Они сидели на полу, прижавшись спиной к кровати. Они вновь вспоминали все, что узнали о Шоне Доннеллане и об его убийстве, прежде чем перейти к исчезновению Мишель Саммерс и к предыдущим жертвам Ловца детей.
― Мы ходим кругами, ― наконец, призналась Хелен. ― Нет новостей?
И, когда тот заколебался с ответом, она спросила: ― В чем дело?
― Я размышлял о твоей теории, почему девочки идут с ним.
― Ах, это, ― сказала она, ― я могла быть очень далека от истины.
― А могла и попасть прямо в точку. Это может быть женщина, которая заманивает их к нему, но у меня проскочила другая мысль.
― Я уверена, что предпочту ее, неважно, какая она.
― Я сел недавно в машину к незнакомцу, ― сказал он ей, ― но только потому, что они мелькнули передо мной значком. Они были полицейскими, но, что если не были?
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.
― Что если ты одиннадцатилетняя девочка, и мужчина с фальшивым удостоверением говорит тебе, что он офицер полиции, и тебе нужно сесть к нему в машину?
Хелен внимательно на него смотрела.
― Я бы села, ― наконец, сказала она.
Том кивнул.
― Я так и думал.
Неожиданно громкость музыки внизу взмыла вверх.
― Гребаный ад, ― сказал он.
― Удачи тебе в том, чтобы заснуть при таком грохоте.
― Со мной будет все в порядке, если у Колина не будет закрытой пьянки.
Безошибочный хор пения «Delilah» можно было четко расслышать, даже хоть и был приглушен коврами и половицами.
― Я куплю тебе еще выпивки, ― сказал он ей, ― но кто-то гробит песню Тома Джонса там внизу.
― Все в порядке, ― сказала она. ― Мне нужно ехать обратно в любом случае, и уже поздно, однако я не знаю, как буду смотреть Малколму в глаза, когда теперь знаю о его маленьком...
― О его бизнесе на стороне? ― она улыбнулась. ― Не беспокойся. Все забудется через день или два. Никто не воспринимает Малколма всерьез.
― Мне приходится. Для тебя это в порядке вещей.
― Так ли?
― Да, я только начинающий журналист, а ты уже добился признания. Ты в большой лиге.
― Не совсем.
Том не был уверен, что хочет говорить об этом, потому что к своему удивлению он обнаружил, что ему, на самом деле, важно ее мнение о нем.
Хелен продолжила, словно не слышала его слов.
― С учетом того, что я занимаюсь этим всего ничего, мое имя в «Вестнике» уже изваляли в грязи.
― Только потому, что ты поймала своего редактора за грязным дельцем.
― Дело не только в этом, ― призналась она. ― Большую часть времени я не чувствую, будто знаю, что делаю.
― Я раньше испытывал те же самые чувства, ― заверил он ее. ― Все еще испытываю большую часть времени. У всех так. Просто они делают вид, что это не так.
― Но ты знаешь, что делаешь, ― заспорила она.
― Не всегда и только потому, что я поднабрался жизненного опыта. Я немного старше тебя.
― Только на пять лет старше, ― подсчитала Хелен, ― не так уж много. Ты едва ли умудренный сединами старый ветеран.
― Годы репортера можно сравнить с собачьими годами, ― пять лет в журнализме ― целая жизнь. Послушай, не беспокойся из-за Малколма. Я полагаю, что ты начала блестяще.
― Так, значит, ты не считаешь, что я изнеженная южная принцесса, живущая на деньги своих родителей, пока не выйду замуж и не нарожаю детей.
― Нет, ― решительно ответил он.
― Забавно, ― сказала она. ― Все так считают.
― Нет, не считают, ― сообщил он ей. ― Они просто немного сомневаются в тебе, вот и все.
― Так или иначе, все совсем не так, как я ожидала.
― Не так, ― сказал он, ― подожди немного. Ты чертовски хороша в своем деле, ― и затем он добавил, ― уж я то знаю.
Она улыбнулась.
― Откуда? Потому что ты тоже чертовски хорош?
― Именно.
Он широко ей улыбнулся.
― Тогда, может быть, через пять лет, я буду так же хороша, как и ты.
При этих словах он вздохнул и быстро встал на ноги.
― В чем дело? Что я сказала не так?
Он собирался солгать ей, но, вместо этого, во второй раз после того как он приехал в Грейт Мидлтон, Том почувствовал, что может доверять кому-то в достаточной степени, чтобы раскрыть правду.
― На самом деле, все не так уж замечательно.
― Ты работаешь на крупнейшую газету в стране.
― Нет, ― сказал он ей, ― меня отстранили от работы в крупнейшей газете в стране.
― Но я думала...
― Я не распространялся об этом.
Она слушала, пока он рассказывал ей всю трагическую историю о Тимоти Грейди и проститутках, жене-адвокате и ее угрозах разбирательством в суде, затем о Доке и как тот, вероятно, поступит.
Когда он, наконец, закончил, Хелен, должно быть, почувствовала себя обязанной предложить ему небольшое утешение.
― Ты все еще молод, ― все, что ей удалось сказать, ― ты еще можешь реабилитироваться.
― Мне почти тридцать.
― Тебе двадцать восемь.
― Это рядом с тридцатью, ― сообщил он ей. ― Все, что перевалило за двадцать пять, ведет к тридцати.
― Что ты будешь делать?
― Не имею ни малейшего понятия. Это все, чего я когда-либо хотел. Я имею в виду, что знал, что это будет нелегко, что редакторы иногда лгут или совершают нечто аморальное. Я не наивен, Хелен, но верю, что газеты ― отличная вещь, в целом. Правда. Без них богатые и влиятельные люди делали бы, что хотят, абсолютно неподконтрольные правительству, которому насрать на это. Мы разоблачаем таких людей, подвергаем их критике. Посмотри на Грейди. Об этом парне ходили слухи годами. Он ― один из тех людей, о которых все знают, что они пошли по кривой дорожке, но никто не может доказать этого. Есть бизнесмены, звезды, футбольные менеджеры и политики, от которых веет коррупцией. Если мы не будем приглядывать за ними, пока не нароем что-то грязное, тогда они просто продолжат игнорировать законы и не считаться с обществом.
― Ты все еще обозленный молодой человек? ― спросила она, но не без доброты.
― Если в тебе иссякнет гнев, что у тебя останется? Ты закончишь как Малколм.
Тогда она тоже встала на ноги и внимательно на него посмотрела.
― Что? ― спросил он.
― Он ее не выносит, ― внезапно сказала она, ― журналистику.
Она стала выглядеть напряженной.
― Мой парень Питер, имею я в виду, ― она пожала плечами, ― с тех пор, как мы начали делиться друг с другом.
― Почему? ― спросил он ее. ― Что не так с тем, чтобы быть репортером?
― Дело не в самой работе. А в том, что я далеко, и в вероятности, что я могу никогда не вернуться, если мне выпадет шанс где-то еще, если я решу им воспользоваться, ― добавила она, будто это могло подвергаться сомнению. ― Я думаю, он переживает из-за этого. Думаю, он бы смирился, если бы я работала на его местную газету.
― Верно, ― сказал он, ― отношения на расстоянии могут быть сложными.
― Не говори так.
― Не говорить как?
― Как будто мы обречены или что-то вроде того.
― Я и не говорил, ― запротестовал он.
― Он не жесток ко мне и все такое, большую часть времени он замечательный. Просто...
― Просто что?
― Иногда я думаю, что он хочет, чтобы я выкидывала все из головы, когда прихожу домой.
― О, ― произнес он.
― Что это значит? ― спросила она с подозрением.
― Это просто значит «О», ― ответил он. ― Я бы не осмелился сказать что-то, действительно, провокационное, как, например: «отношения на расстоянии могут быть сложными».
― Прости, ― сказала она. ― Я не хотела быть... я просто немного... иногда это сложно... я становлюсь такой...
Она испустила отчаянный стон.
― Я понимаю, ― сказал ей Том.
― Понимаешь?
― Да, ― заверил он ее. ― Я не очень разбираюсь в женщинах, но я говорил с их достаточным количеством, чтобы немного понимать.
― Хитрый ты проныра!
― Ты не первая это говоришь, ― весело признался он, ― пошли, я провожу тебя к машине.
― Все в порядке, знаешь ли, ― сказала она, когда они вышли из «Грейхаунд» вместе, ― со мной все будет хорошо.
― Уже поздно, ― напомнил он ей, ― а в этой деревне есть парочка неприятных людей.
Главная улица перед «Грейхаунд» была двойной желтой зоной (прим.: дорожная разметка, обозначающая «Парковка запрещена»), поэтому Хелен пришлось припарковаться в нескольких улицах от того места.
― Спасибо тебе, я обещаю, что не расскажу никому, о чем мы только что говорили, ― сказала она, когда они дошли до ее машины.
― Ты уверена? ― улыбнулся он. ― Это бы снова бы сделало тебя у Малколма на хорошем счету. Ему бы это понравилось.
― Думаю, что смогу сопротивляться искушению, ― заверила она его, ― и не сдавайся. Я знаю, что сейчас все тяжело, но так зачастую случается, когда жизнь кажется хуже некуда, а затем все внезапно становиться все лучше и лучше.
― Спасибо, ― сказал он.
Она поцеловала его в щеку, задержавшись там всего на секунду. Том вытащил руку и положил ей на талию. Она бросила взгляд вниз, но не отодвинулась от него и, когда она вновь посмотрела вверх, он наклонился и поцеловал ее.
Хелен не оттолкнула его и не стала бороться с ним, она позволила поцелую произойти, даже ответила на него, но внезапно чары будто рассеялись. Хелен высвободилась от него и сделала шаг назад.
― Что ты делаешь?
На ее лице отражались боль и смятение, он был поражен этим.
― Я думал, что... ― но он уже знал, что никакие слова тут не помогут.
― У меня есть парень! ― настойчиво сказала она, будто они только что не говорили об этом идиоте. ― Я думала ты...
Она со злостью покачала головой, словно хотела прояснить мысли.
― Немыслимо... просто немыслимо.
Хелен села в машину, хлопнула дверцей и уехала.
― Ох, дерьмо, ― сказал он, пока смотрел, как она уезжала, зная, что только что все разрушил.
Он все еще цеплялся за не совсем уверенную мысль, что она поцеловала его в ответ. Парень был уверен, что девушка поцеловала его в ответ.
Пока он возвращался в «Грейхаунд», вдруг понял, что рассеянно приложил пальцы к губам.
― Идиот, ― отругал он себя за это и за предыдущий поцелуй.
Поднялся ветер, он сгибал ветви деревьев на краю пустыря и шумно шелестел листьями, так что он не услышал шаги, пока мужчина почти не поравнялся с ним. Тому удалось полуобернуться, но оказался недостаточно быстр. Удар по затылку был нанесен с такой силой, что он распластался впереди. Он едва успел выставить руки перед собой, прежде чем упал на бетон. На руки Тома пришлась часть удара от падения, он упал на бок, его голову обжигала жгучая боль, а в животе было болезненное ощущение. Прежде чем он успел подняться, ему в бок въехали ботинком. От удара у него вышибло воздух из легких, оставляя его беспомощно лежать на асфальте.
― Чертов ублюдок! ― закричал Фрэнки Тернер.
Последовал еще один пинок от мужчины, которого он унизил. Когда боль перешла с его живота к ребрам от нового удара, Том отстраненно подумал, что Фрэнки должно быть ждал его снаружи на холоде все это время, надеясь, что тот покинет паб, что рассказало ему достаточно о степени ярости мужчины.
― Не смей никогда... выставлять меня посмещищем, ― прошипел Фрэнки, ударяя Тома каждые несколько слов, ― иначе я убью тебя... усек!
Для Тома драка закончилась еще до начала. Речь шла не о том, чтобы иметь достаточно силы воли или смелости, чтобы дать отпор, он не мог даже встать. Все, что он мог сделать, ― это использовать свои руки, чтобы попытаться защитить себя от ударов, которые обрушивал на него Фрэнки.
Затем Фрэнки пнул Тома прямо по подбородку, и от удара последний почти потерял сознание, на чем закончилась даже его способность защищаться руками. Фрэнки не закончил.
― Ты уедешь завтра. Если нет, получишь еще, ― затем он с силой наступил на руку Тома.
Фрэнки плюнул в паре дюймов от лица Тома и ушел, бормоча про себя «вздумал шутки со мной шутить, мелкая крыса».
Прошло несколько минут, прежде чем Том почувствовал в себе силы перекатиться на живот, а затем осторожно положить свою целую руку на асфальт, чтобы иметь возможность на нее опереться и попытаться встать. Все болело: его голова, ребра, живот, обе ноги и руки, а в особенности голова. В ударах Фрэнки сквозило чистейшая ненависть, а возмездие мужчины было обстоятельным.