День седьмой
Том подавил зевок, пока Родди сканировал свои записи на предмет соответствующего отрывка. Хелен и Том сидели молча и ждали. Хелен была уверена, что Том избегает с ней зрительного контакта.
Верный своему слову Родди обзвонил округу и позадавал вопросы. Он позвонил им обоим этим утром и договорился, чтобы они оба зашли, но теперь, казалось, испытывал трудности с нахождением информации, которую обещал.
― Вот, ― сказал он, наконец, постукивая по своим записям шариковой ручкой, ― Джек Кольер вновь записался в свою старую часть, Даремскую Легкую пехоту, в тридцать седьмом году, ― сказал им Родди, ― они указали дату, ― и он многозначительно на них посмотрел, ― через шесть месяцев после того, как исчез Шон Доннеллан.
Затем он поправил сам себя.
― То есть, был убит.
― Почему он записался на сверхсрочную службу, если его брат воссоединился с Мэри, ― спросила Хелен. ― Судя по тому, что сказал Сэм, проблемы Джека были бы решены?
― Отягощенная виной совесть, ― ответил Том, будто это было очевидно.
Его тон разозлил ее.
― Кто знает, ― сказал Родди. ― Джек служил в британских экспедиционных силах, которые сражались в арьергарде в Дюнкерке в сороковом году. С того берега было спасено больше трех сотен тысяч солдат. Джек Кольер не был одним из них.
― Только подумать, он пережил все эти сражения в Первую Мировую Войну и вернулся домой через двадцать лет, только чтобы быть убитым в другой чертовой войне, ― подметил Том.
― Его удача под конец иссякла, ― согласился Родди.
― Так, значит, он не остался безнаказанным, ― Том язвительно сказал Хелен.
― А младший брат, Стефан? ― спросила Хелен, игнорируя Тома.
― Боюсь, что он тоже умер.
― Я надеялся, что кто-то остался жив, кто может знать правду обо все этом, кроме старой Мэри Кольер, ― сказал Том, ― потому что мы не добьемся ее от нее.
― Можем добиться, ― запротестовала Хелен, ― если сможем убедить ее, что знаем больше, чем она считает, ― и она повернулась к Родди. ― Что случилось со Стефаном Кольером?
― Как и сказал Сэм, Стефана поместили в больницу для душевнобольных, ― он провел кончиком шариковой ручки по своим записям, пока не обнаружил нужный отрывок. ― В пятьдесят первом году его увезли в Спрингтон.
Он опустил свою ручку и посмотрел на Хелен.
― Это недалеко отсюда. Когда Стефана отвезли туда, это место было известно как психиатрическая больница. Мне стыдно говорить это, но, когда я был ребенком, мы называли его дурдомом. К тому времени, как он закрылся, на данный момент уже около десяти лет назад, он был психиатрическом госпиталем.
Он мрачно улыбнулся.
― В некотором роде, прогресс, как я думаю.
― И Стефан умер там? ― спросила Хелен.
― Я позвонил кое-кому, кто работает в консультационной конторе в Дареме, где они хранят все старые записи о пациентах, ― сказал Родди. ― Приятной леди, такой же любительнице истории, как и я, мы ходим на одни и те же собрания.
Том сопротивлялся искушению забарабанить пальцами по столу от нетерпения. Он всегда хотел перенаправить ход монолога Родди, чтобы он быстрее дошел до сути дела.
― Она перезвонила мне позже, ― продолжил Родди, ― и сказала, что Стефан находился там до самого конца.
― Так кто присматривал за ним в промежутке между тем, как Джек Кольер записался на срочную службу, а Стефана отправили в Спрингтон? ― спросил Том. ― Это целых четырнадцать лет. Генри забрал его, когда женился на Мэри?
― Должно быть он. У него больше никого не было.
― Какой печальный конец жизни, ― сказала Хелен, ― в таком месте. Что именно с ним было не так?
Родди пожал плечами.
― В те времена, на деталях не заостряли внимание: вероятно, что-то с нервами.
― С нервами?
― Это эвфемизм, ― объяснил Том нетерпеливым тоном, ― всеобъемлющее понятие, которым люди пользовались, когда пытались быть тактичными. Когда Стефан Кольер был ребенком не принято было говорить о болезнях или инвалидности…
― Именно, понятие нервы использовали для описания любого из большого количества заболеваний: от острой контузии до истерии, тревоги или послеродовой депрессии, ― объяснял Родди, ― и сотен других состояний, которые могут попасть под понятие того, что мы сейчас воспринимаем как ментальное расстройство. Люди тогда толком не понимали такого рода вещи, так что, если кто-то слетал с катушек, их, по большей части, считали спятившими и запирали. То были темные времена. Между войнами они даже запирали девушек за то, что те занимались сексом до свадьбы.
Его глаза озорно блеснули.
― Представьте себе это сейчас. Тогда бы не осталось никого в деревне.
― Ментальные болезни были клеймом, ― сказал Том, ― людей, подверженных им, стыдились.
― А они называют это старыми добрыми временами, ― произнесла Хелен.
***
― Мне пора возвращаться в офис, ― сообщила она ему, когда они покинули Родди.
― Хорошо, ― ответил он, открывая дверь автомобиля.
― Но я смогу встретиться с тобой позже, если хочешь?
― Конечно.
― В чем дело?
― Ни в чем.
― Я думала, только женщинам полагается делать это, ― она нахмурилась.
― Делать что?
― Делать вид, что все хорошо, когда все наоборот.
― Я не понимаю тебя.
― Мне жаль, если я вчера расстроила тебя, ― сказала она. ― Ты был прав: я ничего не знаю о твоей матери. Я не должна была ничего говорить.
― Ах, это, ― он покачал головой, будто уже забыл об этом. ― Ерунда.
― Тогда почему ты на меня не смотришь? ― спросила она. ― Ты ведешь себя как разозленный медведь каждый раз, как я открываю рот.
― Ох, да, ладно, ― запротестовал он, затем понял, что в чем-то она права. ― Извини, ― сказал он. ― Я не выспался прошлой ночью.
Воспоминание о пятимильной прогулке обратно до Грейт Мидлтона в темноте все еще сыпало соль на раны.
― На меня сейчас многое давит.
― Хорошо, ― сказала она, его извинение успокоило ее. ― Ладно, если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом.
― С чего бы я захотел этого? ― скептически усмехнулся он. ― Я ― мужчина с Севера, мы не рассказываем о наших проблемах, никогда.
― Извини, ― сказала она, ― должно быть, выскользнуло из головы.
***
Со своего наблюдательного пункта на возвышенности у него был отличный обзор на игровую площадку, так что ему даже не нужно было выходить из машины. Его не интересовали ужасные подростки, те, что прислонились к стенам или дрались друг с другом по пути, чтобы покурить позади рядов гаражей на противоположном конце школы. А вот те, что помладше, да, и только девочки: маленькие ангелочки, которые все еще сладко улыбались, не были циничными и манипулирующими, те, что пока не изменились. Он так отчаянно желал спасти их.
Его окно было открыто, и он мог слышать их смех и вскрики даже отсюда. Он посмотрел вниз на маленькие фигурки далеко под ним с чувством великой печали, ему хотелось плакать, потому что он знал две вещи. Он никогда не сможет спасти их всех, и это не сможет дальше продолжаться.
Он почти попался, шок и внезапное понимание того, насколько близко он был к краху, выбило из колеи. Он знал, что он сможет сделать это еще раз, вероятно, два или даже три, но, в конце концов, сеть вокруг сузится. Что-то пойдет не так и его схватят.
Вероятно, он может просто прекратить и тогда, может быть, они никогда не найдут его. Он может сбежать, отправиться так далеко, что никто даже представления не будет иметь, что он ― Жнец. Это была отравляющая мысль. Но нет, кто тогда будет исполнять волю Господа?
Он знал, что ему нужно делать. Святой Августин сказал ему: «Молись так, будто все зависит от Бога. Работай так, как будто все зависит от тебя».
***
Во второй половине дня Хелен провела беседу с немногословным юношей, который только что выиграл региональный конкурс пианистов, затем пошла прямиком на интервью с новым исполнительным руководителем ради краткого биографического очерка для так называемых бизнес-страниц «Вестника». Она приехала в «Грейхаунд» тем вечером раньше, чем Том спустился из своей комнаты. У бара стояла группа неопрятных мужчин, один из них нахмурился при виде нее. Должно быть, Фрэнки Тернер запоздало понял, что Хелен обманула его. Либо Бетти раскрыла ее обман, как только она ушла из их дома, или он самом деле купил местную газету, надеясь оказаться в ней, и ничего там не увидел про тяжело трудящиеся семьи.
Хелен быстро заказала напиток и села в тихом углу. Том не заставил ее долго ждать, но она почувствовала, как атмосфера слегка изменилась, когда он вошел в бар. Ощущение, что что-то назревает, было почти осязаемым. Некоторые из мужчин, определенно, обсуждали их обоих.
Том кивнул ей и показал на ее напиток. Она покачала головой, так как едва пригубила первый заказанный. Когда он заказал напиток себе, Фрэнки Тернер выпрямил спину и, когда он заговорил, его слова были достаточно громкими, чтобы все в помещение могли услышать.
― Твоя пташка там.
― Спасибо, ― ответил Том с улыбкой, которая говорила, что он не воспринимает мужчину всерьез, ― но мне нравишься только ты, Фрэнки.
Хелен внезапно испугалась, что он зашел слишком далеко. Она не была удивлена, когда Фрэнки не спустил ему этого комментария.
― Я удивлен, Колин, что ты обслуживаешь его.
― Что ты имеешь в виду? ― спросил владелец.
― Я-то думал, что ты собираешься запретить вход всем этим журналистам, ― сказал он, когда владелец заведения толкнул к Тому пинту, ― ты сказал, что они паразиты, пришедшие сплясать на могиле маленькой девочки. Так ты сказал? ― напомнил он Колину.
― Да, ну, я не имел в виду Тома, ― возразил владелец, ― мы же знаем его годами, мужик.
Остальные выпивающие теперь смотрели в открытую.
― Они все, бл*ть, одинаковые. Он даже не работает теперь в местной газете. Я бы не стал даже использовать ту газету, в которой он работает, чтобы подтереть задницу.
― А ты стал вытирать задницу, Фрэнки? ― спокойно спросил Том. ― Когда это?
― В углах помещения раздались один или два неуверенных смешка, но они прекратились, когда те, кто смеялся, увидели выражение на лице Фрэнки. Большой мужчина сделал шаг вперед. Том взял свою пинту и сделал еще один глоток, само олицетворение непоколебимого спокойствия. У Хелен сердце подпрыгнуло к горлу, она ожидала, что на Фрэнки яростно нападет на него в любой момент.
― «Вестник» ― куча дерьма, ― сказал Фрэнки всем в баре, ― но он даже и близко не настолько плох, как та лживая «кокни» газетенка, на которую он работает.
― Ты не думал, что «Вестник» дерьмо, когда победил в луковом шоу? ― спросил Том.
Колин, отдавая себе отчет, улыбнулся.
― Я никогда не видел, чтобы кто-то так раздувался от гордости, что его фотография попала в газету.
― Да пошли вы нах*й, я никогда... ― но Фрэнки Тернер уже покраснел от воспоминания.
― Как только Джонни Пэтчем достал свою камеру, Фрэнки тотчас оказался здесь рядом со столом, заваленным горой его удостоенных наград луковиц. Его рубашка была такой новой, что на ней спереди все еще были отутюженные складки, и он даже уложил волосы, ты помнишь, Колин?
― Да, на секундочку, помню, ― хозяин улыбнулся при воспоминании.
Фрэнки это нисколько не понравилось. Определенно, расклад сил поменялся: люди в открытую улыбались от воспоминаний Тома.
― Убедитесь, что мои луковицы попали в кадр, может, мне стоит взять одну в руки, ― передразнил Том.
― Чушь, ― прошипел Фрэнки.
― Вы помните Джонни Пэтчема, парни? От мужчин послышался гул согласия. ― Пять футов четыре дюйма (прим.: приблизительно сто шестьдесят два сантиметра) без сапог, но ему хватило здесь всего одного взгляда на Фрэнки, чтобы сказать: «Слушай сюда, мой юный друг, я тут фотограф, а не ты, так что мы сделаем все по-моему или вообще никак».
Том показал на униженного Фрэнки.
― А этот обдолбанный мудила просто потерял дар речи и сказал: «Хорошо, друг», ― сказал Том.
Фрэнки огляделся вокруг и увидел, что все смеются над ним, даже его собственные дружки: особенно, его собственные дружки. Мужчина, казалось, видимо сжался перед Хелен, вся грозность испарилась из него.
― Да пошли вы, вы все!
Он быстрым шагом вышел из паба под громкое ироничное веселье, оставив свою наполовину выпитую пинту в баре.
***
― Ты рисковал, ― сказала Хелен Тому, когда тот сел напротив нее, ― не то, чтобы ты знал об этом. Ты был так же хладнокровен, как чертов огурец.
Он бросил на нее странный взгляд.
― Нет, не был, ― сказал ей, нахмурившись. ― Я наложил в штаны от страха. Думал, что Фрэнки собирается разбить мне бутылку об голову. Он не самый приятный человек, сама знаешь.
― Но ты выглядел таким спокойным.
― Внешне, ― сообщил он ей просто, делая еще один большой глоток пива, ― внутренне, нет.
Он улыбнулся ей.
Она открыла рот, чтобы ответить, но любые слова, которые она могла произнести, были резко оборваны режущим слух звоном с противоположного конца бара. Мужчина лет тридцати пяти держался за микрофон и решительно смотрел на экран, монтированный на ближайшей стене, когда по тому начали ползти слова, сопровождаемые очень громкой музыкой.
― Чертово караоке, ― закричал Том, чтобы она смогла расслышать, ― оно повсюду теперь. Что случилось с тем, чтобы просто прийти в паб за тихой пинтой и разговором? ― добавил он, говоря в этот момент как старик.
Певец уже расправился с «Sweet Caroline» Нила Даймонда, и как только раздались аплодисменты, Том позвала Хелен: ― Пошли! ― и встал со стула, ― возьми с собой напиток.