Зима 1708 года только начиналась, а снега намело столько, что ездили поверх плетней.
После короткой оттепели снова набирал силы морозец. Максим подышал на руки, достал из сугроба лопату и стал расчищать снег вокруг колодца. Потом взял топор, сколол лед с корыта, прорубил топором под ногами, чтоб не скользили постолы, и стал наливать в корыто воду. Открыл хлев и пустил скот к воде. Лошади медленно втягивали сквозь зубы ледяную воду, отрываясь на миг и снова припадая к ней. На крыше овина сидели, нахохлившись, два воробья. «К непогоде», — подумал Максим.
— Конь повод мочит, а ты рот разинул, — послышалось сзади.
От хаты шел Деркач, хозяин Максима. Уже больше двух лет работал у него Максим. После ареста Палия он еще некоторое время ходил с ватагами по Правобережью, изредка наведываясь домой. Нужда все росла, жена продала последнюю корову, а купил ее все тот же Деркач. Пришлось вернуться, покориться Деркачу, пойти к нему в батраки. Может, и не взял бы Деркач Максима, да очень уж хотелось поиздеваться над непокорным односельчанином, отплатить за прошлое.
— Кончай поить, поедешь с Петром на базар, муку повезете.
— Я только ночью вернулся, еще и спать не ложился.
— А ты что думал, даром хлеб жрать?
— Даром? Тот хлеб мне поперек горла стоит. Горбом он мне достается.
— Поговори еще! До сих пор палиевский дух не вышел.
Максим отшвырнул ногой лопату и пошел к амбару.
В старой, с обрезанными полами свитке, облезшей шапке, когда-то подтянутый, статный Максим выглядел намного старше своих лет. Казалось, он даже ростом стал меньше. Петр, хозяйский сын, уже ждал его у запряженных саней.
— Глядите хорошенько, чтоб шведы коней не отобрали. Да не проторгуйтесь; — наказывал Деркач.
Сани легко бежали по припорошенной снегом дороге. Мороз ослабел, хотя еще больно хватал за руки, за лицо, а крепче всего за ноги. Максим прикрыл ноги сеном, руки спрятал в рукава драного кожуха.
Въехали в лес. Здесь снега было больше, и лошади пошли шагом. Тепло одетый Петр удобно устроился на передних санях и задремал.
«Хорошо ему, — подумал Максим. — Мне бы хоть немного согреться».
Он соскочил и пошел за санями. В лесу было тихо, лишь изредка фыркнет конь или пропищит синица. Вскоре сошел со своих саней и Петр. Он зашагал рядом с Максимом.
— Дядько Максим, а ничего с нами не случится? Говорят, в лесах неспокойно.
— От кого же беспокойство?
— Вон под Пришвальней обоз шведский шел с хлебом, так стражу всю порубали и хлеб забрали. А под Красным лесом на вооруженную хоругвь напали.
— То на шведов нападают. А мы ведь не шведы.
— Кто их знает… — Не закончив, он схватил Максима за рукав: — Вот они… Они, дяденька!
Впереди на дороге стояло четыре человека, за кустами слышались голоса, фырканье лошадей.
Один из стоявших на дороге остановил коня Петра, другие подошли к саням, пощупали мешки.
— На базар? Чье это? Ну, не молчите!
Голос показался знакомым; этот русский говор он слышал не раз. Максим вгляделся в лицо, до самых глаз прикрытое широким капюшоном.
— Не узнаешь, что ли, Дмитрий? Белая Церковь, подземный ход, Бердичев…
— Максим! Вот как встретиться привелось!
Остальные тоже подошли к саням, один протянул Максиму руку:
— Хозяйничаешь, значит? Мы думали, швед или пан какой едет. Поскольку за пуд швед платит? Видать, урожаец неплохой был.
— Не свой, — смутился Максим, узнав Якова Мазана. — И ты бы, Яков, повез, если б припекло. Куда денешься? С тех пор как расстались мы, я еще целый год места себе искал. Разбрелись все, как мыши.
— Чей же это хлеб?
— Деркача, я у него батрачу.
— Что ж, поезжай. Кого-нибудь другого подождем, не хотим тебя обижать. Хлопцы третий день не евши. Вспомнят, как бывало в трудных походах одну тюрю ели, и то облизываются.
— Хлопцы, примете меня к себе? — неожиданно спросил Максим. — Не могу больше… Вертайся, Петро, домой и скажи батьке, что хлеб казаки взяли, а Максим с ними остался. Так и скажи. А если он жинку мою хоть пальцем тронет — в порошок сотру. Это тоже скажи. И деньги пусть ей выплатит, а то с самой пасхи даже на руку не поплевал. Езжай… Где, хлопцы, моя новая хата?
Они долго плутали по лесу, обходя густые заросли, и, наконец, приехали к занесенному снегом хуторку в пять или шесть хат. Маленькими снежными холмиками белели вокруг землянки. Мазан и Дмитрий повели Максима к одному из таких холмиков. В землянке несколько человек с любопытством посмотрели на вошедших.
— Новый?
— Жилец новый, а знакомец давний. Садись, Максим, — пододвинул ему Дмитрий деревянный обрубок. Максим сел.
— Может, сначала к старшему сходим? Он у вас как — атаман куренной или полковник?
— Ты про Савву? Полковником зовем.
— Чем же вы промышляете?
— Разве не видно? Тем, чем и раньше промышляли. Только людей поменьше стало. На зиму многие по домам разошлись. Есть нечего. Захватили было обоз под Пришвальней, — тогда поели.
— Под Красным лесом тоже вы порубали шведов?
— Нет. То, верно, Андрущенко, он где-то поблизости.
— А кто еще из сотников здесь?
— Мало осталось. Андрей Зеленский на Запорожье подался. «Тесно мне, — говорит, — на этой земле». Судья Семарин в полк Самуся вступил, под мазепиной хоругвью ходит. Танский уже полковник мазепинский, Часнык тоже там. А Корней к батьке поехал.
— Куда?
— В Сибирь, вместе с Федосьей и Семашкой. Может, уже и бурьяном заросли батьковы кости. А его враг панствует. — Мазан зашагал по тесной землянке. — Знаете, хлопцы, я вчера опять кобзаря слушал, он про батька пел: о том, как Мазепа заковал его, как яду подсыпал. Я запомнил:
За сердце берет песня, я даже заплакал.
Все помрачнели. Молчание нарушил пожилой казак, вырезавший в углу ложку:
— Разве знал кто, что так выйдет? Со дня на день ждали мы русского войска. А уже четыре года, пролетело. Шведа пустили на Украину. Мазепа и пальцем не шевельнул, чтобы задержать. Неужто и дальше так будет?
— Карл, верно, на Москву ударит. Там ему и лапти сплетут.
— И мы поможем.
— Про Леггергорна слыхали?
— Какого Леггергорна?
— Есть такой генерал у Карла, на Стародуб шел. Хотел там гарнизон русский осадить. Только дороги туда не знал. В завируху взялся его проводить один посполитый, да так завел, что и чорт не нашел бы дороги назад. Лес кругом. Всю ночь шведы огонь жгли, а снег костры заносил. И половина людей той ночи не пережила…
— А что же дядько? Нарочно завел?
— А как же!
В землянку ворвался морозный воздух, кто-то крикнул в раскрытую дверь:
— Седлай коней, обоз через Барахты на Киев идет!
Беседа оборвалась. Казаки торопливо оделись, выскочили наружу. Собирались по сотням, седлали коней и исчезали в лесу.
Максим подошел к Мазану, который подтягивал подпругу:
— Дай мне что-нибудь.
— С оружием у нас не больно густо. Придется самому добывать. Пойди вон туда, к клуне, Дмитрий найдет.
Дмитрий вытащил из-под соломы прилаженную к длинной палке косу.
— С этим кое-кто приходил к нам, а теперь на дрова отдали.
Закинув косу на плечо, Максим сел на неоседланного деркачева коня и поехал вслед за сотней. Собрались в яру под Барахтами. Савва выслушал дозорного. Тот рассказал, что обоз уже вошел в село и остановился на Тимошевке; в обоз согнаны посполитые, а охраняют его шведы и поляки.
Лошадей с коноводами оставили в яру, а сами двинулись к селу. Вечерело. Сыпал мелкий снежок, ветер гнал по полю снежную дымку. Максим все поглядывал, как бы не оторваться от Мазана. Было слышно, как лают собаки, скрипят журавли. Где-то мычала корова.
Обоз стоял посреди улицы, в балке; по сторонам прохаживались часовые, нетерпеливо ожидая смены.
Дважды прокаркал ворон, и казаки ринулись по склонам балки вниз. Снег оседал под ногами, казаки скользили, поднимая снежную пыль. Максим катился имеете с другими, наткнулся на куст, снова вскочил на ноги. Казаки уже перескакивали через плетни, выбегали на улицу. Максим очутился у самого конца обоза. Против него суетились два шведа, стараясь повернуть маленькую пушчонку, стоявшую на санях. Один из них, закутанный до ушей в черный плащ, схватил ружье и выстрелил.
Возле Максима тоже ударил выстрел, швед попятился и, прижимая к груди ружье, упал на сани. Второй бросил раздутый фитиль и побежал. Максим швырнул косу вдогонку бегущему, но она не долетела и зарылась в снег. Максим не стал догонять беглеца, а, повернув сани, зарядил пушку и навел на перекресток улиц. Ждать пришлось недолго. Из-за хаты выскочило четыре шведа. Максим поднес фитиль к пушке. Выстрел оказался удачным: два шведа остались на месте, один пробежал несколько шагов и тоже упал, только четвертому удалось удрать.
В селе неистово лаяли собаки, из хат выскакивала охрана. Ее встречали выстрелами. Казаки рассыпались по дворам, преследуя шведов.
Постепенно все стихло, лишь кое-где раздавались одинокие выстрелы и слышались предсмертные крики.
В обозе была мука, пшено, сало и мед. Все это перевезли в лес, а крестьян с лошадьми отпустили.
Некоторое время лесной лагерь жил мирно. Казаки отъедались после долгой голодовки, по целым дням сидели в землянках, играли в кости, вели бесконечные разговоры.
Но однажды раздались удары в большой чугун: звали на раду. На поляну высыпали казаки, остановились вокруг толстого пня. Из толпы вытолкнули двух здоровенных мужиков, которые при всеобщем одобрении схватились, за руки. Они боролись, как медведи: топтались, сопели, переваливаясь с боку на бок. Но вот смех утих — на пень поднялся Савва. Он обвел всех долгим взглядом и, словно на похоронах, снял шапку.
— Панове казаки, давно мы вестей ждали с Левобережья, да лучше бы не дождались. Страшные вести получил я: Мазепа изменил Петру, царю московскому.
Скрипели две ольхи, терлись одна о другую перекрещенными стволами. Кто-то глухо закашлялся. Потом все всколыхнулись, закричали.
— Как же теперь будет? — повернулся к Мазану Максим.
— Даже не верится… как же так?
— Кто рассказал?
Савва поднял руку. Вместе с перначом была в ней какая-то бумага.
— Вот универсал Мазепы. Слушайте: «Ознаменуемый всем нам наибольший ворог Москва…»
— Сожги его!
— Пусть дочитает! Читай!
— «Предостерегаем вас Московских указов не слушать и на их прелести не поддаваться».
Дальше уже не слушали.
— Панове казаки, — опять поднял руку Савва, — давайте вместе подумаем, как нам теперь быть. Оставаться здесь или…
— Подождем еще вестей!
— На Запорожье пойдем!
— Пойдем на левый берег, к войску русскому!
Спорили долго, до хрипоты, до пота на раскрасневшихся лицах. Решили пока оставаться на месте. Неизвестно было, что делается на Запорожье и где находятся русские гарнизоны. Решили еще послать людей в разведку и к Андрущенко, чтоб объединить свои силы.