Я замолчала.
Воспоминания начали отдаляться. Я все еще стояла, но они медленно уходили. Все дальше, и дальше, и дальше. Становились маленьким пятнышком в моей памяти, после чего полностью исчезнуть.
Из меня вырывается дрожащий вздох, и я встречаю пристальный взгляд доктора Ратледж. Каждый раз, когда я рассказываю ей больше из своей истории — воспоминания поглощают меня. Возвращаться к действительности болезненно. Я хочу остаться в прошлом, где меня ждет Макс, и где Лана все еще со мной.
Доктор Ратледж смотрит на меня с пониманием, прежде чем опускает взгляд на часы.
— Уже 17:00. Мы продолжим завтра.
Спасибо, Господи. Я бы больше не выдержала. Мне нужно выбраться из ее офиса и убедиться, что все мои воспоминания о Лаклане, Максе и Лане на месте. Я представляла себя, закрывающей дверь, выбрасывающей ключ за спину, и убегающей как можно дальше.
Я встаю и иду к двери.
— Наоми?
Я вздрагиваю и поворачиваюсь. Не говорите мне, что это еще не все.
— Ты хорошо поработала сегодня, — мягко, с намеком на гордость, произносит доктор Ратледж.
Меня не должны согревать ее слова, но это так. Она слушает меня. Она дает мне шанс, что позволяет мне понять, что, возможно, не все доктора в «Фэирфакс» полные кретины.
Мэри ждет меня в коридоре. Мы идем в столовую на ужин. Ни один из нас не произносит ни слова. Я пытаюсь оставить Макса и Лану в офисе доктора Ратледж, но это невозможно. Они повсюду следуют за мной.
Мне не спастись от них.
Мы останавливаемся перед столовой. — Я заберу тебя через 45 минут, — говорит Мэри, после чего уходит.
Я шестая в ближайшей двадцатке. Черт, здесь были все. За всем, что я делаю, здесь обязательно наблюдают. Поначалу это раздражало, но сейчас я привыкла.
Ирония этой комнаты была в планировке. Она была похожа на классический ресторан. Белые колоны, камин между французскими дверьми. Темно-синий ковер. Бледно-желтые стены, и, конечно же, две больших картины с цветами, висящие на стене. Я обязательно смотрю на них, хотя бы раз в течение всего приема пищи. Я расцениваю это, как свою дневную художественную терапию.
Я хватаю свою еду, которая состоит из жидких макарон с сыром, щедрого совка зеленой фасоли и одного куска сухого, шоколадного пирога. Пластиковая посуда и вода.
Столы рассредоточены по всей комнате. Некоторые люди сидят вместе и разговаривают. Некоторые нет. Кто-то, вроде меня, сидит один. Единственной моей привычкой было то, что я сидела недалеко от Притворяющейся Мамочки. Она была за своим обычным столом, укачивая на руках свою малышку.
Я медленно жую, и наблюдаю за людьми. Рядом с Притворяющейся Мамочкой сидит Эмбер. Она перебирает свои макароны, просеивая лапшу, пока не находит ту, что соответствует ее требованиям. Наконец-то, она выбирает одну и сосет сыр. Она собирается осторожно вытереть лицо, но я вижу, как она выплевывает лапшу в салфетку.
Она повторяет процесс. Медсестра видит тоже, что и я. Она подходит к Эмбер и что-то тихо говорит ей на ухо.
Эмбер скрипит зубами, держа другую макаронину у рта и не сводя с нее глаз на протяжении нескольких секунд. И потом ее переключает.
— Я хочу вернуться в свою чертову комнату! — Она берет свой поднос и бросает его в стену.
Везде вспыхивает раздражение. Пациенты начинают вопить. Некоторые хихикать. Одни кричат и прячутся под столом. Притворяющаяся Мамочка качает у груди своего ребенка и напевает колыбельную.
Есть один парень, который сидит со мной за столом. Он невозмутим. Он откидывается назад на своем стуле и усмехается. Скорее всего, он приговорен к пожизненному. Это бы объяснило его счастье посреди всего этого хаоса.
Все, что я могу делать — это смотреть. Есть всего несколько вещей, к которым я никогда не привыкну.
Я оставляю свою еду и иду к медсестре, разговаривающей с Эмбер. — Я могу уйти? — спрашиваю я, перекрикивая шум.
Она бросает на меня раздраженный взгляд. Я уже могу сказать, что она собиралась отказать мне.
— Я не собираюсь убегать или буйствовать, — говорю я быстро. — Просто хочу пару минут покоя.
Она обводит меня взглядом с головы до ног. Должно быть, я прошла ее осмотр. Или, возможно, она устала от происходящего хаоса или же ее просто не беспокоило то, что я делаю. Так или иначе, она живо говорит «да» и поворачивается обратно к Эмбер.
Я пинком открываю дверь. Холодный воздух обрушивается на меня так мучительно больно, что я тяжело дышу. Но, когда дверь закрывается за мной, и шум изнутри затихает, я понимаю, что предпочту этот морозящий воздух любому дню, проведенному в той столовой.
Я иду сквозь снег, прокладывая дорогу к перилам лестницы. Передо мной тянутся островки с травой, покрытой снегом, и голыми деревьями, величественно стоящими при минусовой температуре. Знаете, если бы я захотела, то сбежала бы от всего этого. У меня будет тридцать минут, максимум час, когда никто даже не заметит, что меня нет. Я испугалась такой заманчивой мысли. Продолжала оглядываться через плечо, боясь, что кто-то наблюдает за мной изнутри и может прочитать мои мысли.
Засовываю руки в карманы толстовки и иду к лестничному пролету. Сажусь на верхнюю ступеньку. Здесь я ближе всего к свободе. Балконные двери скрипят, открываясь позади меня. Я смотрю вперед, когда дверные замки защелкиваются.
— Наоми.
Только от одного его голоса я покрылась гусиной кожей. Лаклан.
Он садится рядом со мной и делает глубокий вдох. От этого в воздухе появляется как бы дымка тумана. Я пытаюсь схватить ее, пока она не исчезла, но я опоздала.
— Я искал тебя, — говорит он.
Я смотрю прямо перед собой. — Кто сказал тебе, где я?
Его плечо касается моего, но он не пытается передвинуться. Я закрываю глаза и просто растворяюсь в этом. Его теплоте, ощущении его рядом. Руки обхватывают нижнюю часть бедер. Я продолжаю пялиться на деревья.
— Никто, — отвечает он. — Когда я вошел в столовую, ты выходила и … вот ты здесь.
— Вот я здесь, — произношу я, пробуя на вкус эти слова, пытаясь понять их смысл.
Действительно ли я здесь? Конечно, в физическом смысле я здесь, но это ничего не значит. Моя душа, моя сущность — раздроблена. Макс, Лаклан и Лана удерживают по кусочку.
В конце концов, я смотрю на Лаклана. Хочу дотянуться до него и схватить ту часть себя, что он украл.
Стоит мне только посмотреть на него, как я хочу сказать, что испытываю к нему. Я так сильно его люблю. Моя любовь к нему так сильна, что меня можно считать почти выздоровевшей. Я это знаю. Но, моя любовь к Максу так же глубока. Делает ли это меня ужасным человеком? Любить двух мужчин одновременно? Полагаю, да. Но я жажду их обоих больше, чем воздуха.
Если бы мне пришлось выбирать между ними прямо здесь и сейчас, то я бы не смогла этого сделать. Я не знаю, как жить без каждого из них.
Лаклан немного изменился. Я знаю, что это невозможно. Прошло не так уж и много времени с нашей последней встречи. Его волосы выглядят длиннее. Обычно он всегда чисто выбрит, но сейчас на его лице щетина. Его глаза выглядят утомленными и очень печальными. Я хочу спросить, из-за чего он не спит по ночам, но я почти уверена, что знаю ответ.
— Ты сказал мне, что не вернешься.
Чувства переполняли меня сейчас. Поэтому мои глаза наполнились слезами. Эмоциям же нужно искать какой-то выход. — Ты не можешь просто входить и уходить из моей жизни. Это убьет меня, — отрывисто говорю я.
Он проводит рукой по своим густым волосам. — Я даже не знаю, должен ли быть здесь прямо сейчас, — признается он. — Я просто чертовски сильно скучаю по тебе.
Я позволяю себе окунуться в его слова и незамедлительно чувствую скачок энергии, которого не чувствовала с тех пор, как видела его в последний раз.
— Я тоже скучаю по тебе, — шепчу я.
Острые карие глаза Лаклана сосредоточились на мне, выражая решимость. — Они позволяют вам выходить или что-то вроде этого. Ты же это знаешь, да?
Я не знала. — Откуда ты знаешь?
— Я спрашивал. Если бы ты могла уйти отсюда на выходные… ты бы хотела, чтобы я тебя забрал?
Я хотела этого больше, чем свой следующий вздох. Обретаю дар речи и шепчу. — Я бы этого хотела.
— Хорошо. Так и будет, — говорит он с уверенностью.
У Лаклана оптимистичности было на нас двоих. Я действительно не верила, что они мне дадут уйти на выходные. Я начала верить, что никогда не выберусь отсюда.
Я отвожу взгляд. — Я всегда была сумасшедшей? — спрашиваю рассеянно.
— Не говори так о себе.
Я киваю головой в сторону здания. — Они думают, что я сумасшедшая. Продолжают пытаться диагностировать меня.
Я играю с тканью своих тренировочных штанов. — Даже мой новый доктор… Кажется, и она меня не может понять.
— Она тебе нравится?
— Лучше, чем мой предыдущий врач. Почему-то, я ей верю. — Я неловко пожимаю плечами.
— Это уже хорошо, — ответил Лаклан.
Я смотрю на него. — Я видела тебя несколько ночей назад.
Лаклан хмурится.
— Ты лежал со мной, — продолжаю я. Он резко вдыхает и сцепляет руки за шеей. Он зажмурил глаза, как будто ему было больно. — Сумасшествие, правда? Тебя там не было, но ты был. Клянусь, ты был. Говорил со мной. Рассказывал мне историю, помогая уснуть. Даже сейчас, я не могу сказать, сидишь ты здесь, или я представляю это себе.
Он встает и резко становится на колени на ступеньку ниже от меня. Его колени зарылись в холодный снег, но его, кажется, это не заботило.
— Прямо сейчас, я здесь.
Его руки оборачиваются вокруг моих коленей. Его пальцы мягко проводят по моей коже. Я остаюсь совершенно неподвижной и смотрю, как его руки путешествуют от моих коленей в сторону моих бедер, и дальше к талии. Он крепко держит меня, как если бы я могла сбежать в любую секунду.
— Однажды, ты выберешься отсюда, — он медленно произносит последние свои слова. — И все будет хорошо.
Я верю его словам, только потому, что это все, что у меня осталось. Опускаюсь ниже, сворачиваюсь вокруг него и прячу лицо у его шеи. Вдыхаю его аромат, как будто это последняя вещь, которую я в состоянии сделать.
— Скажи мне, с чем ты борешься, и я буду бороться с тобой, — шепчет он в мои волосы.
Я обняла его за шею, удерживая на месте. Болезненный стон вырывается из моего рта. Если бы я могла вытащить из себя хоть слово, то сказала бы Лаклану, что каждый день скучаю по нему. Что каждый день порознь, заставляет меня чувствовать, как жизнь медленно утекает из меня. Но, мне не нужно ничего говорить. Лаклан слышит правду без произносимых мною слов.
— Я знаю, — шепчет он. Он пододвигается ближе, и наши лица в дюйме друг от друга, наше дыхание соединяется воедино. — Я собираюсь забрать тебя отсюда.
Надежда почти полностью исчезла из моей души. Но сейчас я ее чувствую. Крепче держусь за нее. Кто знает, как долго продлится это чувство.
Он неохотно отодвигается. Его руки касаются моих щек, делая медленные круги. — Мне нужно идти.
— Нет, — протестую я. Мои руки напрягаются вокруг его шеи. — Останься.
— Я не зарегистрировался в приемном отделении. Мэри найдет меня, и, ты знаешь, она не побоится выкинуть меня отсюда.
— Останься, — шепчу я напротив его губ.
— Я…, — он начал что-то говорить, но его слова растворились в воздухе.
Его губы двигаются напротив моих. Сначала медленно. Но потом поцелуй набирает обороты, и мы вдвоем почти становимся отчаянными. Мои пальцы накручивают его волосы. Он дышит через нос. Его тело ложится на мое, и ощущение его веса заставляет тепло растечься по всему телу.
Потом Лаклан резко отстраняется. Мы оба глубоко дышим. Его руки хватаются за перила. — Мне нужно идти, — я не знаю, говорит он это себе или мне. — Но я не собираюсь избегать тебя, понятно? Я люблю тебя, — говорит он отчаянно.
— Я тоже люблю тебя.
Он встает и поднимается по лестнице. Я слышу хруст снега под его ногами.
Закрываю лицо руками. Погружаюсь в свою память, и иду сквозь года, пока не нахожу то, что смягчает уход Лаклана.
Я нахожу воспоминание, которое заставляет мои губы расплыться в улыбке. Я нахожу воспоминание, которое поражает холод и чувство одиночества.