— Нам нужно вытащить тебя отсюда, — прошептала я.
Несмотря на то, что в сарае были только мы с Ланой, я все еще была слишком напугана, чтобы говорить. Боялась, что ее отец услышит меня и вернется. Мне хотелось использовать то время, что у нас есть и покинуть это место как можно быстрее.
Но Лана не двигалась. Она уставилась на пол отсутствующим взглядом, прикасаясь пальцами к красным отметинам на своей шее. Не думаю, что она понимала, что делает. Я нежно кладу руку ей на плечо, кивая головой в сторону открытых дверей:
— Ты слышишь меня? Нам нужно идти.
Лана резко отдернулась от моего прикосновения.
— Нет.
У меня отвисла челюсть.
— Ты же не серьезно?
Она поднялась на шатких ногах, стряхивая с них грязь и сено.
— Я не могу уйти, — пробормотала она.
Мне хотелось схватить ее за плечи, чтобы привлечь внимание, но она напоминала раненое животное, готовое убежать от меня в любую секунду.
Я действовала осторожно, сделав маленький шаг вперед.
— Знаю, ты напугана, но тебе нужно выбираться отсюда. Я помогу тебе. Куда ты хочешь пойти? Ты можешь пойти куда захочешь.
— Я хочу пойти в свою комнату и лечь спать.
— Ты не можешь пойти туда.
Она пронеслась мимо меня. Я в изумлении смотрела, как она начала убирать помещение. Веревки, которые висели на стене, спутанные, валялись на земле. Одна была близка к тому, чтобы соскользнуть вниз со стены, раскачиваясь взад и вперед, словно маятник. Седло упало в большое ведро с водой. Ведра, стоявшие у стены, были опрокинуты, а корм для лошади рассыпан по полу.
Лана принялась за работу. Она двигалась из одной стороны сарая в другую, ее шаги были проворными и уверенными. Когда она наклонилась, чтобы убрать ведра, я кинулась к ней.
— Остановись, — я хватаю ручку. — Лана, что ты делаешь?
Она выпрямила спину. Отпустила ручку этого ведра и пошла к следующему.
— Я не могу пойти лечь спать, зная, что сарай остался в таком состоянии.
Была ли я соучастником преступления, позволяя ей все здесь убрать? Именно так я себя чувствовала. Но, у меня не было опыта в подобного рода ситуациях. Казалось, у меня была повязка на глазах.
Я двигалась вперед, но очень медленно, надеясь, что какое бы направление я не выбрала — оно было правильным. Худшей частью всего этого было то, что, чем больше вещей она ставила на свое место, тем сильнее краска заливала ее щеки. Ее дыхание пришло в норму, а слезы перестали литься.
Мои внутренности скрутило. Я поняла, с непреодолимым чувством страха, что это заставляет ее чувствовать себя лучше. Уничтожение доказательств помогало ей прийти в себя.
Она не прекращала двигаться, пока не расставила все по своим местам. Затем она вытерла руки и осмотрела сарай.
— Я устала, — сообщила она.
Я сейчас сплю? Должна бы. То, что я испытываю, не могло происходить на самом деле. Я моргнула, но Лана все еще стояла прямо передо мной. Все тот же отсутствующий взгляд был на ее лице.
— Не ходи туда, — прошептала я.
Она выдержала мой пристальный взгляд и произнесла:
— Ты все еще собираешься остаться здесь, не так ли?
Я наклонила голову в сторону.
— У меня есть иной вариант?
— У тебя много вариантов.
— И не один из них не включает твой отъезд отсюда, — ответила я. — Я не могу отрицать то, что видела.
Она вышла из сарая, но не раньше, чем я услышала, как она сказала:
— Ради твоего же блага, я бы хотела, чтобы ты смогла.
Я была слишком потрясена, чтобы двигаться. Чтобы дышать. Чтобы говорить.
Технически, я должна была оставаться здесь до конца лета. Но, как я могла ступить на порог этого дома, зная, что произошло? И как я могла не уехать, зная, что моя подруга нуждается во мне? На секунду я закрыла глаза и поплелась позади Ланы. Наконец-то, мне удалось догнать ее, и мы вместе пошли к черному ходу. Она открыла дверь, и петли заскрипели. Клянусь, это было предупреждением остановиться прямо там.
Я колебалась. В течение многих лет этот дом был словно моим собственным. Я могла свободно приходить и уходить. Но сейчас это ощущалось неправильным.
Я вошла внутрь, приготовившись к тому, что отец Ланы выпрыгнет и нападет, но как и в большинстве домов в это время суток, здесь было абсолютно тихо. Единственным отличием было то, что эта тишина была жуткой. Холодильник гудел, и кондиционер раздувал холодный воздух через вытяжку. Я была близка к тому, что моя душа уйдет в пятки.
Никто из нас не сказал ни слова, пока мы спускались по лестнице в коридор. Рядом с лестницей находилась гостиная. Единственная лампа была включена. Комната была одним сплошным цветом: цветом слоновой кости. На каминной полке стояли семейные фотографии. На одной была изображена Лана, где ей было одиннадцать. Она смотрела прямо в камеру с легкой ухмылкой на лице. Это была ухмылка, которую я видела снова и снова. Я приписывала ее стеснительной личности Ланы. Но, сейчас я видела, что за этой маленькой ухмылкой скрывалась не ее застенчивость, а ее предусмотрительность. Страх.
Я пыталась осторожно подняться по ступенькам, но не важно, как усердно я старалась, ступеньки скрипели подо мной. Не могла сказать того же о Лане. Она двигалась так тихо, как будто шла по воздуху.
Комната ее родителей была в самом конце коридора. Дверь была закрыта. Всего в нескольких шагах находился ее отец. Мне следовало отвести глаза от двери как можно скорее, потому что, если я буду пристально смотреть на ее гладкую поверхность еще хотя бы секунду, то она бы превратилась в экран, на который проецировалось то, что сделал отец Ланы. Я зажмурила глаза и пошла в комнату подруги.
Закрыла за собой дверь, я не могла поверить, что действительно остаюсь здесь.
Лана включила лампу на тумбочке. Я скрестила руки и уставилась оценивающим взглядом на ее комнату, пытаясь найти что-то, что бросилось бы в глаза. Что-то, что бы свидетельствовало о том, что что-то не так.
Но все было как обычно.
В углу стоял туалетный столик. Кремовое, в полный рост зеркало располагалось рядом со шкафом. Ее кровать была застелена легким стеганным светло-серым одеялом.
Сейчас, когда я смотрела на ее комнату другими глазами, я могла увидеть, что это не была спальня. Все было представлено так, что любой, кто приходил в их дом и видел ее комнату, думал, что Лана собрала воедино свою жизнь.
Она могла схватить свою зубную щетку и кошелек, и никто бы даже не подумал, что она жила здесь.
Я задумалась, сколько раз ей приходилось убирать свою комнату так же, как и сарай. Я страшилась этой мысли.
Лана обошла комнату вокруг, открывая и закрывая ящики. Она прижала к груди свою пижаму и тихо прошла в ванную, которая была соединена с ее комнатой, и закрыла за собой дверь. Спустя несколько секунд я услышала, как включился душ.
Я закрыла глаза и наклонила голову назад, опираясь о дверь.
Вслепую, я ищу замок на двери. Найти не могу.
Я наклонилась и осмотрела ручку двери.
Там не было замка.
— Сукин сын, — прошептала я.
Отошла. Обхватила себя руками под грудью. Я чувствовала, как скрутило живот. Стремление уехать было сильным, но я не могла оставить Лану.
Когда она вышла из ванной, за ней тянулся след пара. На ее пижамных штанах были розовые овечки. Она одела белую футболку, которая была на три размера больше. Лана выглядела слишком маленькой и хрупкой для того, что с ней произошло. Как она не рассыпалась на части?
Я закусила щеку, стараясь не плакать.
Лана убрала декоративные подушки со своей кровати, сбрасывая их в угол. Я отошла от двери. Провела пальцами вдоль ее компьютерного стола.
Она забралась в кровать и потянулась, чтобы выключить лампу, предварительно бросив взгляд на меня.
— Спокойной ночи.
И выключила свет. Зашелестела простынь, когда она устраивалась удобнее.
— Спокойной, — прошептала я.
Вот так она собиралась закончить ночь.
Никаких слез.
Никаких эмоций.
Ничего.
Я легла навзничь. Каждая мышца моего тела была напряжена. Я боялась расслабиться. Боялась пошевелиться. Или даже дышать. Поэтому смотрела, как надо мной на потолке медленно двигались лопасти вентилятора. Я старалась сосредоточиться на счастливых вещах. Хороших вещах. Лопасти вентилятора напомнили мне о колесе обозрения. Я представляла государственную ярмарку, и как из трех летних месяцев ярмарка выпадала на самый жаркий день. Я воображала жирную еду, вопли смеха и шум голосов.
Я сузила глаза, делая все возможное, чтобы удержать эту сцену. Но воспоминания о Лане и мне, когда нам было по тринадцать, всплыли у меня в голове. Мы стояли в очереди на колесо обозрения. Она уставилась вверх на аттракцион. Ученики зашевелились, очередь начала двигаться. Я убеждала ее двигаться вперед. Она обернулась и посмотрела на меня безумными глазами.
— Я не пойду туда.
Она вышла из очереди и встала в сторонке. Пришла моя очередь. Когда я достигла верхушки, то посмотрела вниз на нее. Она все еще стояла там одна с отсутствующим выражением лица.
— Какого это было? — спросила она, когда я вышла.
Это было никак. Я была занята тем, что не сводила с неё глаз, пытаясь убедиться, что с ней все в порядке. Я пожала плечами и сказала ей, что это было неплохо. После этого мы перешли к другим аттракционам.
Но сейчас я поняла, что Лане не нужно контролировать свою жизнь. Ей просто нужно быть готовой ко всему, что встретится на ее пути. Я все еще могла слышать воду, капающую в ванной, и обычный скрип, исходящий от деревянного дома. Я очень старалась игнорировать шум. Мои глаза непреднамеренно возвращались назад к двери. Я быстро отводила взгляд, но мои пальцы сжимали простыни.
Дыхание Ланы начало выравниваться. Я повернулась и уставилась на ее затылок.
Действительно ли я знаю человека, которого называю лучшей подругой?
Раньше я так и думала.
Я знала, что она не умела танцевать. Любила фильмы, потому что через два часа, а порой и меньше, тебе был гарантирован счастливый конец. Знала, что небесно-голубой был ее любимым цветом, и что она любила рано просыпаться и смотреть на восход солнца. Знала, что она ненавидела дождливые дни.
Я думала, это были части ее истории. Но все обстояло не так. Они были простым знаком препинания — началом того, кем она действительно является.
— Лана, — прошептала я.
Я не рассчитывала на ее ответ. Мне просто нужно было на чем-то сконцентрироваться.
Спустя несколько минут тишины простыни зашелестели, и она сказала хриплым голосом, — Да?
Я знала, что она не хочет об этом говорить. Но в моей груди поселилась боль, такая глубокая и сильная. Она не исчезнет, пока я не поговорю с Ланой.
— Как долго это продолжается? — прошептала я.
Затем я услышала, как она сглотнула. — С тех пор, как мне исполнилось десять.
Ее слова отозвались эхом по всей комнате, забирая воздух вокруг меня, лишив меня возможности дышать.
— Кто-нибудь знает?
— Только моя мама. — Сказала она, ее слова были такими небрежными, словно мы трепались о том, что съели на ужин.
— И….и она ничего не сделала? — прошептала я.
— Это было бы позором для семьи, — прошептала в ответ Лана, — Так что она все замяла и теперь притворяется, что ничего не происходит.
Я была настолько ошеломлена, что не могла говорить.
Когда вы смотрите на маму Ланы, то видите шпильки, жемчуг и помаду. Она всегда собрана. Она из эпохи Сьюзи Хоуммэйкер.
Я быстро поняла, что созданный ею образ был обманом. Эта пыль начала исчезать, и я увидела правду.
У меня не было слов. По крайней мере тех, который могли стереть то, что с ней произошло.
— Мне очень жаль, — сказала я, обрывочно.
Это были всего три простых слова. Но сказанные правильно, правдиво и с состраданием, они могли бы заново собрать душу воедино.
Приглушенный звук исходил от Ланы, напоминающий звук, исходящий от умирающего животного, и это было мучительно. Слезы сразу же наполнили мои глаза, все передо мной поплыло.
Я не обнимала ее и не засыпала другими вопросами. Я просто легла рядом и позволила ей выплакаться.
Через несколько минут ее рыдания стали икотой, а затем — сопением. Она повернула лицо и уставилась в потолок вместе со мной.
— Я не вернусь в школу, — заявила она.
Я с грустью посмотрела на нее. Мне бы хотелось быть шокированной и спросить почему, но я не могла. Мое сердце ушло в пятки.
— Я не смогла ее осилить, — продолжила она. — Это была пытка. Я пыталась завести друзей, но понятия не имею, как это сделать. Не знаю, как перевести эти маленькие разговоры во что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее дружбу. Я пыталась учиться, но никогда не могла сосредоточиться. У меня были панические атаки во время занятий и довольно-таки скоро я вообще перестала на них ходить.
Лана смахнула слезы тыльной стороной руки.
— Я оставалась в школе, пытаясь убедить себя, что каждый день будет лучше. Я закрывалась в квартире и …, — ее голос надломился. — Было такое чувство, что я сходила с ума. Казалось, что у меня нет других вариантов. Я всю свою жизнь планировала уйти из этого дома. Пойти в колледж, где я наконец-то смогу начать новую жизнь. Но, осознание того, что у меня никогда это не получится, что я это не осилила … убивает меня больше, чем что-либо еще.
Мой мозг достиг своего предела, переваривая все то, что она мне сообщила.
— Я думала тебе хорошо в школе. Я … я разговаривала с тобой каждый день, и ты выглядела нормально.
— Я заставила тебя поверить, что все хорошо, — ответила Лана.
Я покачала головой, мои волосы зашелестели на подушке. Не знала, что сказать, или куда уйти отсюда.
Впервые в жизни я была в полной растерянности.
В конце концов, Лана медленно уснула.
Уже было раннее утро, когда я погрузилась в сон. Казалось, я могла не спать всю ночь, но птицы начали щебетать за окном. И как бы странно это не звучало, но их пение производило успокаивающий эффект. Было приятно осознавать, что кто-то живой уже проснулся.
И прямо сейчас ослепляющий свет опустился на мое лицо.
Я еле-еле открыла один глаз и тут же вздрогнула. Этим ослепительным светом было дурацкое солнце, которое лилось через окно.
Я была не в настроении для ясных небес и чего-либо, связанного со «счастливыми днями». Я хотела пойти домой, залечь на дно в своей комнате и перезимовать, пока случившееся не стало бы отдаленным воспоминанием.
Я хотела найти легкий выход из ситуации.
Сев, я размяла шею, а затем посмотрела вниз на свое тело. Думаю, что в течение этой ночи я успела переодеться в какую-то пижаму. Мои волосы были спутаны вокруг лица, а глаза все еще оставались заспанными. Мне не нужно было зеркало, чтобы понять — я выглядела дерьмово.
Мой внешний вид был наименьшей моей проблемой.
Я посмотрела на Лану.
Она сидела на подоконнике. Блестящий свет, казалось, ее не беспокоил. Она думала о своем, а мне казалось, что если она достаточно долго будет нежиться на солнышке, то возможно, всего лишь возможно, вся темнота из ее жизни исчезнет.
Я откашлялась.
Она повернулась ко мне. Подарила одну из своих улыбок. — Доброе утро.
Я проворчала в ответ.
— Который час? — спросила я.
— Восемь.
Я протерла глаза. Я даже не знала, как могла сейчас соображать.
— Тебе нужно еще поспать.
— Нет, все хорошо. Мне пора встать.
Она скрестила руки, опуская ноги на ковер.
— Хочешь завтракать? — предложила она.
Я осторожно на нее посмотрела. — Нет, я не голодна.
— Уверена? Потому что я чувствую запах яиц и бекона, и знаю, как ты их любишь. Или мы можем съесть что-нибудь другое, — бессвязно говорит она. — Как на счет французского тоста? Ты любишь французский тост?
Она была не в своем уме, если думала, что я пойду вниз есть завтрак, где я с большой вероятностью увижу ее родителей.
— Лана.
— Да, — ответила она звонко.
До того, как я заснула этим утром, я все распланировала. Я собиралась поговорить с ней о ее уходе от отца, не важно, как сильно она была напугана. Но ее взгляд был отчаявшимся.
Я сглотнула и, одев фальшивую улыбку на лицо, произнесла:
— Давай полежим у бассейна.
— Звучит отлично, — ответила она.
Я могла притворяться несколько часов.
Может быть целый день.
Я сделаю это ради нее.