Я смотрю в окно, наблюдая за тем, как тысячи снежинок, порхая, опускаются на землю. Прижимаю лицо к стеклу, желая оказаться на свободе. Но не тонкий слой стекла отделяет меня от внешнего мира, а правда.
Многие люди верят, что правда — это изящная маленькая птичка. Они считают её безобидной.
Но я знаю то, чего они не знают.
Если они осмелятся разомкнуть свои ладони, то обнаружат, что маленькая птичка упорхнула. Это разорвет их кожу на куски, выроет дыры в их душах, прямо там, где это будет ощущаться больнее всего.
Вот почему я здесь, а они — нет.
Я прижимаюсь лбом к окну и дышу на стекло. Дыхание образует форму облачка, проявляя мои подсчеты. Я делаю еще одну отметку на стекле. Тридцать дней.
Тридцать дней прошло с тех пор, как меня принудительно поместили в «Институт психиатрического здоровья Фэирфакс».
В течение 720 часов я открываю по утрам глаза в незнакомой комнате. В течение 720 часов медсестры заходят ко мне в комнату с интервалом в один час. В течение 720 часов я нахожусь под круглосуточным контролем, словно я — ребенок, незаслуживающий доверия.
Я наблюдаю за мухой, которая бьется в окно, отчаянно пытаясь найти выход в мир.
— Я уже пыталась. Бесполезно, — я прикасаюсь пальцем к окну. — У них есть эти ужасные замки с плотно закрученными гайками.
Муха прекращает двигаться, словно смогла услышать мои слова. Рано или поздно выход найдется. Я чувствую, как сильная и мощная зависть растекается по всему моему телу. Мне хочется прихлопнуть это насекомое, убив все надежды на спасение.
До чего же я докатилась. Завидую чертовой мухе.
Кто-то громко стучит в дверь.
Стук, второй, третий…
Три — магическое число для моей медсестры. Оно словно те две секунды, которые помогают ей подготовиться к тому, что она увидит по эту сторону двери.
Мэри стоит в дверном проеме. Я узнаю ее короткие каштановые волосы и яркую форму. — К тебе пришел посетитель, — говорит она.
Я отхожу от окна. Мое сердце бьется тем же монотонным ритмом, что и каждый день, но за считанные секунды ускоряется. Теперь оно звучит иначе. Теперь оно не скучает. Оно заинтересованное, обновленное и заинтригованное. Это прекрасно. И все это может означать только одно.
Лаклан Холстед.
Прежде чем выйти из комнаты, я оборачиваюсь через плечо. Муха исчезла.
— Счастливая, — бормочу я себе под нос, выходя из комнаты.
Если кто-то сомневается в существовании безумия, то им нужно побывать здесь. Оно просачивается из каждой комнаты. Оно скользит вниз по стерильным коридорам и прилипает к каждому пациенту, лишая его надежды и увеличивая отчаяние.
Некоторые не реагируют на это. Но те, которые все-таки это делают, начинают кричать. Медсестры сбегаются в коридор, и секунды спустя крики превращаются в стоны, а потом и вовсе умолкают. Когда я только появилась здесь, от этих криков у меня бегали мурашки по коже. Но сейчас я уже привыкла к ним.
Пока мы с Мэри шли по коридору, мимо нас прошла медсестра с брюнеткой. Мои шаги замедляются. Я смотрю на брюнетку. Её волосы пострижены очень коротко. Она очень бледная, и под флуоресцентным освещением тон её кожи приобретает желтоватый оттенок. Её тело измождено. Полоски, пересекающие её руки, рассказывают свою историю. Она встречается со мной взглядом. Её душа, просвечиваясь через глаза, спрашивает: «Какого черта я все еще здесь»?
У меня нет ответа.
Мэри останавливается возле двойных запертых дверей. Она вводит четырехзначный код, и двери медленно открываются. Выглядит так, словно мы отправляемся в ад. Комната отдыха — самое унылое место в «Институте психиатрического здоровья Фэирфакс». В этом месте толпятся все.
Мэри толкает меня вперед. Жалюзи открыты, впуская солнечный свет, который делает коричневый напольный линолеум абсолютно белым. Столы расставлены по всей комнате. Несколько людей сидят, играя в настольные игры или смотря телевизор, висящий на стене. Новости, сопровождаемые субтитрами, тихо проигрываются.
Но большинство людей ничего не делает. Они смотрят прямо перед собой остекленевшими глазами.
Меня окружает целая куча чахнущих умов. Но у меня есть человек, который пытается удержать меня выше безумия, и сейчас он находится всего лишь в нескольких шагах от меня.
Мое тело расслабляется, когда я вижу Лаклана. Он сидит за столом возле окна. Его густые брови нахмурены, пока он сканирует пространство по ту сторону окна. Его загорелая рука тянется вверх и ослабляет темно-голубой галстук. Его каштановые волосы по-прежнему пострижены коротко, и несколько прядей спадает ему на лоб.
Если я закрою глаза, то он станет мальчиком с дерзкой улыбкой, которая исходит из детской наивности. Своеобразный образ из прошлого. Лучший друг, укравший мое сердце. Когда я открываю глаза, этот образ исчезает, и передо мной предстает мужчина. Его дерзость превратилась в опыт. Его тело окончательно сформировалось. И сейчас, он владел не только моим сердцем, но и моей душой.
Он всегда был продолжением меня. Вы не можете находиться рядом с человеком и надеяться, что ваша боль не распространится на него. Я знаю, что моя грусть — его грусть.
Я пересекаю комнату. Лаклан все еще смотрит в окно. Я прищуриваю глаза и прослеживаю его взгляд, устремленный на голое дерево, растущее ближе всего к окну. То самое дерево, на которое я всегда смотрю. На его ветках совсем не осталось листьев, и оно согнулось под сильным холодным ветром. Всю прошлую неделю, я наблюдала за застывшими каплями воды, свисающими с одной из самых низких веток. Они весели там, вот-вот готовые упасть.
Слабая ветка покачивается в воздухе, но капли воды не падают. Если ледяные капли смогли уцелеть, то, возможно, и я смогу удержаться за свою маленькую частицу здравомыслия.
Я села на стул напротив Лаклана.
Его глаза встречаются с моими. Это шокирует мою нервную систему. Моя кровь начинает приливать к голове.
— Как ты? — спрашивает он.
Мои ступни опираются на край сиденья. Я кладу свой подбородок на колени, отказываясь смотреть в его сторону. Он часто навещает меня. Но время между этими визитами с каждым разом, кажется, тянется все дольше и дольше.
— Точно так же, как и два дня назад, — отвечаю я.
Лаклан спокойно смотрит на меня. Его взгляд напоминает акулий, который ничего не упускает из виду. — Ты говорила с врачом?
Я смотрю в окно, избегая его взгляда.
Лаклан издает усталый вздох и запускает руки в свои волосы. — Я скучал по тебе, Наоми.
— Я тоже скучала по тебе, — мой голос дрожит.
— Ты ведь знаешь, что тебе здесь не место, верно?
Я киваю.
— Тогда ты должна приложить усилия и стать лучше, — Лаклан осматривает комнату так, словно наблюдает за цирком. Его челюсть напряжена. — Черт, мне не стоило оставлять тебя здесь.
Я потянулась через стол и положила свою ладонь поверх ладони Лаклана. Его глаза кажутся закрытыми, когда он смотрит на наши руки. Он переворачивает свою ладонь, и его пальцы начинают поглаживать мое запястье, заставляя кожу гореть. Затем быстрым движением он кладет свою руку поверх моей. — Ты любишь меня?
Я смотрю Лаклану прямо в глаза. — Ты же знаешь, что люблю. — Мои слова должны были вселить в него надежду, но сейчас он выглядит выжатым. — Если ты любишь меня, то тебе нужно стать лучше.
— Я стараюсь, — настаиваю я, пытаясь пошевелить рукой.
Лаклан еще сильнее сжимает мою руку. — Нет, не стараешься.
— Я не могу игнорировать то, что произошло, — говорю я, переходя на шепот.
Он наклоняется, его лицо находится в паре дюймов от моего. — Я говорил тебе, что не прекращу сражаться. Я говорил тебе, что не оставлю тебя одну….. и это разрушило тебя.
Я одергиваю руку. Он отпускает. Я могу выдержать все, что угодно, но только не подобные слова, слетающие с его уст. Ощущение такое, словно кто-то оторвал кусок от моего сердца.
Он смотрит на стол, туда, где еще совсем недавно лежали наши сплетенные вместе руки. — Происходящее уничтожает тебя, — шепчет он. — Наоми, которую я знаю, никогда бы не сдалась так быстро. Она боролась бы изо всех сил, чтобы остаться в настоящем.
— Я борюсь. Оглянись вокруг, Лак, — говорю я. — Как, ты думаешь, я смогла продержаться здесь так долго?
— Ты знаешь, почему ты здесь? — внезапно спрашивает он.
Я не говорю ни слова.
— Ты здесь, потому что потеряла часть себя.
Я вздрогнула, потому что, правда это или нет, но я не могу пойти против слов Лаклана. Он единственный нормальный человек в этой комнате. Его слова будут иметь смысл, прежде чем он появится у моих.
Мое сердце бьется в ушах, и взгляд затуманивается. Я вижу женщину с грустными глазами, смотрящую на себя в зеркало. И я вижу Макса, лежащего рядом со мной в кровати. Одним быстрым движением я оказываюсь над ним, и он улыбается мне, руками обхватив меня за талию.
И затем картинка исчезает. Я стону и растираю кулаком глаза.
— Наоми, посмотри на меня.
Я опускаю руки. Лаклан сидит напротив меня, пристально наблюдая за мной.
Его рука придерживает меня за шею. Большим пальцем он гладит мою кожу, заставляя мое тело дрожать.
— Ты сейчас со мной? — спрашивает он.
Да…нет… возможно. Каждый день — нечто неизвестное для меня. Каждый день я просыпаюсь с ощущением, словно я окружена густым туманом, и я знаю, что теряю часть себя, но не знаю где.
Я честно отвечаю Лаклану. — Сейчас я здесь.
Двухсекундная пауза, в течение которой он смотрит мне в глаза. Эта пауза заставляет мой желудок сжаться, а кровь еще сильнее бежать по венам. Его рот приоткрывается, но он не издает ни звука. Он выглядит так, словно борется со своими чувствами, и я вижу, как он проигрывает. Его глаза встречаются с моими, а затем он целует меня прямо в губы.
Я моментально оживаю. Именно это должен делать хороший поцелуй. Вы говорите на протяжении минуты, пока соединены ваши губы.
Вы не думаете.
Вы реагируете.
Вы чувствуете.
У нас с Лакланом всегда было так. Все, что я могу услышать из его поцелуя, это: «Вспомни меня. Я настоящий».
Я отвечаю единственным возможным способом, который когда-то в прошлом показал мне Лаклан. Его руки удерживают мое лицо. Давление его губ уменьшается, когда я отвечаю на поцелуй. Шумя, он сдавливает мое лицо еще сильнее. Это возрождает воспоминания о том, кем я была раньше. Перед моими глазами воспоминания начинают перелистываться, словно в проекторе. И в каждом из них присутствует Лаклан. Вот мы вместе в поле запускаем фейерверк. Смотрим на звезды и разговариваем до тех пор, пока не восходит солнце. Я вижу себя улыбающейся, беззаботной и очень счастливой.
На короткий миг я ощущаю умиротворенность. Язык Лаклана скользит между моими губами. Дрожь пронизывает мое тело, и я приоткрываю рот еще шире. Мои пальцы перемещаются вверх, к его шее. И в том самый момент, когда во мне начинает мерцать надежда, Мэри прокашливается.
Первым отстраняется Лаклан. Его зрачки расширены, а губы распухли из-за поцелуя. Я облизываю губы, пытаясь забрать кусочек того поцелуя назад. Мэри прокашливается снова, на это раз еще громче.
— Мистер Холстед, — говорит она, — думаю, Вам пора уходить.
Он убирает руку с задней поверхности моей шеи. Моя кожа моментально чувствует холод. Мои руки тяжело опускаются на стол, пока я смотрю, как Лаклан встает.
Он смотрит на Мэри. — Дайте нам еще минутку, — просит он.
Глаза Мэри перемещаются между нами. — Всего одна минута, — предупреждает она и уходит.
Лаклан наклоняется ближе ко мне. Я не спускаю глаз со стола, но ровная поверхность начинает размываться, когда слезы подступают к моим глазам. Что-то ужасное грядет. Я чувствую это.
— Я не могу так продолжать, — говорит он.
Я смотрю на него и вижу боль в его глазах. — Я нуждаюсь в твоих посещениях, — мой голос дрожит. — Это единственная вещь, которая заставляет меня двигаться дальше.
Лаклан смотрит в окно. Я протягиваю руку и хватаю его за воротник рубашки, фокусируя его внимание на себе.
— Ты не можешь бросить меня здесь одну.
Напряженная тишина окутывает нас. Он смотрит на меня из-под своих длинных ресниц. Выражение его лица мрачнеет. Один за другим его пальцы смыкаются вокруг моего запястья. И с жесткостью он убирает мои пальцы со своей рубашки.
— Я не бросаю тебя. Это последнее, чего мне хотелось бы. Но я не думаю, что помогаю тебе. Мне кажется, я делаю все еще хуже, — медленно говорит он.
— Ты помогаешь мне, — настаиваю я. — Каждый раз, когда ты приходишь ко мне, становится лучше.
Лаклан ничего не говорит в ответ.
— У тебя просто был плохой день. Как и у меня. Завтра многое станет лучше и…
Он отворачивает. Я вижу это в его взгляде. Не важно, что я скажу. Он уже не изменит своего мнения.
Все вокруг меня находилось в хаотичном беспорядке, и только он один твердо стоял на земле. И теперь он разрушает мой мир.
Вот как, должно быть, выглядит ад. Он должен быть именно таким. Мои легкие сжимаются. Я не могу дышать. Тру глаза ладонями, в отрицании мотая головой взад и вперед. Если Лаклан перестанет приходить, то мне уже стоит начинать бояться того, что произойдет. Мое здравомыслие сейчас весит на волоске. Я сломаюсь прежде, чем отломится сосулька.
Ощущение его руки на своем плече заставляет меня дрожать. Он сжимает ладонь. Я заставляю свои руки продолжать лежать на столе.
Затем Лаклан убирает свою руку и начинает уходить из моей жизни.
Я поворачиваюсь на стуле. — Подожди.
Лаклан оборачивается.
Сейчас я в отчаянии. Я знаю, что теряю его. — Ты помнишь, что сказал мне год назад? — спрашиваю я.
Его челюсть напрягается. Он отводит взгляд, и я понимаю, что он пытается избежать ответа на мой вопрос, но ничего не может с этим поделать. Даже когда ты сердишься, любовь дергает за ниточки твоей души наиболее болезненным способом. Заставляет тебя волноваться, заставляет чувствовать, даже когда это последнее, чего бы ты хотел.
Он мрачно кивает.
— Тогда, пожалуйста, не делай этого, — говорю я.
Он продолжает идти.
— Лаклан, — зовет его Мэри, стоящая позади него.
Он останавливается.
Я умоляюще смотрю на него. Проходят секунды, и мне кажется, что сейчас он пошлет Мэри куда подальше. Думаю, он собирается сказать, что не имел в виду то, что произнес в итоге. Но он просто медленно уходит.
Мир исчезает из-под моих ног. Я нахожусь в свободном падении и судорожно пытаюсь ухватиться за что-нибудь, что сможет спасти меня.
Силуэт Лаклана начинает становиться размытым. Мой череп вот-вот расколется пополам. Схватившись за стол, я резко подаюсь вперед. Столы и стулья исчезают в воздухе. Стены разрушаются, обваливаясь на пол. Новые стены, богатые на все оттенки коричневого, вырастают из-под земли. Коричневый линолеум исчезает, превращаясь в шикарный белый ковер.
Окна вокруг меня разрушаются. Холодный воздух проникает в комнату. Я обвиваю пальцами свою голову и начинаю стонать. Осколки стекла вращаются в воздухе. Они проходят в нескольких дюймах от моего тела, прежде чем надают на пол. Огромные окна с невероятным треском прорисовываются в стенах. Солнечный свет исчезает, сменяясь мягким лунным светом.
Затем все останавливается.
Мои глаза открыты. Я моргаю и медленно поднимаюсь.
Комната отдыха исчезла.
Я стою перед зеркалом, уставившись на свое отражение. Я совсем не похожа на себя. Выгляжу обновленной, счастливой и даже красивой. Мои светлые волосы вьются крупными локонами и с одной стороны заколоты золотой заколкой. Мои щеки румяные, а в глазах виднеется жизнь.
Я вернулась к прежней Наоми.
На мне платье, плотно облегающее мое тело. Повернувшись в сторону, я замечаю, что вся моя спина обнажена. Быстро мое внимание переключается от платья к мужчине, стоящему в углу комнаты.
Макс.
Мои губы искривляются в улыбке, и сердце начинается биться быстрее, когда я смотрю на него. Он кладет лодыжку одной ноги на колено другой. Макс выглядит расслабленным, а ямочка на его правой щеке превращает его в мальчишку. Но его полные губы искривляются в мужской улыбке, которая придает ему возраста и солидности.
Он встает в полный рост, и я вижу, как черный пиджак скользит на его плечи, прикрывая белую рубашку и черные подтяжки. Его галстук-бабочка висит на шее черной лентой.
У него непослушные волосы. Но ему все равно. В этом весь Макс. Он нарушает все правила, выбирая свой собственный путь.
Он поправляет воротник пиджака, подходя ко мне сзади. Его тело поглощает меня. У меня на макушке покоится его подбородок.
Я дорожу подобным моментом, который похож на спасательный круг, и я буду держаться за него так долго, как только смогу. Обычно это не длится долго. Но каждый раз, когда я вижу его, я сильнее убеждаюсь, что он будет другим и не бросит меня.
Я беру его сильную челюсть чуть ниже острых скул. Его кожа гладко выбрита и подзагорела на солнце. Он делает шаг ближе, и кончики его пальцев касаются моей голой спины. Я поежилась.
— Восхитительная, — шепчет он.
Я смотрю на наше отражение в зеркале. Он приподнимает брови. Его губы изгибаются в ленивой улыбке.
Потянув меня за волосы в сторону, он обеими руками берет меня за руки, привлекая к себе. Я охотно повинуюсь, и когда мои лопатки прислоняются к его спине, я издаю глубокий вздох. Он наблюдает за мной в зеркало, а затем медленно наклоняется, чтобы поцеловать меня в плечо. Зубами он прикусывает мою кожу. Я наклоняю голову в сторону, еще сильнее приоткрывая шею.
Он задает мне тот же вопрос, который несколько минут назад мне задал Лаклан:
— Ты любишь меня, Наоми?
Мое тело все еще реагирует на то, как он произносит мое имя. Мне с трудом удается сглотнуть, поэтому я просто киваю, а он приближается ко мне все ближе и начинает дышать мне в спину.
Я, правда, люблю его. Запутанной и невозможной любовью.
Макс наклоняется вперед и ухмыляется, словно знает, о чем я думаю. Его рука перемещается от моей шеи и движется вниз. Я смотрю, как его большая и загорелая рука останавливается там, где бьется мое сердце. Его ладонь с растопыренными пальцами ложится против моей кожи.
Его глаза преисполнены мечтой, когда он видит мою реакцию в зеркале. Кончик его носа трется о мою щеку. Мои руки сжаты в кулаки, и я зачарованно смотрю, как он целует изгиб моей скулы.
— Если ты меня любишь, то не сдавайся, — говорит он шепотом.
— Обещаю, что не сдамся.
Я знаю, что будет дальше. И я в отчаянии, ведь скоро все изменится. Я еще сильнее прижимаюсь к нему и вдыхаю его запах. Для меня, застрявшей в месте со стерильными стенами и ужасными запахами, это как глоток свежего воздуха. Этот аромат окутывает меня, прежде чем все это окончательно исчезнет.
Но он уже начинает растворяться. Мой голос застрял в горле, и я протянула руку в его сторону, но она лишь рассекла воздух.
Он ушел, и я начала падать.
Моя спина ударяется о спинку стула. Я подскакиваю от боли и шока. Мое сердце готово вырваться из грудной клетки. Я делаю поочередно глубокие и неглубокие вдохи, пытаясь его успокоить.
— Наоми, ты в порядке?
Я вздрогнула и взглянула вверх, пытаясь найти глазами Мэри, смотревшую на меня.
На её лице проглядывается тревога, пока она ожидает моего ответа. Я громко сглатываю, покачивая головой. Впиваюсь ногтями в свои бедра, пока мое тело сотрясается от сдерживаемого разочарования.
— Я в порядке.
— Пора принимать лекарства, — говорит она.
Я встаю и киваю, после чего начинаю следовать за ней обратно в свою комнату.
Я бегу на адреналине, и пот начинает проступать на лбу.
Несмотря на то, что Макс исчез, я все еще слышу его голос. Я все еще чувствую его запах. Все еще ощущаю прикосновения его рук к своей коже.
Я знаю, что не выдумала Макса. Знаю, что не придумала себе все это. И самое ужасное во всем этом то, что эти факты ничего не меняют.
Единственное, что сейчас имеет значение, так это то, что все думают, будто я сумасшедшая. И сейчас, единственный человек, который всегда был рядом со мной, теряет надежду.
Сегодняшний вечер мне лучше провести под лекарствами, чем в размышлениях о том, как все вокруг обернулось против меня.
Завтра я признаюсь, что для того, чтобы собрать воедино свою историю, мне для начала придется уничтожить себя. Точно также, как и сосульки, я сломаюсь. Это неизбежно.
Отключайся же, ну, давай, отключайся….
Наконец-то.