— Игорь…
— А уменьшительное имя у тебя есть?
Игорь посмотрел вопросительно на меня, но я и не подал виду комиссии, что собираюсь помогать сыну. Дело в том, что у нас в семье как-то не в ходу уменьшительные имена.
— Егорий! — Вдруг выпалил Игорь. Я оценил, что он хорошо усвоил мой урок.
— А как твое отчество?
— Платонович! — Уже не задумываясь, брякнул он.
Молодец, подумал я: неверно, но быстро!
— Так, ну, а теперь тебе простая задачка: У тебя три курицы. Сколько будет в каждой части, если разделить на два?
Игорь не на шутку задумался… Я уже начал про себя ругать его последними детскими ругательными словами: мы же с ним делили и на три, и на пять, и на десять числа аж до тридцати… Он же все знает! Почему молчит? О чем тут думать? В этот момент Игорь спросил:
— А они варёные или живые?
— Ну, Егорий, какая разница? — Спросила одна из чересчур умных тёть.
— Если они живые, то будет две и одна…
Все экзаменаторы засмеялись, а я подумал про себя: вот ведь молодец! Сам дошел до целочисленной Диофантовой арифметики. А эти глупо захохотавшие бабы, возможно о Диофанте и слыхом не слыхивали!
Михаил. 1974, 2 сентября
Вчера вдруг случился со мной острый сердечный
приступ, сказали микроинфаркт. Мария без паники вызвала неотложку и через десять минут я уже был в реанимационной академического госпиталя. Нужно сказать, что психика у Марии устроена удивительнейшим образом: она теряется при малейших неудачах, может переживать о давно минувших событиях, но зато когда дело касается серьезного инцидента, она принимает решения, как Наполеон на поле боя — быстро, решительно и главное — правильно.
В реанимации порядки строгие, Марию пустили ко мне всего минут на пять да и то не дальше двери. Но зато уже сегодня, когда меня перевели в обычную палату, она пришла и сидела минут сорок, пока ее почти силком не вывели от меня. Она держится стойко, ободряет меня, а вот я впервые, когда она ушла, кончил хорохориться: звоночек прозвенел. А мне так хочется жить!
Дни идут, семеня:
Утро. Полдень да вечер…
Каждый день для меня —
Это лишь ожидание встречи, Открывается дверь. Без халата, По-домашнему входишь ты, Озаряя светом палату.
Эта явь — лучше всякой мечты!
Я касаюсь тебя рукой, Говорю какую-то чушь… Время мчится бурной рекой, А я, чтоб медленнее, хочу!
Но секунды слагают часы. За окном проступает мгла. Вижу — капельки будто росы — На глаза твои влага легла.
Я бодрюсь. Говорю: "Пока!
У тебя еще много дел!"
Из души моей рвется тоска:
Я не то ведь сказать хотел.
. . . .
Затихают за дверью шаги. Тишина наступает, звеня. И секунду, как злые враги, Начинают пытать меня.
Изнурительна каждая ночь…
Бесконечно длинны вечера…
Я сегодня жду завтра точь-в-точь,
Как сегодня я ждал вчера…
Мария. 1975, 3 августа
Вчера Михаилу опять было плохо. Опять сердце…
Опять неотложка. Сергей по каким-то своим каналам устроил отца в правительственный госпиталь. Говорят, там плохо все,
кроме хирургии. А хирургия на высшем уровне, особенно с операциями на сердце — там работает лучший в Союзе кардиохирург.
Была сегодня с утра в госпитале. После операции Михаил лежал в реанимационном отделении. Меня пустили посмотреть одним глазком: в правительственном госпитале порядки помягче, чем в обычном. Зрелище было ужасное: в рядок, на высоких койках, разделенных занавесями от потолка до пола, лежали буквально трупы, опутанные проводами и трубочками. Над каждым капельница, около каждой кровати столик с какой-то аппаратурой. Все одинаково бледные, лиц не видно из-за кислородных масок…
С трудом узнала в одном из них Михаила. Хирург сказал, что операция прошла успешно, несмотря на "уже далеко не юношеский возраст пациента", как он выразился. Обещают уже вечером перевести в отдельную палату, где я его смогу навещать.
Мне его так жалко! Но расклеиваться нельзя. Врач сказал, что главное послеоперационное лечение — это хорошее настроение и жажда жизни. Настроение попытаемся создать: все от мала до велика рвутся его навестить, предупрежу, чтобы ходили, прочно надев на лица улыбки! Ну, а насчет жажды жизни — этого Михаилу не занимать.
Михаил. 1975, 5 августа
После операции дела явно пошли на поправку. Даже
аппетит появился. Боль конечно жуткая: будто кто топором рубанул, как при разделке туши.
Представляю, как измучилась со мной Мария! Она по два раза на день навещает меня, если бы не она, не знаю, как бы и выжил. К тому же она работает диспетчером: ко мне, как по графику, приходят мои дорогие "посетители": и Сережа с Игорем были, и Светлана приходила — какая она уже взрослая! Даже Олег нашел время приехать по каким-то якобы делам на день из Ленинграда, чтобы навестить меня. Были и Ксения с Виктором.
Да с такой командой мне ничего больше и не остается,
как безоговорочно поправиться!
Госпиталь, в котором я лежу, находится в Москве, недалеко от того места, где живет Сергей с Людой. Они настояли, чтобы Мария с Дашей это время жили у них, чтобы Мария не моталась каждый день из Ногинского Академгородка. Ну, да скоро меня обещают уже и выписать: врачи очень довольны моим состоянием.
Начал опять писать стихи. Стараюсь писать пободрее и с юмором, но, по-моему, какую-то тревогу за ерничаньем скрыть не удается. Однако Мария, прочитав, сказала, чтобы я показал свой стих и другим. Все, действительно, улыбались, когда читали. Правда, у меня подозрение, что это их Мария обрабатывает. Ведь не зря же говорят, что оптимист — это хорошо инструктированный пессимист! Одним словом, все, как партия велела!