Я не расслышал, что ответил учитель. Что можно было сказать педагогу, который превратился в мишень для насмешек моей любимой сестры, и не только сестры, все равно так ничего и не понявшему? Как можно было объяснить этому болвану, что сочинение моей сестры - насмешка над ним, неудачливым учителем?
- Но я все-таки не поставил вашей дочери двойку. Рука не поднялась. И знаете почему? Потому что, если здесь, в этом глухом селе, Гюльназ известно имя Галилея, если она помнит хотя бы единственную фразу, сказанную им, - это уже большое дело. Правильно я говорю?
Наступило тревожное молчание.
- Нет, неправильно ты говоришь! - не сразу возразил отец. - Ты должен был поставить Гюльназ двойку. Потому что именно здесь, "в этом глухом селе", нельзя жить тихо. Нельзя бессмысленно заучивать как попугай единственную фразу, сказанную когда-то пусть даже великим человеком.
- Нет, уста, нет... Это не так... Педагогика нас учит...
- Чему учит? До каких пор нас будут учить? - Крепко зажав в руке кисет с табаком, отец перебил его. - А когда у нас будут учиться? Если ученье хорошая вещь, а это бесспорно хорошая вещь, пусть немного и у нас поучатся... - Он показал рукой на далекий горизонт за Бабадагом. - Мы у них будем учиться, а они - у нас. Вот это и будет называться наукой.
- А чему им у нас учиться? - удивленно вздернул брови Рамзи. - Может быть, вы хотите сказать, пусть откроют в этих горах научно-исследовательские институты?
Отец взглянул на меня. В его выразительных глазах таилась тонкая улыбка. Я ждал. Интересно, как повернется разговор?
- Чему у нас учиться? - Отец вытащил из расшитого кисета с табаком обрывок газеты, стал неторопливо скручивать папиросу. - Жить, как мы живем... Да, жить здесь, среди этих гор, добывать хлеб из монолитных плит Агчая - наука. Причем, учитель, великая наука. Но что поделаешь, - в книгах, которые вы читаете, наверное, об этом ничего не написано...
- Это вы верно заметили, уста. - Рамзи-муэллим несколько посерьезнел. Об этом ни в одной книге не написано. Потому что это никому не интересно. Довольно!.. Наши деды достаточно поползали по этим скалам, словно ужи. Теперь все изменилось, пришло время нам летать как птицы. - Он указал в сторону Бабадага. - Разрушив тесное окно над мостом Улу, мы должны вылететь в широкий мир. - Потом искоса взглянул на меня. - И одной из первых ласточек будет ваш сын.
Кисет с табаком дрожал в руках отца, в его светлых глазах пылал огонь.
- На это тебе трудно возразить, учитель, - начал он медленно, будто опасаясь, что пламя вырвется наружу. - Знаешь почему? Потому что сейчас ты находишься на мертвой точке в науке. На этой точке человек думает: "Я уже все познал, все науки постиг". Вот почему мне будет трудно переубедить тебя.
- Мертвая точка в науке? Такое я слышу впервые.
- Это я просто так, к слову пришлось. Кто-то из ученых это лучше меня когда-то сказал, вы люди образованные, должны знать... Что-то вроде того: "Мне казалось, что я все знаю, но, когда я выучился, начал многое узнавать, я понял, что я ничего не знаю". Очень мудрые слова.
- Да, это, кажется, сказал Сократ. - Рамзи-муэллим искоса взглянул на меня.
- Кто бы ни сказал, хорошо сказал. Когда человеку кажется, что он все постиг, - это и есть мертвая точка. Надо перешагнуть через эту точку, подняться на вершину науки. Тогда, учитель, ты не станешь рушить то тесное окно над мостом Улу.
- Нет другого пути, чтобы узнать этот прекрасный мир, показать его детям, уста.
- Нет, учитель, путь, выбранный вами для узнавания мира, неверен. Для этого ты обрушишь окно своего собственного дома.
- Но ведь это окно - не окно. Оттуда виден только кусочек неба. Простая ошибка природы.
- Ошибка природы? Откуда ты это взял? Природа никогда не ошибалась. А тебе ошибкой кажется потому, что ты всегда смотрел со стороны, не мог проникнуть в ее нутро. Ты должен спуститься в глубины этого тесного ущелья.
- Я боюсь темноты, поэтому...
- Конечно, увидеть свет в глубинах не каждому дано.
- Вы о каком свете толкуете, уста?
Отец увлекся. Страстный огонь пылал в его глазах.
- О каком свете я говорю? Ну. как мне это тебе объяснить?.. - внезапно отец вытащил из кисета кремень. Изогнутым огнивом он ударил по камню. Вокруг рассыпались искры. - Вот видишь? - заметив усмешку в глазах учителя, отец занервничал. - Я только привел простой пример, а ты улыбаешься, думаешь, наверное, уста спятил. Но кто бы и что ни говорил, я готов поклясться, что внутри этого черного камня заключен свет. Он - первое изобретение первобытных людей. Он - мудрость безошибочной природы. Наше ущелье Агчай полно этих мудростей. Надо только уметь их видеть, уметь их разгадывать.
Пока отец говорил, я не переставал восхищаться уроком, который он преподал этому хвастливому учителю и за меня, и за Гюльназ. Нет, Гюльназ и сама в состоянии справиться. Пожалуй, это только относится ко мне.
- Тогда земля наполнится безумцами, не так ли? - с издевкой произнес Рамзи.
- Ты не беспокойся, учитель, мир и теперь наполнен безумцами. И у гор, и у долин, и у леса, и у безводных пустынь, и у степей с колючками, и у болот есть свои почитатели. Вот поэтому-то мир и прекрасен, - с этими словами отец положил свой кисет в карман и, указав на пачку тетрадей под мышкой у Рамзи-муэллима, произнес: - Но я все же не понял, что хотела сказать наша девочка... Гюльназ... Наверное, не без умысла писала она эти слова... - И тяжелым шагом направился к Бешбулагу.
Мне хотелось побежать за ним следом, объяснить, что хотела сказать Гюльназ... Но я передумал. Мой отец не нуждался в пояснениях.
- Ты видишь, старики никак не могут примириться с новым порядком вещей, - обратился ко мне Рамзи. - Старое проникло в их плоть и кровь, с ними сладить будет нелегко.
Я собрался уйти, ничего ему не ответив, но он продолжал:
- Ты хорошо делаешь, что учишься в вузе... Его голос вызывал во мне какое-то раздражение.
- Да, надо учиться. Светом науки надо погасить искры, высекаемые черным огнивом твоего отца. Иначе мы не сможем двинуться вперед.
Я как мог сдерживался. Пусть он плетет что хочет, но я должен молчать. И кулаки напрасно сжимаю.
К счастью, Рамзи-муэллим, поправив стопку тетрадей под мышкой, сам направился к школе.
В тот день я не смог увидеть Шахназ. Вечером к ним должны были прийти сваты Рамзи-муэллима. По этому случаю тетя Наиба даже не пустила дочь в школу. Я узнал об этом и не смог переступить порог их дома.
Когда совсем стемнело, я возвращался домой. Мысли мои где-то блуждали. Вдруг... кого бы вы думали я увидел у родника? Шахназ. Поставив кувшин на каменный желоб, она стояла в задумчивости. Услыхав шаги, она обернулась, а увидев меня, совсем растерялась и испуганно оглянулась по сторонам. Я тоже невольно оглянулся. Никого не было. Сердце мое забилось. Будто сама судьба нам благоприятствовала. Мы снова были одни под тенистой ивой нашего детства.
Я медленно подошел к девушке.
- Добрый вечер, Шахназ!
- Добрый вечер.
Это был не голос Шахназ, а эхо только что произнесенных мной слов. Я хотел ей сказать об этом, но почему-то застыл, уставившись на нее. И вдруг мне вспомнилось первое школьное письмо, написанное ей. Сердце мое сжалось. И Шахназ смотрела на меня, но ничего не говорила. Из ее кувшина хлестала вода, и это журчание буравило мне душу.
Надо сейчас же сказать, зачем я приехал из Баку. Но как это сделать, как объяснить, что я люблю ее, что в свое время написал ей неправду? Но почему сама Шахназ молчит? Почему не говорит, что ее хотят обручить с Рамзи-муэллимом, не спрашивает, как я к этому отношусь? Если она произнесет хоть слово, все сразу решится. Я в этот же вечер заберу ее в Себетли, к тете Халиде.
Но Шахназ молчала, и у меня язык будто прилип к гортани. Мне хотелось только одного: ничего не произнося, схватить ее на руки и бежать отсюда прямо до Себетли! Я шагнул к ней:
- Шахназ!
Полные черного блеска зрачки пахнули на меня холодом. Что это? Что хотят сказать мне эти глаза? Может, Шахназ желает выразить взглядом то, чего "е может произнести? "Мне жаль таких эгоистичных болтунов, как ты, Эльдар".
О господи, а если к тому же она рассмеется, что я буду делать?
- Что, Эльдар?
Нет, слава богу, эти слова ей в голову не пришли. Но почему же она молчит? Не ждет ли, чтобы я признал свою ошибку, попросил у нее прощения за то свое письмо?
- Я слышал, Рамзи-муэллим посылает к, тебе сватов...