Потом пришел с работы Миша. Ребята стушевались, заторопились уходить, но он их не отпустил. Мама пошла на общую кухню на этаже, поставила чайник. Попили чай "с таком", практически даже без сахара. Но разве это важно! Миша молодец, он умеет общаться с людьми. Катька как-то заметила, что ему все равно, с кем общаться: с дворником он
дворник, с профессором — профессор. А по-моему, это неверно: Миша просто всегда остается самим собой, умея общаться на равных с любыми людьми.
Катерина. 1945, 21 августа
С Георгием наши отношения бурно развивались после
того незабываемого вечера 21 июля у него в палате санатория. Я даже число это запомнила, хотя при всей моей памяти на цифры, именно даты я не запоминаю.
Мы провели еще несколько раз вместе, иногда накоротке, но каждый раз для меня все проходило бурно и безоглядно. Он даже сказал мне, что такой женщины, как я, у него никогда еще не было. Перед отъездом он дал мне свой телефон и сказал, чтобы я ему звонила. Если подойдет жена, чтобы просила какого-нибудь Николая Иваныча или Василия Петровича, словом, будто ошиблась номером. Если же он снимет трубку и на мое приветствие ответит, например: "Нет, Колян, сегодня никак, мы с женой…" или что-нибудь в этом роде, то это значит, что он не может со мной говорить, жена дома.
Сегодня я позвонила часов в семь вечера из уличного автомата. Он подошел сам.
— Здравствуй, Гера! Это я!
— Здравствуй, здравствуй, Екатерина Великая! Рад тебя сегодня слышать.
— А ты знаешь, почему я звоню?
— По-моему, догадываюсь!
— Правда?
— Правда, правда! У нас с тобой сегодня в некотором роде юбилей: месяц нашего, как бы сказать, тесного знакомства.
— И ты помнишь?..
— Такое не забывается! Я чувствовал, что ты позвонишь и даже вечерок свой освободил на всякий случай: разрешил жене к ее матери в Царицыно съездить, навестить старушку… А вот ты и позвонила! Умница!
У меня в глазах даже круги цветные стали разбегаться. Я опять потеряла голову, мне захотелось тут же, немедленно повидаться с Георгием, почувствовать его уверенные мужские руки, раствориться в жгучем поцелуе…
— Я к тебе приду! Жди! У тебя подъезд второй этаж седьмой, квартира 43? Жди! Что-что? Хорошо, хорошо: я иду на консультацию!
Дом Георгия, который все называли "генеральским", находился минутах в пяти ходьбы от нас. Я забежала домой, села за книги, потом чертыхнулась и сказала, что мне нужно съездить срочно к Любе, моей институтской подруге за конспектом, чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Михаил молча кивнул, даже не глядя на меня. Павел посмотрел вопросительно, но я уже была в дверях, а когда вышла в коридор, то с часто стучащим сердцем быстро- быстро пошла, почти побежала по коридору к лестнице…
Вот и "генеральский" дом. Вахтерша, сидевшая у лифта, прекратила вязание, строго поверх очков зыркнула на меня и спросила, к кому это я собралась. Я ответила, что иду к профессору Удальцову Георгию Александровичу на консультацию. "Ну, иди, иди, — ответила она, — седьмой этаж, квартира 43". Я вошла в лифт, сердце мое рвалось наружу, я с трудом нашла нужную кнопку и понеслась ввысь, на седьмой этаж, как на седьмое небо!
Не успела я позвонить, дверь открыл Георгий, в шикарном плюшевом халате шлепанцах на босу ногу. Я это быстро отметила, даже съязвив про себя, что он уже готов во всеоружии. Мы обнялись, поцеловались, потом я скользнула в ванную, спросив, каким полотенцем можно воспользоваться после душа. Он сказал, что можно взять его, и показал мне на огромное махровое полотенце с синими полосочками.
Дальше было то чудо, к которому я уже так привыкла,
что мне трудно представить, как можно без этого жить…
Мы сели друг против друга за небольшой обеденный стол, который был уже накрыт, на нем стояли вазочка с каким- то вареньем, на тарелке лежало несколько эклеров, сыр… Извинившись, Георгий пошел на кухню ставить чайник. У
меня было время оглядеться. На комоде, который стоял в столовой, я увидела фото в витиеватой серебряной рамочке: Георгий, видимо, со своей женой — старой уже и не очень-то красивой женщиной. Фотография была, наверное, трех или пятилетней давности. Глядя на это фото, я поняла, что Георгия влечет ко мне: красота, молодость, энергичность. И правда, как, наверное, трудно и безрадостно жить с такой мымрой! Во мне проснулся восторг победительницы: разве Георгий не видит этой огромной разницы, просто пропасти между мною и его женой? Может, его останавливает от решительных действий то, что я замужем, что у меня есть ребенок? Я ведь никогда не говорила ему, что готова за ним хоть на край света. Да и пересудов, которые начнутся в академии, если он решит остаться в Москве, я тоже не боюсь! А уж чего мужику то бояться? Вон даже начальник академии генерал- полковник Сокольничий поменял свою старуху на молоденькую лаборанточку из той же академии. Да она ему во внучки годится! И ничего.
А как чудесно было бы жить с таким человеком, как Георгий! Ничего, что он намного старше меня он все еще крепкий и здоровый мужчина, который даст сто очков вперед и Павлу и, особенно, его друзьям-молокососам. К тому же Георгий умен, остроумен, галантен. А жить в таких шикарных условиях!.. Об этом можно только мечтать: ни штопанных- перештопанных одежек, ни этой скудности домашней обстановки… Да, мы бы составили с ним отличную пару — сплав зрелости и молодости…
За всеми этими мыслями и застал меня Георгий, вернувшийся с чайником. Затем он опять вернулся на кухню, откуда вернулся с заварочным чайником и двумя чашки без блюдечек. Потом он подошел к серванту и достал оттуда початую бутылку вишневого ликера, разлил чай, добавил по две чайных ложечки ликера и сел напротив меня:
— Сахар по вкусу! Я предпочитаю чуть-чуть. Возраст!
— Не стыдно тебе, Гера, про возраст говорить? Ты же совсем молодой мужчина!
— Мерси боку, мадам!
Наступила небольшая пауза. Я обдумывала, с чего бы начать этот жизненно важный для меня разговор. Я почувствовала себя сильной и уверенной, но нужно было найти правильные слова.
— Гера, а это — в рамочке на комоде — ты со своей женой?
— Да, это три года назад, когда мы с Дуняшей отмечали нашу серебряную свадьбу. Мы же с ней познакомились еще на Гражданской.
— Гера, я не знаю, как начать… Ты знаешь, что я тебя очень люблю. Ты тоже любишь меня… Я готова бросить все к чертовой матери, забрать Сережку и придти к тебе…
— Но я же женат, Екатериночка!
— Ну, и что? И я замужем… пока!
— Ты не понимаешь… Дуняша мне очень дорога… Она совершенно исключительный человек. Я никогда ее не брошу ни ради кого!
— Но ведь у тебя была масса женщин, со всеми ты спал!
А у нас с тобой — настоящая любовь!
— Прости меня, старого циника, но спать с женщиной и быть ее мужем — это разные вещи. Я ведь с другими женщинами не изменяю своей Дуняше, — тут он как-то с усмешкой крякнул, — а просто сравниваю их с нею и каждый раз убеждаюсь, что мой первоначальный выбор был правилен!
— Я что-то не понимаю, что ты говоришь…
— Мы живем с Дуняшей уже почти двадцать восемь лет вместе. У нас есть сын и дочь, у которых уже свои семьи. У нас есть внуки… Наконец, у нас с ней есть прошлое, какого уже никогда не будет ни с кем другим! Никогда! Так уж устроена жизнь…
— А как же я?..
— Ты мне очень нравишься, Екатерина, и ты об этом знаешь. Но ты слишком все серьезно воспринимаешь. Я не хочу тебя мучить. Давай останемся друзьями и разойдемся…
— "Как в море корабли"?..
— Да, "как в море корабли"… Так будет легче и тебе, да и мне. Ты же понимаешь, что мы расставили все точки над
"и". После этого любая наша новая встреча будет мучительна для каждого из нас.
… Когда я шла домой, то я была совершенно потеряна. Уже были густые сумерки. Я шла по дорожке Петровского парка, которая вела к моему дому, но не дойдя до конца, повернула и побрела обратно. Мне нужно было время собраться с мыслями, придти в себя… Я подумала: а на что я надеялась? Это же наивно думать, что зрелый мужчина вдруг все бросит, поставит под удар свою семью, свою удачную карьеру, свою репутацию среди коллег и друзей и бросится за молодостью.
Одумайся, Катерина! Да, это удар, но удар не по жизни, а по мечте. От этого никто еще не умирал. Возьми себя в руки! С этими мыслями я резко повернула обратно и уверенно зашагала по направлению к нашему дому.
Павел. 1945, 7 ноября