Мы с Патриком злимся. В комнате жара: вентилятор отставили подальше, чтобы карты не разлетались, да еще Джон и Эрия раздражают: больше обжимаются, чем играют. Рука Джона покоится на ее колене, Эрия обнимает Джона за талию.
Я гляжу на Джона и с отвращением качаю головой:
— Единственное, Джон, чего я не переношу в людях, — это когда они не относятся к покеру всерьез, особенно если на кону деньги.
— Да ладно, всего два доллара, — отвечает Джон и подмигивает Эрии. Та хихикает.
— Это принципиальный момент, — говорю я.
Могу поклясться, что Патрик со мной согласен. Для него, которому осталось жить считаные недели, дорога каждая секунда, не говоря уже о минутах.
— Ты принимаешь ставку или нет? — спрашиваю я.
— Нет, не в этот раз, — равнодушно говорит Джон, бросая карты.
— Твоя очередь, Патрик, — говорю я раздраженно.
Он поднимает ставку и забирает свой выигрыш.
— Может, прервемся на мартини? — предлагает он.
— Хорошая идея, — поддерживаю я, со значением глядя на Джона, который начал было целовать Эрию в ухо. Прошло два часа, как я укололся, а по моему правилу нельзя мешать героин с выпивкой, но, черт возьми, я готов поступиться принципами, только бы не видеть этих полудурков, которые вот уже несколько дней проводят все свое время подобным образом.
Я последовал за Патриком по коридору до его квартиры, единственным украшением которой были фотографии его друзей, развешанные по стенам. Немного книг, в основном по искусству, проигрыватель, диски с музыкой всевозможных направлений, но больше классики. Он ставит что-то из Стравинского, отчего мне легче не делается.
Июль, десятое число. Я уже больше недели работаю в Обществе защиты природы Америки, зашибаю около ста пятидесяти баксов за вечер, каждый день бываю в центре, покупаю продукты и осторожно пытаюсь подобраться к убийству Виктории Патавасти. Джон, напротив, только и делает, что шастает к пожарной лестнице курить траву, жрет картофельные чипсы, хлещет пиво и развлекается с Эрией, когда та свободна. Меня это уже порядком достало.
— Меня это уже порядком достало, — сказал я Пату.
— Меня тоже. Знаешь, я блефовал в последней партии, у меня было пусто.
— Знаю.
Пат сегодня держится молодцом, день для него благоприятный; правда, с тех пор как мы появились, ему, по его словам, вообще стало лучше. Хуже делается от одиночества: судебный процесс лишил его большинства друзей из пожарной части, а его семья живет в Вайоминге.
Скрипки у Стравинского начали верещать одна на другую, пока Пат накладывал льда в шейкер с мартини. Напиток у него вышел сухой, слишком сухой. Джин «Бомбей сапфир» Пат соединил с экзистенциальным явлением, именуемым вермутом, перед тем как налить его в шейкер. Он достал два стакана, в каждый положил по оливке и попросил меня потрясти шейкер, что я и сделал.
Мы вернулись к пожарному выходу.
— Она милая, правда? — заметил Пат.
— Да, Пат, у нее восхитительное лицо, потрясающие ноги, честно, я ума не приложу, что она нашла в этом остолопе.
— Все это закончится слезами, — предрек Пат, когда мы наклонились вниз посмотреть, как два чувака пытаются избить друг друга до бессознательного состояния в так называемом парке, где не видно ни единого зеленого клочка.
— Это ты про Джона и Эрию? — спросил я, вдруг усомнившись в предмете разговора.
— Да.
— Из-за родителей?
— Она говорит, что ей восемнадцать, а я думаю, она сильно помоложе.
— Ты серьезно?
— Да, вполне.
Мы глотнули мартини.
— А у тебя есть кто-нибудь? — Когда Пат произносил гласные, его щеки вваливались, и он становился похож на скелет.
— Нет. Никого.
— Дома, я имею в виду.
— Еще раз нет. Не могу представить себе постоянные отношения.
— Ты бросаешь или тебя бросают?
— Скорее меня, Пат.
— А ты не считаешь, что это из-за героина?
— Я даже уверен в этом.
Пат посмотрел на меня. Он не собирался читать мне мораль или скорбеть по мне. Он просто указал на очевидное. Опять этот чертов вопрос. И ответ. Мне надо завязать. Пропади он пропадом, этот героин. У меня же нет зависимости. Так какого ж рожна?
— Всем нам чего-то хочется, Пат, — произнес я с запинкой.
— Да, это точно, — согласился он.
— А как у тебя в жизни с этим, Патрик, скрываешь?
— Да нет, у меня был друг. Довольно долго мы с ним жили вместе. Но, естественно, он ушел, как только я заболел.
— Вот дерьмо!
— Это точно, — сказал Пат с отвращением.
Солнце медленно ползет через Колфакс, улица зевает, просыпается, начинает свое обычное шоу. Какие-то парни появляются у домов, женщины ведут за ручку маленьких детишек, дети постарше играют в баскетбол. Пожилые люди беседуют. Из старых здоровых тачек раздаются песни групп «Эн-Даблъю-Эй» и «Паблик Энеми», из машин поновее — «Тупак» и «Ноториос Би-Ай-Джи».
Как обычно, дилеры-профессионалы выглядят просто и естественно, новички же миллион раз глянут во все стороны, чтобы узнать, много ли внимания они к себе привлекают.
Я потянулся.
— Пат, время уходить, — сказал я.
— Погоди. — Пат провел рукой по своему сухому небритому лицу.
— Рад бы остаться, но уже двенадцать. К часу мне надо быть в центре.
— Не понимаю, зачем ты работаешь на этих правых ублюдков. Открытые горные разработки в национальных лесах, загрязнение воздуха. Весь год засуха, пара снежных буранов, которые не смочили землю, а они рассуждают о «разумном использовании» воды для раскручивания бизнеса!..
Я не смог сдержать улыбку. Пата явно это тревожит больше, чем меня. Мне не жалко поспорить за или против пары правил природопользования. Я буду отстаивать любую точку зрения, если мне за это заплатят.
— Пат, мне пора идти.
— Ладно, приятель, — отозвался Пат, и я снова улыбнулся. Пат слегка копирует ольстерский акцент — говорит с нами на родном наречии. И от этого, несмотря на неудачи в расследовании и на то, что мне заказан путь в Белфаст, я чувствую, что кто-то все же нам благодарен, если хочет сделать нам приятное.
Июль в Денвере. Нестерпимо жарко. Сто один градус, как показывает табло на фасаде здания «Девятого канала». Мокрый от пота, я поднимаюсь на лифте в офис ОЗПА. Пат говорит, что в Денвере можно жить пару недель в октябре и пару в апреле. Все остальное время зима и лето. Охотно ему верю. Умные люди в июле уезжают из города в более прохладные места — типа доменной печи или поверхности Солнца.
Вхожу в офис. Теперь меня здесь любят, мне доверяют.
Эйб приветствует меня — он до сих пор ходит в той же футболке с «Секс Пистолс», что и всю прошлую неделю. Лидер «Пистолс» Джонни Роттен одет в какой-то балахон с азиатом — трехмерное изображение.
Работают кондиционеры, офис постепенно выходит из состояния хаоса, приобретая видимость порядка.
Странно, очень странно, что кроме Эйба никто и словом не обмолвился о смерти Виктории и Климмера. Чарльз правит кораблем, которому не нужны течи, поэтому, наверное, новичкам стараются представить все в радужном свете. А может, перед телевизионщиками стараются — они еще два раза приезжали со своими камерами, чтобы запечатлеть Чарльза.
Десятки плакатов покрыли голые стены — буйная природа, внизу надпись, что-то вроде «Незыблемость» или «Безмятежность». Приняли на работу еще пару секретарей, сотрудники успешно превращаются в единую команду. О да, они с оптимизмом смотрят в будущее, не оглядываясь на неприятности в прошлом.
Все дни начинаются одинаково. Эйб со Стивом инструктируют нас касательно вечерних дел, куда нам следовать, какую речовку использовать сегодня, на что обратить внимание. Мы репетируем, разыгрываем роли, а если остается время, надписываем конверты и пишем нашим конгрессменам. На данный момент у нас уже около пятнадцати сотрудников. Организация растет.
До пяти часов вечера, то есть до времени отправления фургона, мы почти никогда не видим ни Чарльза, ни Роберта. Иной раз за руль садится Чарльз, порой ведет Роберт, а иногда к нам присоединяется Амбер.
Никто не признает этого в присутствии Эйба или Стива, но приходить в офис к часу — только попусту тратить время. Другое дело, если б все сотрудники искренне решили посвятить свою жизнь спасению родной природы, но мне кажется, что большинству работников нашей лавочки наплевать на леса и на политику «разумного использования», они здесь только потому, что надеются на легкий заработок наличными.
Прошла неделя, я терпеливо выслушивал болтовню Эйба, был вежлив и дружелюбен. Узнал его теории о том, почему группы «Клэш», «Рамонез» и «Андертоунз» были всего лишь жалкими подражателями «Секс Пистолс». Внимал бесконечным разглагольствованиям о бейсбольной команде «Нью-Йорк Метс». Утомительно, но необходимо. Я методично его обрабатывал. Подготавливал, так сказать. Никто из Малхолландов ничего не расскажет, но Эйб — расскажет.
Эйб окончил университет Колорадо, числился в Институте землепользования. Он начал работать в обществе еще студентом, во время каникул, и остался после окончания института. Ему всего двадцать пять, но он на четвертом месте по значимости в компании.
Последние пару дней мы перекусывали в пабе на углу Шестнадцатой улицы, неподалеку от офиса. Пить он не умел, крепкое пиво «Стелла Артуа» развязывало ему язык.
Вот и сейчас мы беседовали о кино, и, когда его пинта подошла к концу, я приступил к делу:
— Эйб, почему за Чарльзом повсюду следует съемочная бригада?
— Этого я тебе сказать не могу. Роберт меня убьет. Или Чарльз.
— Эйб, ты же знаешь, что можешь довериться мне, — настаивал я, игнорируя его робкие отговорки.
Эйб откусил буррито и огляделся вокруг. Никого из сотрудников в баре не было. И вот Эйб почти готов расколоться, надо только чуть надавить.
— Ну же, Эйб, что, черт возьми, происходит? Так нечестно: всем остальным знать можно, а мне — нет.
— Это никому не положено знать, — протестует Эйб.
— Давай, дружище, я никому ни слова, от меня будет больше пользы, если я буду в курсе дела.
— Это правда.
— Ну конечно правда, давай не тяни, что там за хрень с камерами?
— Ты точно — никому?
— Железно.
— Ладно, слушай, только поклянись, что не разболтаешь.
— Да не разболтаю, давай уже, не томи.
— В августе, шестого числа, члену конгресса Вегенеру стукнет семьдесят, — медленно и со значением произнес Эйб.
Я посмотрел на него:
— И что это значит, черт возьми?!
— Все полагают, что он выставит свою кандидатуру в следующем, тысяча девятьсот девяноста шестом году, но нет, в свой день рождения он собирается объявить об уходе на пенсию. Пока он сказал об этом только председателю отделения Республиканской партии штата Колорадо, а председатель сказал только Чарльзу.
— А тебе кто сказал? Амбер, Роберт?..
— Так, Алекс, об этом вообще никому ни слова! Как только будет сделано заявление об уходе, начнется настоящий дурдом. Вегенер представляет Восьмой избирательный округ, он убежденный республиканец, место в парламенте ему обеспечено, так что любому его преемнику место в конгрессе тоже обеспечено автоматически.
— И этим преемником станет Чарльз. Поэтому он и взял отпуск в своей юридической конторе. Поэтому-то и делают фильм о том, как он проводит анкетирование, — вставляю я.
— Республиканцы штата уже давно положили глаз на Чарльза. Ему тридцать восемь, успех сопутствует ему во всем, жена просто модель, и к тому же он основал природоохранную организацию, то бишь нас, которая сможет проторить республиканцам путь к участию в полемике по поводу окружающей среды, которая являлась до сих пор политической вотчиной демократов. У Чарльза не будет серьезных соперников, претендующих на это место, все уже подготовлено, но дело зашло гораздо дальше.
— Правда?
— Возможно, не стоило говорить об этом.
— Прошу тебя, не начинай опять эти…
— Ладно, ладно, только ни-ко-му, понял?
— Само собой.
— Ну хорошо, как ты считаешь, что произойдет на всеобщих выборах в следующем году?
— Понятия не имею.
— Доул проиграет. Доул проиграет Клинтону, и республиканцы будут разгромлены. Им необходимо будет стать ближе к центру, чтобы воспрепятствовать победе Гора в двухтысячном году. Они не собираются голосовать за Джорджа Буша или Пата Бьюкенена. Они скорее поддержат людей умеренных взглядов, а Чарльз молод, далек от крайностей, выступает в защиту окружающей среды, к тому же он человек со стороны, конгрессмен из западного штата. Понимаешь?
— Что?
Эйб кипел от возбуждения. Вот он, долгожданный момент, сейчас раскроется тайна, что-то, чего он не может не рассказать.
— Неужели ты не понимаешь, Алекс? Чарльз мог бы быть отличной кандидатурой в вице-президенты для кого-нибудь вроде Джона Маккейна или даже Колина Пауэлла. Дуэт Пауэлл — Малхолланд в двухтысячном, а? И это не просто слова. Он действительно крупная фигура.
— Господи! — удивился я серьезности его тона. — Да это чушь собачья!
— В тысяча девятьсот девяносто втором казалось, что и Билл Клинтон — чушь собачья, — ответил Эйб и продолжил свои объяснения.
Я сделал вид, что меня это поразило. Эйб распалялся все больше, перейдя на шепот, и постепенно до меня дошло, что независимо от того, станет ли Чарльз вице-президентом в двухтысячном, или в две тысячи четвертом, или когда угодно — это не имеет никакого значения, — Алан Хоутон должен был умереть. Достаточно того, что Чарльз поверил в реальность возможности попасть в конгресс и занять пост вице-президента: это подтолкнуло его к убийству своего мучителя, своей тени, этого нахального шантажиста. А бедная Виктория попала под горячую руку. Я сделал глоток пива, кивнул Эйбу и отметил про себя, что необходимо выяснить, кто такой этот Алан Хоутон и какое он имел отношение к Чарльзу.
А Эйб заговорщически шептал:
— Но ты ничего не слышал, о'кей? Это нас всех касается. Нам нельзя пускать эту лодку ко дну, никаких разговоров, пока Вегенер не попросится в отставку. Понимаешь? Мы все должны держать язык за зубами.
— Понимаю, а еще я понимаю, почему перевели офис общества в Денвер. Здесь же будет штаб-квартира предвыборной кампании, так? Верно?
— Сменим тему, Роберт здесь, — прошипел Эйб.
Роберт в пабе разыскивал нас. Точнее, Эйба.
Он не мог отыскать карты маршрутов, по которым сотрудникам предстояло отправиться этим вечером.
Эйб бросил на меня предупреждающий взгляд, поднялся, и они вышли из бара.
Позднее…
Мы погрузились в большой фургон, почти автобус, и поехали на юг в направлении Литлтона. Чарльза снова нет с нами, машину вел Роберт. В этот раз Амбер вызвалась помогать своему деверю. С тех пор как я начал работать, я видел Амбер всего два раза. Сегодня она в первый раз была без Чарльза. На ней толстовка и черные джинсы, но она все равно выглядит потрясающе. Надо быть женоненавистником, маоистом или слепым, чтобы отказаться вступить в ОЗПА, если она попросит.
Роберт ведет машину и разговаривает. У него, в отличие от старшего брата, нет того обаяния и предприимчивости. Чарльз бы сейчас уже велел нам вспомнить свои любимые фильмы и книжки и заставил Эйба повторять с нами речовки и слова, которые надо сказать сразу, как откроют дверь (для сплочения группы и усиления командного духа — так считал Чарльз). Роберт же чувствует, что надо бы сделать нечто подобное, но понимает, что в его исполнении это отдает занудством. Такое ощущение, что он проработал книги всех специалистов в области менеджмента и теперь пытается приободрить нас, используя спортивные метафоры и историю о втором рождении компании «Крайслер».
На юг мы проехали по Бродвею, а не по шоссе, и через какое-то время остановились на типичной зеленой окраине, вернее, потенциально зеленой, потому что листья на деревьях пожухли от палящего солнца, а газоны были вытоптаны.
— Приехали, — сказал Роберт, выключил двигатель и обернулся к нам.
— Скажи им, где мы, — подсказала ему Амбер.
— Ах да, это Энглвуд. Трудная т-территория, доходы разные, так что сегодня все идут п-парами.
Все закивали.
Амбер что-то прошептала ему на ухо.
— Да, конечно, нам всем надо собраться с духом, не так ли? — озвучил ее шепот Роберт.
— Да, да, — поддержал Эйб.
— Хорошо. Э-Эйб, ты готов? — спросил Роберт с мнимым энтузиазмом.
— Да, — ответил Эйб.
— Н-не слышу.
— Да, — сказал Эйб громче.
— Все р-равно не слышу.
Эйб заорал, что он готов. Ту же процедуру Роберт повторил во всеми остальными. Унизительно. Когда очередь дошла до меня, он спросил:
— Александр, т-ты готов?
— Да, сэр, так точно! — гаркнул я на манер морской пехоты США.
И тут произошло нечто странное. Роберт засмеялся. Он издавал удивительные звуки, будто тонущая мышь пищит. На самом деле это было не так уж смешно. Собственно, это вообще не было смешно, но Роберт просто угорал. Он достал платок, чтобы промокнуть глаза и высморкаться. Ни один полицейский ни за что не станет выносить скоропалительные заключения а-ля инспектор Коломбо, но мне вдруг показалось, что Роберт просто не может быть убийцей.
— О господи! Это мне кое-что напомнило, да. Ты не знала, что меня вышвырнули со службы подготовки офицеров запаса через неделю? — обратился Роберт к Амбер, забыв, как мне показалось, что тут еще кто-то есть. — Я имел шанс стать худшим солдатом в мире.
— Мне казалось, в Гарварде отменена подготовка офицеров резерва? — заметила Амбер.
— В школе. В Б-Брайте. Они сказали, что хуже меня был только Чарльз. Его не выкинули, потому что он был капитаном к-команды по лакроссу. О, меня надо было видеть, это было…
— Роберт, время не ждет, — перебила его Амбер и посмотрела на него так, что он чуть язык не прикусил.
— Ах да, простите, ребята, забудьте, что я тут вам наговорил. М-м, кто у нас следующий? — обернулся к нам Роберт, еще не совсем расставшийся с веселым настроением.
Все с энтузиазмом подтвердили свою готовность и выразили восторг по поводу сегодняшнего вечернего обхода.
— У всех ли есть карты?
Мы закивали и дружно ответили: да.
— Есть ли такие, кто не умеет ориентироваться по карте?
Одна робкая девочка с русыми кудряшками подняла руку.
— Хорошо, я пойду с тобой, — сказал Роберт.
Мы вытряхнулись из фургона. Еще одна теплая ночь. Энглвуд выглядел так же, как все прочие места, в которых нам доводилось бывать. Очередной унылый пригород. По счастливой случайности или благодаря злому умыслу без пары остались только мы с Амбер, но ничего, я все еще новичок, и мне нужна поддержка старших.
— Похоже, тебе выпало идти со мной, морячок, — сказала Амбер, собирая волосы сзади в тугой хвост.
— Выходит так, — согласился я, пытаясь справиться с волнением.
Мы взяли наши планшетки, материалы и направились к нужной улице. На протяжении всего пути до первого дома я пялился на ее задницу и повторял про себя: «Черт, да успокойся же, Алекс, она обычная женщина».
В первом доме нам открыла круглолицая девица лет двадцати, черные волосы, очки, миловидная, с бокалом вина в руке. Она поглядела на нас и произнесла:
— Дайте-ка я угадаю: ты слегка похожа на кантри, а он немного рок-н-ролл.
Я совершенно не понял, о чем она, и с недоумением посмотрел на Амбер.
— Она принимает нас за мормонов, — объяснила та.
— Что? — Я все еще был в замешательстве.
— Мы не мормоны, мы проводим опрос в защиту… — начала было Амбер.
— Я скажу вам одну вещь, — перебила девушка, сделав глоток из бокала, — я не верю, что архангел Гавриил объявился в северной части Нью-Йорка и приказал привести десяток жен. Это же бессмыслица. Так? Так.
— Мы не мормоны, — настаивала Амбер.
— Ну естественно, вы не мормоны, и я тоже, и не собираюсь. А потом он отправился в штат Юта? Право, Иисус же не ковбой. Я хочу сказать, вы находитесь в глубоком заблуждении.
— Вас волнует проблема вырубки лесов? — спросил я.
— Нет, но проблема переселения душ — волнует, это же стыдобища!
Она задвинула дверь-ширму и следом захлопнула входную дверь, оставив нас снаружи. Мы чувствовали себя полными идиотами.
— Что за ахинею она несла? — спросил я.
— Ума не приложу, — ответила Амбер.
— Должно быть, пьяная.
Мы развернулись и пошли по дорожке.
— Я только не понял этой фразы: «Ты слегка похожа на кантри».
— Это из телешоу «Донни и Мэри», которого ты наверняка никогда не видел, они из эстрадного ансамбля «Семья Осмондов».
— А, семейка мормонов из Юты? Ну что ж, тогда это неплохая шутка.
— Да.
— А разве у них бывают миссионеры-женщины?
— Понятия не имею, — раздраженно ответила Амбер, — я ничего не знаю о мормонах.
Эта встреча поставила ее в неловкое положение, она не нашла в этом ничего смешного, тогда как я развеселился и предвкушал, как расскажу этот анекдот Пату и Джону.
— Я тоже. Все, что я помню о миссионерах-мормонах, — случай из моего детства в Белфасте. Наш сосед через дверь как-то вылил на них ведро воды, потому что считал их предвестниками Антихриста или чего-то в этом духе. Возможно, ему так казалось, оттого что он вечно был немытый и нечесаный, а они всегда — такие чистенькие и аккуратные.
— Ты вырос в Белфасте, верно ведь? — спросила она, пристально взглянув на меня.
— Ну да.
— Там где-то неподалеку есть такое местечко, Каррикфергус?
— Да, я слыхал о таком, но ни разу там не был.
В этом пункте мое резюме отличалось от резюме Виктории Патавасти. Но пусть даже так, тему лучше было сменить.
— Собственно, о мормонах я знаю только из «Этюда в багровых тонах» Конан Дойла. Едва ли это делает мне честь.
— Ты читал истории про Шерлока Холмса? — спросила Амбер заинтересованно.
— Кое-что.
— Обожаю Конан Дойла, обожаю детективы, — улыбнулась она. — Детективы, загадки, головоломки, все в таком духе. А Чарльзу совсем не нравится.
— Не Чак, не Чарли, не Чейзи — всегда только Чарльз?
Она хмуро посмотрела на меня, и я понял, что сглупил. Имя ее мужа было не очень подходящей темой для трепа.
— А чьи детективы вам больше всего нравятся? — спросил я.
— Агаты Кристи, — вновь улыбнулась Амбер.
— Вы — Пуаро или мисс Марпл?
— Конечно Марпл!
Я улыбнулся в ответ. Она настолько очаровательна, что мысль о ее причастности к кровавому убийству или о родстве с убийцей показалась мне абсурдной. В очередной раз я подумал, что окончательно запутался. Или же ясность моих суждений затуманивают героин и недвусмысленное возбуждение.
Пожилой хозяин следующего дома прочел нам лекцию о низком уровне водохранилищ, о засухе на протяжении всего года, о важности охраны природы, но взять листовку отказался.
Потом был дом, в котором никого не оказалось. В следующем за ним отказались давать деньги. Наконец-то нам открыла полная женщина в ситцевом платье, сильно накрашенная. Я выдал ей заученный текст.
— Вы обходите всю улицу?
— Да.
— И сколько вам дали мои соседи?
— Там никого нет дома.
— Клянусь, они там. Мать — черная, отец — японец или китаец, кто-то такой.
— Правда?
— Теперь тут столько негритянских семей развелось!
— Это точно?
— Абсолютно, — сказала женщина заговорщическим голосом.
— Ну, это же Америка, — заметил я, слегка ошарашенный первой со времени прибытия встречей с явной расисткой.
— Посмотрите на этого О. Джея Симпсона. Вы бы хотели такого соседа? Живет на социальное пособие. Он них же никакой пользы, разве не так?
— От кого?
— От негров. Как вы считаете? Они ничего не делают, нигде не работают.
Я посмотрел на Амбер, ища помощи, но та от смущения уставилась в землю. Радость моя, ты будешь сталкиваться с подобным постоянно, если собираешься участвовать в работе общества, подумал я. И опять она показалась мне ранимой и немного потерянной.
Я улыбнулся женщине на пороге:
— Ну, что я вам могу сказать на это?! Негры строили железные дороги, победили в Гражданской войне, пахали на нужды промышленной революции, создали удивительные образцы литературы и явились основателями по крайней мере четырех оригинальных музыкальных направлений, определивших развитие музыки в этом столетии: джаза, блюза, рок-н-ролла и хип-хопа. Без них было бы скучновато, правда?
Тетка пришла в бешенство:
— А чего вы тут ходите-то?!
— Мы занимаемся пропагандой разумного использования лесов, — подключилась Амбер.
— Мне так не кажется, — буркнула женщина и с силой захлопнула дверь.
Я разразился хохотом, и даже Амбер улыбнулась.
По мере того как мы продвигались на юг, район становился все менее респектабельным, и следующая улица на нашей карте была определенно еще беднее. Рядом с домами припаркованы старые, обшарпанные машины, а игравшие на улице дети были в основном мексиканскими. Мне показалось довольно интересным наличие некой невидимой демаркационной линии, и я сказал об этом Амбер, но та никак не отреагировала.
Дощатые, давно не ремонтированные дома, черные мешки с мусором, наваленные на тротуарах. В конце улицы — промышленное здание, которое, похоже, не использовалось последние лет пятьдесят. Окна грязные или вообще выбиты, на стенах кто-то нарисовал футбольные ворота.
Начало темнеть. Поднялся ветер, небо затянуло тучами, температура упала до тридцати градусов. Я трясся от холода, когда мы подошли по тропинке к первому дому на улице. На заднем дворе залаяла собака, она рычала на нас из-за забора, сидя на цепи. Я позвонил, дверь открыл азиатского вида мужчина. Амбер выпалила речовку, но из-за собачьего лая ничего не было слышно; хозяин не заинтересовался. Мы пересекли двор, дошли до другого дома и постучали.
Открыл здоровяк в испачканной белой футболке и джинсах.
— Так, ну а вам чего надо? — спросил он с таким видом, будто мы стали миллионными посетителями его дома за этот вечер.
— Здравствуйте, мы из Общества защиты природы Америки, и мы…
— Да-да, знаю, — перебил он, — знаю я, кто вы такие. Вам, ребятки, не помешало бы работать повнимательнее. На прошлой неделе вы уже приходили с этой мутотенью.
Амбер дрожала от холода в своем тонком свитере.
— Вековые лесопосадки — значимая составляющая…
— Нисколько не сомневаюсь в этом. Всего доброго, — отрезал здоровяк, и дверь захлопнулась.
— Боюсь, вечер не задался, — сказал я.
Она угрюмо кивнула.
— Может, сделаем перерыв, найдем кафе… — предложил я.
Она покачала головой:
— Нет, все должны выполнить свой минимум, мы в том числе, если мы будем отлынивать, Роберт расстроится. — В ее голосе не слышалось особого энтузиазма.
— О'кей, ты у нас за главного, — сказал я покладисто, ловя себя на том, что перешел с ней на «ты». На прошлой неделе мне повезло с выручкой, так что сегодня можно и впустую прошвырнуться, тем более в такой компании.
Мы перешли через дорогу. Бунгало, задрипанный садик, проволочная ограда, залатанная дверь-ширма, облупившаяся краска.
Амбер постучалась.
— Погоди, сейчас за деньгами схожу, — ответил какой-то мальчик.
Потом он открыл дверь. Лет пятнадцати, тощий, бледный, с кудрявыми волосами, туповатый на вид.
— Э-э, чувиха, а где пицца? — спросил он.
— Этим вечером мы в вашем районе проводим опрос в поддержку «разумного использования»… — начала Амбер.
Паренек выслушал, неотрывно пялясь на нее, и тряхнул головой:
— Да, но пицца-то где?
— Мы не разносчики пиццы, мы пропагандируем разумное использование лесов, — сказала Амбер и еще раз повторила вступление. Мне в который раз показалось, что она выглядит моложе своих тридцати — Эйб сказал, что ей тридцать. Неужели она так наивна и не понимает, что у парнишки башку снесло?
— Чё ты там застрял? — крикнул второй паренек, показавшись в коридоре и щелкая зажигалкой.
— Они не отдают нам нашу пиццу, — заныл первый.
— Вау! Ну и телка! — заметил второй.
— Ладно, — обратился я к Амбер, — пойдем.
Минуту она колебалась и позволила себя увести. В этот момент расстановка сил в нашем дуэте переменилась. Она, которая вроде как передает мне опыт, дала слабину. На ней были туфли без каблуков, отчего она оказалась на дюйм или на пару дюймов ниже меня ростом. Но этого было достаточно. Чтобы спросить меня о чем-нибудь, ей приходилось поднимать голову.
— Что это было? — спросила она.
— Детишки от тебя остолбенели.
— В их возрасте? — В ее голосе послышалось удивление.
— Как раз в этом-то возрасте и столбенеют!
— В тех местах, откуда я родом, все иначе, — возмутилась она.
Мы прошли уже полпути до следующего дома, как вдруг включилась поливальная система газона, и нас окатило водой.
Когда мы приблизились к двери тех, кто явно специально включил воду, жильцы притворились, что их нет дома, и нам пришлось набраться смелости и вновь пройти мимо разбрызгивателя. Я предложил Амбер свою куртку, но она отказалась.
В следующем доме нам тоже никто не открыл. Ее волосы намокли и прилипли к лицу. От этого она выглядела еще более трогательно, казалась еще прекрасней.
— Так откуда ты родом? — спросил я.
— Из Ноксвилла, — ответила она после паузы.
— Где это?
— Штат Теннесси.
— Круто, — сказал я, — это клёвое место.
— Что тебе, ирландцу, может быть известно о Теннесси? — Она слегка улыбнулась.
— Много чего.
— Например?
— Ну, Элвис из ваших краев.
— Мемфис на противоположном конце штата, — сказала она, — хотя, знаешь, в школе мы ездили туда на экскурсию, это у черта на рогах.
— А в Грейсленд ездили?
— Да, такая тоска…
— Видели уборную?
— Уборную?
— Где умер Элвис?
— Элвис умер в уборной?
— Ну всё, теперь я уверен, что ты обманщица; ты явно секретный агент коммунистов, ждущий возрождения Советского Союза. Любой настоящий американец знает, что Элвис умер в уборной!
— Я не знала! — смеясь, сказала она.
— Позор! Любой британец знает, что Ивлин Во и король Георг II умерли на горшке, нам это кажется забавным.
— Мне казалось, ты ирландец.
— Ну, это все сложно. Кстати, в продолжение темы, еще один представитель штата Теннесси, Эндрю Джексон, президент Джексон, его знают в Ирландии, потому что его родители были родом из… Ольстера.
Я чуть не брякнул «из Каррикфергуса», но вовремя спохватился: это могло напомнить ей о Виктории.
— Эрмитаж, кстати, тоже далеко от Ноксвилла, — сказала она, — и Нэшвилл…
— А как насчет Долливуда?
— А про Долливуд[20] ты откуда знаешь? — засмеялась она от удивления.
— Да ты что, в Ирландии Долли славится — ого-го, стиль кантри и все, что связано с вестернами. Пэтси Клайн[21] у нас чуть ли не святая.
— Правда? — Взгляд искоса.
— Точно тебе говорю.
Еще один дом. На меня напала досада, мы же только-только разговорились. Я как раз собирался спросить, почему у нее совершенно нет южного акцента… Звоним в дверь. Открывает чернокожий. Пожилой, в пальто, как будто собирался выходить.
— Да? — поинтересовался он.
— Здравствуйте, я провожу опрос в вашем районе, дело касается привлечения внимания к состоянию вековых лесов.
— Ах вот как!
— Да, сэр. Эта проблема вас волнует?
— Деревья?
— Да, вековые леса, их вырубают со страшной…
— Позвольте, я расскажу вам, что меня волнует. Меня лишают талонов на продовольствие, я не в состоянии кормить детей, я их почти не вижу. Почти никогда не вижу. Я уже шесть месяцев сижу без работы, и никаких перспектив.
Он посмотрел на меня, ожидая реакции, но я не мог издать ни звука. Я посмотрел на Амбер, она проговорила речовку как надо, надеясь дальше предложить участие в программе за пятьдесят долларов.
— Я возьму проспект, — вежливо сказал пожилой господин.
Я дал ему несколько листовок, мы попрощались с ним и пошли обратно на дорожку.
— Поверить не могу, — пробормотала Амбер почти шепотом.
Вероятно, впервые встретился человек, на которого ее чары никак не подействовали. Мы замерзли, она казалась совершенно измотанной. Промокшая, несчастная, очаровательная, затвердевшие соски вырисовываются под свитером.
— Ты точно не хочешь кофе или чего-нибудь перекусить? — спросил я, беря ее за локоть. Она подняла на меня глаза и покачала головой.
— Чарльз будет недоволен, если мы остановимся сейчас, еще надо обойти пару улиц, — спокойно сказала она.
— Но это же бесполезно, — запротестовал я.
— Знаю.
— Ты только посмотри на эту улицу!
Она взглянула, куда я указывал. Выломанные окна и двери, выброшенная сломанная мебель по краям тротуара и на голых газонах.
— Ну же, Амбер, с этим местом все ясно, уже половина десятого, теперь надо чего-нибудь съесть и встретиться с остальными уже в фургоне, надеюсь, им повезло больше.
Амбер сдалась и согласно кивнула. Светлая прядь упала ей на лицо, она резко смахнула ее назад — с таким же остервенением сержант-инструктор строевой подготовки загоняет рядового обратно в строй.
— Вряд ли, — говорит она через секунду-другую.
— Почему?
— Мы обычно обходим тех людей, которые голосуют за республиканцев, то есть людей заинтересованных, поэтому до сих пор все шло более-менее нормально. Но сегодня Роберт подумал, что можно попробовать пройти по произвольным кварталам, посмотреть, что получится. Как это будет работать.
— Да, работает прекрасно.
Она посмотрела на меня. Рассмеялась.
— Что ты там говорил насчет выпить чего-нибудь горячего?
Пятью минутами позже мы были в торговом центре. Большинство магазинов уже позакрывалось, но кафе, где подавали пиццу, пока работало. Мы заказали по куску пиццы и кофе. Посетителей было мало, так что с местами проблем не было.
— Так вот, Теннесси.
— Угу, — сказала Амбер, откусывая от пиццы с явным удовольствием.
— Куда девался твой акцент?
— Я переехала в Нью-Джерси, когда мне было десять, отец работал в энергетической компании.
— Что? Так значит, ты на самом-то деле девушка из Джерси? — спросил я с удивлением.
— Ну, я точно не знаю, но родилась я в Теннесси, — ответила она, как будто защищаясь.
— Я понял, ты из тех, кто стесняются Джерси, поэтому и сказала, что родом из Теннесси.
— Я не стесняюсь, просто чувствую себя скорее южанкой в душе. Я жила на юге десять лет, а в Джерси — только шесть или семь, пока не стала учиться в колледже в Бостоне.
— А с Чарльзом ты познакомилась в Гарварде?
— Да, откуда ты знаешь?
— Угадал. Ты упомянула, что он тоже там учился, когда Роберт говорил про службу подготовки офицеров запаса.
— Умный мальчик!
— Тебе просто кажется.
— Да, я там его встретила. Он преподавал экономику, скука была смертная. Видишь ли, я изучала естественные науки, но мне захотелось попробовать чего-то иного.
— Он был профессором?
— Да ну, что за глупости. Он был аспирантом. Профессора тебя учить не станут, ни за что. Вот увидишь, в Рэд Рокс тебя будут учить одни аспиранты.
— Да, по-моему, я уже что-то слышал об этом. Но семестр начнется не раньше чем через две недели. Так значит, тебе нравились его занятия, и ты вышла за него?
— Тебя интересует наша лав-стори? — спросила она, совершенно поглощенная своей пиццей, с которой сыр капал на стол. — Чужие романы — такая скука! — Она промокнула губы салфеткой и посмотрела на меня. И я опять испытал знакомое чувство. Эти беззащитные глаза, узкая ладонь, длинные тонкие пальцы.
— Да, мне интересно: вы смотритесь шикарной парой.
— Спасибо. Что ж, ладно. Чарльз защитил диссертацию, оставил Гарвард, тогда мы еще не встречались, я даже не знала, нравлюсь ли ему. Он поставил мне трояк, чем испортил мне средний балл. Затем он перешел на юридический в Йельский университет. Потом вернулся в Колорадо. Стал работать в юридической фирме. Он же из местных, понимаешь. Они с Робертом основали ОЗПА и трудились не покладая рук, чтобы довести это начинание до ума. Многие считают, что это заслуга их отца, но они с ним даже не встречались в это время. Общество — полностью их заслуга.
— Я верю.
— Я оставила колледж и не знала, чем заняться в жизни; попробовала себя в маркетинге и пиаре, но без особого успеха. Тут еще мама попала в больницу — несчастный случай, тяжелое было время. Как-то раз, когда я каталась на лыжах в Вейле, я сбила с ног — вот уж странное совпадение — Чарльза, который помнил меня еще по университету. Я сказала ему, что он испортил мне средний балл, а он засмеялся, рассказал мне про свое дело — они тогда только-только организовали компанию — и предложил работать с ним, на него. Я согласилась. Это потом уж мы влюбились друг в друга и поженились. Вот так.
Амбер закончила рассказ и доела кусок пиццы. Она рассказывала о своей жизни, будто пересказывала скучный роман Хорейшо Олджера про людей, выбившихся из грязи в князи, хотя я знал, что речь шла о детях миллионера, балбесничающих за счет чужих денег и имеющих возможность пролезть в конгресс. В очередной раз я задумался, знает ли она? Стала бы она поддерживать Чарльза, если бы он действительно был убийцей?
— Мне говорили, что ты больше не работаешь в обществе. Чего это ты вдруг решила опять «спуститься в шахту»?
— Да, я не работала какое-то время, после того как мы поженились, Чарльз решил, что это не очень хорошо, если супруги работают в одной организации, поэтому на мое место наняли замечательную девочку, кстати, из тех же мест, что и ты; но теперь, с этим переездом в Денвер, нам требуется больше рабочих рук, вот я и подключилась.
— У вас работает ирландка? Я ни разу не встречал ее в офисе. — Я постарался изобразить удивление от неожиданной новости.
— Честно говоря, у нас случилось большое несчастье. Произошло два ужасных случая за прошлые несколько недель. Тебе никто не говорил?
— Нет.
— Может, оно и к лучшему. Это был просто ужас, как раз когда мы переезжали из Боулдера в Денвер. Кошмар!
— Ну теперь уж рассказывай, что произошло, не бросишь же ты на полуслове?
— Убили двоих человек. В их же собственных домах! А одно из убийств произошло прямо средь бела дня. Мексиканцы. Я думаю, это были члены одной банды.
— И что, их ограбили?
— Видимо, да, причина была в этом, кража со взломом. Если бы ко мне ворвались грабители, я сказала бы им — пусть забирают все. Какой смысл умирать из-за сумочки или… — Ее трясло.
— Да уж.
— В этом городе никогда не угадаешь с соседями — кто хороший, кто плохой, поди пойми. Все выглядят одинаково, разве не так? Плебейское, скучное место. Я никуда не выхожу, занимаюсь только в спортзале.
— Я тут побывал кое-где в городе, по мне так нормальное место.
— Ну уж нет! Как только появляется свободное время, мы отправляемся в Вейл. Уверена, что ты знаешь Денвер лучше меня, хотя я прожила тут целых три года. — Она сделала глоток кофе и стала скатывать пальцем в шарик кусочек расплавленного сыра. Выглядело это потрясающе эротично! Если на то пошло, во всем, что она делала, был некий элемент эротики.
— Который час? — спросила Амбер.
— Без четверти десять, еще не пора.
— Может, еще по кусочку?
— Давай.
Она поднялась и пошла за добавкой. Мне и первый-то кусок проглотить было непросто, но я не хотел ее огорчать. Она вернулась и плюхнула половину мне на тарелку:
— Очень неплохая пицца для такого захолустья.
— А как звали эту девушку из Ирландии, мир тесен, может, я ее знаю?
— Виктория как-то там, она не совсем ирландка, индианка, а родилась в Ирландии. У нее какая-то непроизносимая фамилия, я только однажды ее встретила, такая славная.
— Ну, не припомню, чтобы встречал кого-то похожего, в нашей школе были в основном белые. По-моему, иммигрантов не было вообще, даже шотландцев.
— Она бы тебе понравилась, такая милая.
— Понимаю, что тема не из приятных, но кто был вторым?
— Ханс, он был вице-президентом по вопросам массовых рассылок. Он немного поддавал, никто окончательно не уверен, что произошло. Упал с балкона. Видели, как он спорил с двумя мексиканцами. Полицейские стреляли по ним, но их до сих пор не нашли. Совершенно жуткая история. Ты даже не притронулся к пицце.
— Честно говоря, я уже наелся.
— Ты же сказал, что не против добавки?
— Я не могу тебе ни в чем отказать. — Я широко ей улыбнулся.
Она рассмеялась и скривила лицо, делая грозный вид:
— Меня обманули, я вне себя от ярости!
— Прошу прощения, — сказал я. — Слушай, может, ты возьмешь и мой кусок?
На секунду-другую она задумалась:
— Ты точно не будешь?
— Не-а.
Она схватила пиццу и тут же откусила:
— Не пропадать же добру.
Я наслаждался, глядя, как она ест. Она прикончила пиццу с нескрываемым удовольствием и вытерла руки.
— А что едят в Ирландии? Солонину с капустой? — вдруг спросила она.
— Нет, я в первый раз услышал про солонину, когда приехал сюда. Но еда все равно ни к черту. Все жареное. Жареные сосиски, бекон, яйца, драники на завтрак, чипсы на обед, рыба с чипсами на ужин. Куча масла, сливок, кровяной пудинг, мороженое. Пиво. Белфаст похож на «Бегство Логана»[22], никто не переживает тридцатилетний рубеж, у всех случаются сердечные приступы.
Она усмехнулась:
— Может, их убивает чувство вины истых католиков?
— Ну, это не про нас, мои родители хипповали, они евреи, но ни к какой религии себя не относили.
— Разве О'Нил — еврейская фамилия?
— Дедушка принял христианство.
— Вот это да! — Она была заинтригована. — А в школе тебя не дразнили?
— Да не особенно, в школе на меня не обращали внимания, я неплохо соображал, особо не светился, и все считали меня немного не от мира сего.
— У нас в Америке такие всем нравятся.
— Это радует.
— Ага. — Она потянулась через стол и потрепала меня по щеке.
Она сделала это с иронией, но жест вышел настолько интимным, что я на пару мгновений впал в ступор. Пальцы ее были липкими.
— Ой, я тебя сыром испачкала. — Она взяла салфетку и стерла следы преступления.
— Спасибо.
— О боже, Александр, такой долгий, ужасный, холодный вечер, да? И каждый дом оказывался еще хуже предыдущего. — Она засмеялась. Чудный звук, прямая противоположность гоготу ее деверя. Ее смех — как струнный квартет, импровизирующий на тему Моцарта.
— Согласен.
— Обычно я не хожу по домам, а сижу в машине с Чарльзом, чтобы ему не было скучно. Утешь меня, скажи, что не все люди такие странные.
— Мне как-то попался один с пистолетом.
— Какой ужас! — испугалась она. — И что ты сделал?
— Постарался сохранить спокойствие. Он считал себя Джеймсом Бондом. Честно признаться, было стрёмно.
— Ты рассказал об этом Чарльзу?
— Нет, это было в самый первый раз, и мне не хотелось показаться слабаком, понимаешь?
— Если бы со мной такое произошло, думаю, я бы сразу уволилась, — сказала она, смеясь.
Я сидел на своем месте, она по-прежнему играла с сыром, теперь, зажав его зубами, растягивала пальцами как резину — просто малое дитя какое-то.
— Десять часов, нам лучше вернуться к остальным с их скорбями, — решила Амбер.
Я вышел наружу, а она направилась в уборную. Я наблюдал за ней через стекло. На выходе она ослепила улыбкой работника пиццерии, он расплылся до ушей, вышел из-за прилавка и поспешил открыть ей дверь. И в тот момент, когда он не мог ничего видеть за колонной, она лихо засунула руку в лоток для чаевых, схватила половину банкнот и сунула себе в карман.
— Благодарю вас, — весело сказала она, выходя.
Мы почти уже дошли до места встречи, когда Амбер заметила клубы дыма, поднимающиеся из того дома, где нас приняли за разносчиков пиццы.
— Вряд ли это пар из кастрюли на кухне? — спросила Амбер.
— Нет, это пожар, дом горит, — ответил я и бросился туда.
Через секунду мы были уже рядом, но огонь успел охватить весь дом. Языки пламени вырывались из окна: стекло разлетелось от жара — никому из соседей и дела не было.
— Амбер! Давай к ближайшему дому, звони девять-девять-девять!
— Это куда?
— Господи, ну какой тут у вас номер пожарных, надо вызвать пожарную команду!
— Девять-один-один. — Амбер будто остолбенела.
— Да-да, иди быстрее!
Мне пришлось подтолкнуть ее по направлению к соседнему дому.
Дело было плохо. Ветер, задувавший через разбитые окна, так раскочегарил пламя, что, когда я подошел к крыльцу, меня отнесло назад волной раскаленного воздуха. Я укрыл курткой голову и руку. Натянув рукав рубашки на пальцы, открыл раздвижную дверь. Дверь в дом была не заперта, но ручка раскалилась. Я толкнул дверь, и она распахнулась.
Ужасающее зрелище.
Кухня полыхала, стены и паркет также были в огне. Столбы пламени рвались по ступеням вверх на второй этаж.
Гостиная находилась справа. Ступени — слева. Дышать нечем. Я пробежал коридором, пригнулся, упал на пол и дальше стал пробираться в гостиную ползком. Легкие саднило, искры сыпались мне на спину и на волосы.
Оба мальца лежали на полу без сознания. До комнаты огонь пока не добрался, но густые клубы дыма принесло сюда из кухни. Я стоял на коленях и пытался отдышаться. За моей спиной в коридоре ревел огонь, и я захлопнул дверь. Что-то с грохотом обвалилось в задней комнате.
Пара глотков этого дыма вырубила бы меня часов на шесть. Но выбора не оставалось. Я поднялся, схватил телевизор с перевернутого деревянного ящика и выкинул его в окно. Выбил ногой остатки стекла, опять припал к полу, набрал в легкие воздуха. Встал. Поднял первого паренька, взгромоздил его на плечо, подбежал к разбитому окну и сгрузил его снаружи.
Второй застонал.
— Спокуха, ты, мелкий засранец, — отозвался я и потащил его к окну.
Ноги подгибались, и все же я дошел, перегнулся через подоконник, положил его рядом с первым, а потом и сам выскочил в сад. На улице уже было полно народу. Они отнесли детей в сторону, помогли мне доковылять до дорожки. Некоторые аплодировали и одобрительно похлопывали меня по спине.
Я закашлялся, сплюнул, кто-то протянул мне бутылку с водой.
Тут я заметил Амбер. Она подбежала и кинулась мне на шею.
— Господи боже мой! — причитала она.
Два пожарных расчета прибыли на место, и через считаные минуты огонь был потушен. Для пожарных случай был ерундовый, учитывая число лесных пожаров, с которыми им все чаще приходилось иметь дело в течение второго подряд засушливого лета.
Явился полицейский, «скорая помощь» забрала парнишек в госпиталь. Оба наглотались дыма, отравились слегка. Ничего страшного, оклемаются. Врач спросил, хочу ли я поехать в госпиталь, я отказался. Он дал мне кислородную маску. Я закашлялся, тяжело вздохнул, и он дал мне напиться. Амбер поддерживала меня.
— Как тебе это удалось, откуда ты знал, что нужно делать? — Амбер происшествие казалось невероятным.
Я-то знал как: сказалась полицейская выучка. Все-таки я был копом шесть лет, не шесть месяцев. Это был даже не я, все произошло на автопилоте. Я пожал плечами.
— С тобой все в порядке? Ты не пострадал? Может, тебя надо отправить в больницу? Как ты себя чувствуешь?
— Да все нормально.
Пока я приходил в себя, мы присели у обочины вместе с зеваками. Амбер держала меня за руку и поила из бутылки. Через несколько минут подошел офицер полиции, чтобы побеседовать со мной. Высокий, худощавый, внимательный, он выглядел обеспокоенным. Я поднялся на ноги. Он спросил, все ли у меня в порядке и что тут произошло. Я стал объяснять в самых общих словах. Он все записывал, но вдруг прервал меня на полуслове:
— Мне кажется, я тебя знаю.
— Правда?
— Да, где-то я тебя встречал, не могу припомнить где.
— Я-то точно не встречал. — Я уже представлял, что он узнал меня по листовкам с моим портретом и заголовком «Разыскивается», расклеенным у него в отделении.
— Как тебя зовут?
— М-м, Шеймас Холмс.
Амбер вытаращила глаза, но ничего не сказала.
— Где живешь?
— Э-э, Бродвей, двести восемь, квартира двадцать шесть.
— А что у тебя за акцент, Шеймас?
— Ирландский.
— А не австралийский, случайно?
— Нет.
— Погоди-ка минуту, — сказал полицейский и отошел.
Он направился к машине и что-то пробормотал в рацию. Мной потихоньку овладевал страх. Полицейский не спеша вернулся. Лицо спокойное, никаких эмоций.
— Нужно было кое о чем позаботиться.
— Ну да.
— Чем занимаешься?
— Я учитель в школе, тренер по футболу, — сказал я первое, что пришло в голову. Глупость, само собой. Если он спросит, что за школа, я запалюсь, железно.
— А что за школа?
— «Кеннеди», — ответил я.
— Это недалеко от вашингтонской средней школы?
— Ну да, рядом.
— Ага, знаю, так-так, а ты, значит, просто заметил пожар и решил вмешаться?
— Да.
Он кивнул, хотел было спросить еще что-то, но тут его лицо просияло.
— Черт, вспомнил, наконец, ты играл в футбольной лиге Черри-Крик, так? Я же точно видел где-то твое лицо.
— Ну да, я играю в футбол, — согласился я.
Полицейский расплылся в улыбке:
— Я же знал, что где-то встречал тебя! — и добавил под нос: — Пожалуй, не буду отвечать на этот вызов.
— Что?
Он посмотрел на меня, продолжая улыбаться:
— Ничего-ничего, так, дела всякие. Черт, узнал же все-таки. Да, кстати, приятель, перед тем как тебе промоют мозги в пожарном управлении, а они непременно этим займутся, хочу сказать тебе: ты молодчина, что спас детей.
— Спасибо.
Тут появились телевизионщики, «Седьмой канал», и стали искать, у кого бы взять интервью. Они мешали пожарным, полицейский внимательно наблюдал за ними.
— Простите, мы можем идти, а то уже поздно? — обратился я к нему.
— Подождите, — отозвался он, не глядя на меня, — я тут должен проконтролировать ситуацию, а потом отпущу вас.
Команда «Седьмого канала» уже была на лужайке, готовясь к прямому включению. Полицейский поправил галстук. Это был его шанс засветиться по телевизору. Он подошел к телевизионщикам, они поболтали пару минут.
И тут, к моему ужасу, из подкатившей с другой стороны улицы «тойоты-камри» вышел детектив Дэвид Рэдхорс! Все пять футов роста при нем. Господи! Теперь до меня дошло. Рэдхорс искал нас. Он все-таки прилепил постер с надписью «Разыскивается» в своей будке. А может, велел всем полицейским допрашивать молодых людей с австралийским акцентом. Значит, после убийства Климмера Рэдхорс рванул на станцию, поставил оцепление, потом заметил нас двоих, бегущих на поезд, и решил увязаться следом. Мы показались ему подозрительными. После нашего разговора его подозрения слегка рассеялись. Он подумал, что мы ни при чем. Хотя я был ранен, но это было не огнестрельное ранение.
Однако чем-то Рэдхорс был все-таки недоволен, он проверил наши слова, результат ему не понравился, и тогда он пришел за нами в отель «Холберн». Естественно, пусто. Это усилило его подозрения. Два молодых человека из Австралии, чем-то напоминавшие испанцев, прикончивших Климмера. Джон постригся, но рост не спрячешь. Возможно, это ни к чему и не привело бы, но детектив все же решил пойти дальше по этому следу.
Появление Рэдхорса испугало меня. Этот будет копать. Настоящий легавый. Кепка «Денвер наггетс» съехала набок, джинсы и футболка в грязи, будто он только что после садовых работ, но внешность часто обманчива, это я точно знал.
Рэдхорс закурил и направился к полицейскому.
— Пошли отсюда, — тихо сказал я Амбер, и мы заспешили прочь по улице.
Только мы завернули за угол, Амбер схватила меня за руку, затащила под просторный навес у входа в школу. Прижала к стене:
— Ты же врал ему!
— Да.
— Ты нелегал. Твое резюме — фальшивка, так ведь? За исключением адреса.
— Ну, не всё…
И тут она поцеловала меня. Прижалась ко мне всем телом и впилась мне в губы. Приподнялась на цыпочки, взяла мои руки, положила их себе на грудь. Мы отодвинулись дальше под навес. Ее пальцы скользили под моей рубашкой, она царапала мне спину. Правой рукой она схватила меня за задницу и прижала к себе еще теснее, левой — стала расстегивать пуговицы у меня на джинсах.
— Давай же, — чуть выговорила она, — прямо здесь, сейчас.
— С ума сошла! — ответил я и потянул молнию ее черных джинсов. Она остановила мою руку, сама спустила джинсы и трусики. Залезла рукой ко мне в джинсы, извлекла мое сокровище и направила его в себя. Я откинулся к стене, она прильнула, вскарабкалась на меня сверху, и я отымел ее, как последний наркоман. Желание, страсть, голод, напряжение, наконец, боль.
— Ты убьешь меня!
— Я…
— Давай, давай же!
Я кончил, следом она, я издал стон, она вскрикнула, укусила себя за палец и расхохоталась.
— Не могу дышать.
На все про все ушло минут пять, не больше. Она поцеловала меня и натянула джинсы. Я застегнулся, посмотрел на нее, стараясь восстановить дыхание. Было в Амбер что-то безумное: сначала стащила деньги из пиццерии, теперь это… Венера в свитере. Все, что вам может прийти в голову, и даже больше. Но в то же время я ощущал ее печаль, чувство утраты, голод, который требует насыщения.
— Пойдем, — сказала она.
Амбер взяла меня за руку, и мы тихо пошли по улицам позади бунгало, ранчо и домов в псевдотюдоровском стиле, за почтовыми ящиками и торговыми центрами, позади людей, гуляющих с собаками, позади влюбленных и хозяев, незаконно поливающих газоны под покровом ночи.
Когда мы уже подходили к фургону, она высвободила свою руку. Внутри машины все с нетерпением ждали нас. Роберт опустил стекло.
— Эй, вы, двое, д-давайте скорее, вечер выдался для всех очень тяжелым, п-пора по домам! — закричал он.
Я сел у окна. От меня несло дымом. Но все вежливо не обратили на это внимания. Амбер не проронила ни слова.
Меня высадили у Колфакса.
Я смотрел, как разворачивается фургон.
Амбер на переднем сиденье, рядом с водителем.
Беги, Алекс, говорил я сам себе. Надо бежать, скорее. Теперь, когда ты увидел Рэдхорса. Сматывайся.
Со дня смерти Климмера прошло достаточно много времени, решимость полицейских раскрыть убийство пошла на убыль. Мы могли спокойно выехать из города. Миллион способов. И все равно, я чувствовал, что уже поздно. Рыба уже билась на крючке.
Амбер.
Глупо оставаться.
Я понимал, что не скажу Джону ни о Рэдхорсе, ни о том, что было между мной и Амбер.
Фургон укатил. В окошко я заметил, как она расчесывает свои золотые волосы.
Я стоял на месте. Меня сотрясал кашель.
Шлюхи, бездомные на широкой улице. Черное небо. Сигнальные огни фургона уменьшаются вдали. Я стоял и все смотрел им вслед, даже когда они уже давно скрылись из виду.
Долливуд — парк, названный по имени владелицы, американской певицы и киноактрисы Долли Партон.
Клайн Пэтси (1932–1963) — американская певица, одна из величайших вокалисток в истории музыки кантри.
«Бегство Логана» — роман-антиутопия Уильяма Нолана и Джорджа Джонсона и снятый по роману фильм Майкла Андерсона.