, хотя и не новая, мебель, на стенах репродукции в рамочках, на столе, начиная с весны, постоянно стоит небольшой букетик простеньких полевых цветов. Иногда это те цветы, которые мы с Наташей собираем на прибрежных откосах.
И вот подошли мы с Наташей к двери их квартиры, но она не звонит в дверь, как это она всегда делает, а достает ключ и отпирает, объясняя:
— Моя мама уехала на два дня к папе, его экспедиция сейчас здесь недалеко, за Разгуляем. Они уже давно не виделись, вот она и решила съездить к нему: сам понимаешь, они еще совсем не старые, кровь кипит… — Хихикнула она.
Прошли мы в дом, Наташа быстро накрыла на стол и сварганила чай, сидим пьем, говорим про стихи. Наташа много читает, очень любит стихи и знает много их наизусть. И мои стихи ей нравятся, она говорит, что у меня способности к стихосложению, а некоторые мои стихи, она говорит, получше тех, что печатают. Некоторые мои стихи она сама читает по памяти, а ведь слышала их от меня отсилу раза по два. Вот способность!
Наташа решила показать мне альбом семейных фотографий. Мы пересели на диван, Наташа, погасив верхний свет, зажгла бра над диваном, положила альбом мне на колени и стала рассказывать про семейные фотографии. Мы сидели вплотную друг к дружке, бёдра наши соприкасались, отчего нога моя прямо запылала жарким пламенем…
Когда Наташа переворачивал страницы альбома, то невольно касалась меня своим локтем, что начало сводить меня с ума. Наташа раскраснелась, глаза у нее светились каким-то восторгом. Вся она будто излучала удивительное радостное тепло…
Вдруг от чьего-то неловкого движения альбом упал на пол… Мы одновременно нагнулись, чтобы его поднять. Наши плечи столкнулись… Я не помню, как я оказался лежащим на диване… Я почувствовал на себе дурманящую тяжесть разгоряченного Наташиного тела. Она прильнула ко мне и безотрывно целовала, целовала, целовала меня… Потом она на ощупь нашла выключатель сбоку от дивана, и мы погрузились в ласковый полумрак уже догорающего за окном заката.
Она шептала мне ласковые слова и продолжала целовать меня… Я был не в силах пошевелиться, блаженство растекалось по всему моему телу… Потом мы понеслись, понеслись куда-то далеко-далеко, пока, наконец, оба не сорвались с глубокого обрыва…
Я был ошеломлен этим бурным натиском ее легкого и, казалось, очень хрупкого тела. Мы лежали бок о бок, я чувствовал ее трепет. У меня было двойственное чувство: благодарности за то, что она подарила мне, и какого-то странного неудобства, ощущения, что не должен был я этот дар от нее принимать.
Но вот Наташа склонилась надо мной и стала с жаром и почти безостановочно говорить мне тихим голосом, почти шепча:
— Миша, Мишунечка, мой любимый, мой хороший! Если б ты знал, как я тебя люблю… Как я тебя все время ждала, желала… Как я хочу, чтобы ты был моим и только моим! Я буду тебя любить так, как никто — никто и никогда! -
больше тебя не полюбит… Забудь про Катерину — она неверная, она плохая, она тебя совсем не любит… Ты же видишь, она то с одним, то с другим крутит… Ей всё равно с кем… Вон у нее уже новый парень… Да и кто? Этот придурок Васька, у которого, кроме мускулов, больше ничего нет… Не нужен ты ей совсем! От нее у всех только несчастье… Будь со мной! Тебе ведь хорошо со мной было, правда? И так будет всегда-всегда!.. Мишенька… Ведь ты у меня первый… И будешь единственный, на всю жизнь…
Я, действительно, сразу понял, что был у нее первым мужчиной, хотя про нее говорили такое, что нельзя и повторить. A ее умение в любви мне было понятно: она не раз мне рассказывала про французские эротические романы, которые она читала. Она и раньше говорила со мной об этом, но очень осторожно, Эзоповым языком. Я понял теперь, что oна отлично освоила эти "самоучители" интимных отношений. Ну, что же, это наверное и не плохо, в конце концов. А то ведь сколько семей, говорят, распадается только из-за того, что муж и жена не умеют проводить вместе ночь.
В тебе и Грига пение, И магия шаманская… В тебе игриво пенится
Искристое шампанское… И светят откровением Очей бездонных омуты… Вся жизнь твоя — горение,
Не можешь по-другому ты!
И все же что-то было не так… Отчего это чувство неудобства и даже почти вины? Ведь правда же, было так хорошо. И это был первый раз у меня и первый раз у нее. Мне так хочется, чтобы у нас все стало хорошо по- настоящему хорошо! Наташа такая славная!
Катерина. 1930, 23 июня
Наконец-то, наконец-то! Сегодня был выпускной
вечер-бал! Ура!.. Кончилась эта обрыдлевшая уже школа, в печенках аж сидит.
Аттестат получила я нормальный. Даже алгебру с геометрией вытянула-таки на пятерку на радость нашей Шуре-Дуре. По-моему, она была за меня рада больше даже, чем я сама. Ну, в общем-то, хорошая она тетка, добрая да и меня очень любит.
Но самое главное было позже, уже после выпускного бала, хотя — все по порядку… А было такое, что прямо сразу об этом и сказать страшно!
Меня, "бесхозную", давно уже присмотрел Вася из параллельного десятого класса. Он, конечно, не ахти что, но зато здоровенный бугай, самый сильный наверное изо всех наших, даже поздоровее Анатолия, широкоплечий, с отличной фигурой. Как пара, мы с ним смотримся ничего, опять все девчонки слюнки глотают!
Мы с ним гуляем недолго, месяца два всего. Он, как все сильные парни, добродушный и незлобивый. Над ним часто девочки подтрунивают, но он отвечает только доброй улыбкой, да иногда изловит какую-нибудь из насмешниц и на локтях поднимает аж под самый потолок, а потом когда резко спускает, то юбка у нее, как парашют раздувается. Эти его шуточки все знают, поэтому, если кто не так под платьем одет, с ним не шуткуют. Со мной, правда, он никогда ничего подобного не позволял, да я и не подавала повода. А уж как стали мы с ним гулять, он и девочек трогать перестал.
Сегодня на выпускном вечере мы с ним такие номера откалывали! Ну, фокстрот, танго — это обычное дело, а вот когда дело дошло до вальса, то я буквально летала по воздуху: при поворотах он совершенно отрывал меня от пола, и я летела по воздуху, как на качелях. Ну, и сильнющие же у него ручищи! Все на нас заглядывались, очистили середину зала, чтобы нам вольготнее было кружиться. Одним словом, балетное представление да и только!
После вечера все, кто мог, разбились на парочки и разбрелись по близлежащему парку. Кто-то пел, кто-то
бренчал на гитаре. Мы с Васькой тоже пошли со всеми. Потом, уж не знаю и как, оказались мы снова около школы, со стороны двора, там где запасная на случай пожара дверь, которая вечно заперта. Как всегда, если появлялась возможность, Василий начинал меня целовать, а делал он это отменно. И тут мы опять начали целоваться, я прислонилась к двери, чтобы было удобнее. Он меня целовал, как всегда, взасос, но осторожненько. Я, что называется, вошла во вкус и стала ему отвечать более пылко, чем всегда. У самой даже голова кругом пошла и ноги стали подкашиваться. Тут Вася прижал меня к этой двери, я почувствовала сначала его руки, потом… Потом я уже потеряла волю и отдалась нахлынувшим на меня волнам его ласк…
Когда он отпустил меня, я, пожалуй, только тогда осознала, что произошло… Мы, отвернувшись друг от друга, привели себя в порядок, после чего он, сказал: "Ну, пошли…" и больше за всю дорогу не вымолвил ни единого слова. Когда мы вышли на освещенную улицу, я не говоря ни слова, быстро пошла домой.
Я была страшно зла, зла на себя, на то, что не обереглась, зла на Ваську за то, что он воспользовался своей дикарской силой. Впрочем, по-честному говоря, я сама его спровоцировала, не желая того… Никогда не могла себе представить, что потеряю девственность вот таким полуживотным образом — где-то в темном дворе с озверевшим от похоти парнем…
До меня только потом дошло, что дело может плохо кончиться… Это же позор какой! А мама? А Ксения? Каково это будет для них? Допрыгалась, "королева"! Отдалась, как Екатерина Великая, какому-то конюху!
Впредь будет наука!.. Только вот не дорогой ли ценой?
Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест.
Михаил. 1930, 20 июля
Я почти отошел, мои терзания кончились. Может, все и
к лучшему: Наташа славная девушка, хотя после Кати… Да,
все как-то не так! Но ведь должна же жизнь наладиться!
Безответной любви на всю жизнь не бывает, я в этом уверен.
Да и зачем она: для вечных терзаний?
Но я уже почти успокоился, жизнь входит в свою колею. Наташа довольно часто находит возможности для наших интимных встреч, но происходит это только у нее дома, когда ее мама уходит во вторую смену. Все происходит теперь спокойнее, чем в тот первый раз, хотя ласки, которыми меня осыпает Наташа, по-прежнему беспредельны.
Я начал испытывать к ней ужасно теплое чувство. Это, пожалуй, больше, чем просто чувство благодарности за то, что она вытащила меня из пропасти.
Теперь теми вечерами, когда мы остаемся одни, мы уже можем поговорить о поэзии, о музыке, о живописи прежде, чем погрузиться в океан страстей.
Наташа открыла передо мной мир музыки, который был для меня доселе просто неведом. Она ставила мне на отцовском граммофоне пластинки с ариями из опер Верди, Чайковского, Мусоргского, Масснэ… Она удивилась, она была просто счастлива, что мне больше всего понравился Мусоргский, сказав, что обычно до Мусоргского доходят постепенно, что он сложен и полифоничен: "Всё-таки ты у меня замечательный, Мишенька! Мусоргского выбрал!"
Наши отношения для меня немного пугающе просты. Когда Наташа гасила свет, она становилась хозяйкой положения, она подсказывала мне, что и как делать. Я послушно выполнял все ее ласковые приказы, понимая, что она гораздо опытнее меня в вопросах любви.
Она показала мне много эротических книг, из которых она черпала свои познания. Книги эти стояли на самой верхней полке высоченного книжного шкафа красного дерева.
"Это мое Древо Познания," — прошептала она мне. Она сказала, что ее мама очень современная женщина, она считает, что девушка должна знать все про любовь, потому что тогда ей будет легче выжить в этой жизни. Родители не прятали от Наташи эти эротические книги, хотя и держали их на самой верхней, недосягаемой без стула полке, чтобы уберечь от посторонних глаз и рук приходящих друзей и соседей, хотя
книги эти были все на французском, и вряд ли кто их мог понять.
Почти каждый раз, когда наша страсть потихоньку успокаивалась, мы перед приходом Зинаиды Николаевны пили чай, а я читал Наташе свои новые стихи, которые получались как-то сами собой, более того, я не мог их не писать. Она очень любила стихи о природе. Особенно она любила вот это стихотворение, написанное мною для нее: