— Тебе нравится то, что ты чувствуешь?
Я перекатываюсь на бок и кладу голову на свою руку. Макс лежит на животе. Прямо напротив нас распахнуто окно, благодаря чему в комнату проникает летняя жара. Яркий солнечный свет льется прямиком в комнату, пересекая пол, поднимаясь на кровать и упираясь в спину Макса. Я провожу пальцем по его загорелой коже, прежде чем решаюсь наклониться ближе.
Нравится ли мне то, что я чувствую? В ответ я крепко целую его прямо в губы. Прекрасно. Макс отвечает, обвивая своими руками мое лицо, стараясь удерживать меня на месте, пока садится.
Он приподнимается надо мной, при этом его губы ни на секунду не выпускают мои. Его тело слегка расслабляется, и вот мы уже прижимаемся кожа к коже. Он дышит носом. Я крепко обнимаю его.
Руки, которые я так люблю, прослеживают контуры моего тела. Его дыхание теплом ощущается на моей коже. Поцеловав мою скулу, он движется все ниже и ниже.
И затем он вырывается из моих объятий и отходит назад. Прежде чем он исчезает, я вижу страх в его глазах. Это не его страх, а мой.
— Убирайся из моей головы, — простонала я. — Убирайся, убирайся, убирайся!
Я решительно прижимаю ладони к глазам до тех пор, пока не появляются темные пятна. Я продолжаю давить, надеясь, что образ Макса раствориться.
Как долго память может по второму кругу воспроизводить воспоминания, прежде чем твой разум постигнет короткое замыкание? Я осознаю, что мой мозг старается справиться со всеми моими воспоминаниями, связанными с Максом. С каждым разом это происходит все быстрее и быстрее. Начинает перегреваться. А потом «Бум!». Взрывается.
И прямо сейчас, это кажется не таким уж и плохим вариантом. Мне хочется оказаться в том блаженном моменте, где я смогу просто… быть.
Никаких воспоминаний.
Никаких слов.
Никакой боли.
Тишина.
Я быстро встаю с кровати. Разочарованный стон пронзает мое тело. Я устала от этого места. Этой маленькой комнаты. Я устала от этих четырех, окрашенных в бежевый цвет стен, которые окружают меня. Они пустые. Никаких семейных фотографий, никаких постеров. Ничего. Кроме телевизора — единственной вещи, которая была хоть каким-то источником развлечений — в комнате было большое квадратное окно.
Я устала от всего этого.
Это словно оказаться запертой в коробке. И с каждым днем, что я провожу взаперти, стены сближаются все быстрее, уменьшая пространство комнаты.
Большую часть проведенных здесь дней, мне удавалось справляться с этим. Но теперь, когда Лаклан ушел, мне стало страшно. Он был единственным моим источником поддержки.
Мэри стучит в дверь. Девять часов утра. Открыв дверь, я ожидаю увидеть её по-обычному мрачное выражение лица, но она встречает меня с некоторой легкостью в глазах. — Хорошо, что ты уже проснулась. — Она протягивает мне утренние лекарства. — Сегодня ты встретишься со своим новым лечащим врачом, — сказала она.
Я хмурюсь, проглотив таблетки. — Почему с новым?
На мой взгляд, доктор Вудс полон дерьма. Он думает, что я психопатка. У нас с ним молчаливое взаимопонимание: он прописывает мне лекарства, а я делаю вид, словно прислушиваюсь к его советам.
— Почему? Я не знаю, почему к тебе прикрепили нового врача. — Она кивает головой в сторону холла, и я не могу сказать точно, говорит она мне правду или же лжет. — Ты готова?
Нет, я не готова. Я ненавижу перемены и не хочу проходить все заново с новым доктором.
— Неужели Вудс разочаровался во мне?
— Наоми… — она вздыхает и смотрит в сторону. — Я уже говорила, что не знаю, почему тебе поменяли лечащего врача.
— Мэри, если ты собираешься лгать мне, то делай это правдиво. Заставь меня поверить в это.
Она бросает на меня пустой взгляд, но один уголок её рта приподнимается. Всего лишь слегка.
— Просто пойдем, ладно? Иначе ты опоздаешь, — говорит она.
— Итак… значит, новый доктор. У него есть имя? — спрашиваю я, пока мы идем вниз по холлу.
— У НЕЁ, а не у НЕГО. И зовут её доктор Ратледж. Она новенькая здесь и очень хочет встретиться с тобой.
Я теребу завязки от своей серой толстовки, стараясь переварить новую информацию. — Получается, я буду первой, кто сможет высосать из неё всю надежду?
— Нет, не будешь. — Мэри смотрит на меня. Предупреждение читается в её глазах. — Она очень милая.
Здесь быть милой, значит, быть никем. Я дам ей девять месяцев, прежде чем она передаст меня другому врачу или упакует свои красивые дипломы и свалит отсюда.
Мы останавливаемся у закрытой двери. Я уставилась на бронзовую табличку с фамилией. Черными буквами написано «Женевьева Ратледж, доктор медицинских наук».
Она будет еще одним человеком, который осудит меня, а я к этому просто не готова.
— Ты собираешься входить? — спрашивает Мэри.
Я не хочу отвечать на все эти глупые вопросы. Не хочу иметь дело с её пристальным взглядом, спокойно оценивающим меня.
— Наоми?
— Да иду я, иду, — говорю я, но мои ноги отказываются двигаться. Мои руки повисли по обе стороны от тела, словно к ним привязали тяжелые гири.
Мэри теряет свое терпение. Она громко стучит в дверь, после чего уходит. Я смотрю ей в след, и впервые, мне хочется последовать за ней.
— Войдите, — требует голос. Он звучит довольно весело. Ратледж, наверное, получает удовольствие от всего этого. Но если я не разрушу все её надежды, кто-нибудь другой из этого места сделает это за меня.
Пытаясь быть как можно более тихой, я медленно открываю дверь. Её кабинет сбивает меня с толку. Кабинет доктора Вудса был призван устрашать. Каждый раз, когда я входила в него, мне приходилось преодолевать довольно большое расстояние, чтобы добраться до его стола. Это напоминало тропу позора.
Но этот кабинет был теплым. Коричневые стены были украшены её дипломами. Ничего пугающего. Присутствовали даже нотки женственности: растения, стоящие возле окна, ковер, лежащий на полу. Даже свеча горит на столе. На секунду, я забываю, где нахожусь. Когда невысокая брюнетка встает из-за стола, я вспоминаю.
Первое впечатление о докторе Ратледж? Ей тридцать с небольшим. У неё хорошенькое личико. Она улыбается, показывая свои белоснежные, ровные зубы. Она слишком счастлива для того, чтобы быть здесь.
— Здравствуй, Наоми. Я — доктор Ратледж. — Она берет мою руку в свою.
Я смотрю на ее ладонь так, словно она ядовитая. Осторожно, я вытягиваю свою руку, которая немого задерживается в её ладони, прежде чем я убираю руку окончательно.
Она не моргает. — Пожалуйста, присаживайся.
Сажусь. Мои колени подпрыгивают вверх-вниз, пока я смотрю куда угодно, лишь бы не на неё. Ощущаю на себе её взгляд. Её полное имя — Женевьева Мари Ратледж — напечатано посреди каждого её сертификата.
Я представляю её самым маленьким членом очень большой семьи. У неё четверо, а может быть и пятеро братьев или сестер. Её родители — трудоголики. Они очень гордились ей, когда она окончила медицинский университет. Они с остекленевшими глазами смотрели, как она получает диплом, и думали: «Она изменит мир!»
Её стул слегка скрипит, когда она присаживается и перекладывает папки в поисках нужной, после чего берет ручку со стола. Документы упорядочены. Все находится на своих местах.
Она переплетает пальцы рук и улыбается своей «улыбкой на миллион». — Как ты, Наоми?
Было бы очень легко осудить её, если бы она сделала что-нибудь подозрительное. Доктор Вудс всегда носил белый халат. Всегда отпаренный и застегнутый на все пуговицы. Он был настолько формален и чопорен, что сразу же выстроил стену между нами. Он был врачом, я же была гребаным пациентом. Но доктор Ратледж не носит белый халат. Она одета в темно-синие брюки и легкий джемпер кремового цвета. Я чувствую запах её духов. Пахнет прекрасно. Я с удовольствием брызгала бы ими на свои запястья, если б не была в психушке.
— Я в порядке.
Она снова улыбается. Это начинает действовать мне на нервы. Доктор Вудс никогда так много не улыбался.
— Как спалось? — спрашивает она.
— Хорошо.
Её веселое настроение не покидает её даже тогда, когда она задает мне вопрос, который никто никогда раньше мне не задавал.
— Как ты думаешь, почему ты здесь?
— Что?
— Как ты думаешь, почему ты здесь? — повторяет она.
Мой взгляд устремляется в пол. Молчание становится неловким. — Я не знаю, — наконец, говорю я.
Она кивает и что-то записывает на лист бумаги, лежащей перед ней.
— Ты разговаривала с кем-нибудь здесь об этом?
— Нет.
— Почему нет?
Когда я только появилась в «Фэирфакс», доктор Вудс пытался заставить меня открыться, но я не доверяла ему. Его подход к ситуации был очень формальным, а голос лишен эмоций.
Я говорю доктору Ратледж правду. — Я не доверяла ему.
Она приподнимает брови. — Почему?
Я пожимаю плечами. — Потому что его не волновало, что происходит со мной.
Это первый раз, когда я произносила подобное вслух. Здорово, что доктор Ратледж не пытается изменить мое мнение.
Она продолжает писать в своем блокноте. — Ты думаешь, он бы не поверил тебе?
Я понимающе улыбаюсь и быстро отвечаю. — Нет, я точно знаю, что он бы мне не поверил.
— Кто-нибудь поддерживает тебя?
Раньше был один человек, который был на моей стороне и поддерживал меня, делая битву за свободу более сносной, но теперь Лаклан перестал верить в меня. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем я сама перестану верить в себя.
— Никто, — отвечаю я, и мой голос грозится выдать меня.
— И как ты себя чувствуешь из-за этого?
— Как может чувствовать себя человек, понимая, что его никто не поддерживает? — переспрашиваю я. — Дерьмово.
Она кивает и улыбается, словно её устраивают мои короткие, но честные ответы. — Понятно. Если б такое происходило со мной, я бы тоже злилась.
Я смотрю на неё из-под своих ресниц, пытаясь понять, не обманывает ли она меня и насколько правдивы её слова. Я не вижу ничего, кроме честности на её лице. Если так дальше пойдет, то слезы ручьем начнут течь из моих глаз. Я пожимаю плечами, устремляя взгляд в пол. Картинка перед глазами начинает становиться размытой, еще секунда, и я расплачусь.
Глупая. Тупая. Ребенок. Становится все труднее сдерживать слезы. Я отвечаю, потому что это помогает заглушить немного чувства. — Я не злюсь. Я просто…подбита.
— Почему?
— Я знаю, что все происходящее — правда, — говорю я. — Но это не имеет значения. Не для меня. И если я сама запуталась, то, как я могу ожидать от других, что они поверят мне? Я просто… — Черт, я резко закрываю свой рот.
«Остановись прямо сейчас», — говорю я себе.
Я увлеклась.
Доктор Ратледж не давит на меня. — Наоми, я читала твою папку, — она смотрит мне прямо в глаза и тихо продолжает, — я просто хочу помочь тебе.
Я никогда не видела, что находится внутри «папки», но я предполагаю, что это целый кластер гребаной лжи.
— На самом деле, я не такая.
Доктор Ратледж наклоняет свою голову в сторону. — Не такая, как..?
— … как описана здесь. — Я прикасаюсь к папке, лежащей в центре стола. — Это не я. Кто-то другой рассказал о том, что произошло. Не я.
— Расскажи тогда мне свою историю.
— Вы просто осудите меня, — говорю я.
— Нет, если ты дашь мне шанс.
Я откинулась в кресле и скрестила руки на груди. — Нет.
— Почему нет?
— Называйте меня сумасшедшей, но, возможно, я просто не хочу разговаривать о своей жизни с совершенно незнакомым человеком.
— Я здесь не для того, чтобы осудить тебя, — говорит она. — Я просто хочу, чтобы ты рассказала мне то, что знаешь. Расскажи мне, что привело тебя сюда, чтобы я смогла вернуть тебя обратно миру.
Слишком веселая она или нет, но есть в этой женщине что-то успокаивающее. Что-то привлекательное. Словно я могу поведать ей свой самый ужасный и темный секрет, а она выслушает его, даже не моргнув глазом.
Открывая рот, я понимаю, что доверяю ей. Верю, что она услышит каждое сказанное мною слово и поверит в то, что все, что я расскажу — и есть моя жизнь. Она действует так, словно её просьба — самая простая вещь в мире. Для меня же сделать то, о чем она просит, значит перерезать для неё свои вены и позволить им кровоточить.
«Наоми, которую я знаю, никогда бы не сдалась так быстро. Она боролась бы изо всех сил, чтобы остаться в настоящем».
Черт бы тебя побрал, Лаклан Холстед.
Я просто вижу, как он сидит рядом со мной и смотрит на меня своими честными глазами. Я всегда могла видеть все в его глазах: его разочарование, смех, радость, гнев… Он никогда ничего не скрывал. Это было единственное, что всегда привлекало меня в нем. Хотя, прямо сейчас меня это убивает. Я вижу его лицо, слышу его слова, в то время как я просто хочу их проигнорировать.
Она смотрит вниз на свои бумаги. — Расскажи мне о Максе и Лане.
Я хочу, чтобы их имена не оказывали никакого влияния на меня. В идеальном мире, их имена просто бы скатились с моих плеч, и я бы сказала доктору Ратледж, что никогда не слышала их. Она взглянула бы на меня с сомнением, и я сказала бы ей, что понятия не имею, кто эти люди. У неё, должно быть, просто не та информация.
Но мир слишком далек от идеала.
Реальность же такова, что, когда я слышу их имена, воздух медленно покидает мои легкие. Мое сердце тяжелеет, и я чувствую, что оно хочет вырваться из груди.
— Нет, — говорю я жестко. — Нет, я не могу.
Доктор Ратледж приподнимает брови. — Почему нет?
— Потому что не могу. — Я смотрю вниз на свою испарину на груди и стираю невидимую линию.
Все это время, что я провела в её кабинете, было очень тихо. Но сейчас статический шум достигает моих ушей. Он настолько громкий, что заставляет меня кричать. Напоминает радио, отказывающееся ловить волны. И затем я слышу голос позади меня.
— Наоми. — Волосы на моих руках встают дыбом. — Никто не поверит тебе. — Голос становится громче, сильнее, мрачнее.
Паранойя заставляет меня обернуться, сидя в кресле. Никого нет, по крайней мере, никакой физической оболочки. Но я чувствую чье-то присутствие. Присутствие настолько зловещее, что, кажется, потребуются считанные секунды, чтобы ад разверзся и поглотил меня полностью.
Я вспоминаю девушку, которую встретила в коридоре. Её глаза вспыхивают в моей голове: «Какого черта я все еще здесь?»
Я не хочу доходить до точки. Я знаю, что уже близка к этому. Темнота уже готова утащить меня вниз.
— Наоми? Ты в порядке?
Я смотрю на доктора Ратледж, но слышу голос Лаклана.
«Наоми, которую я знаю, никогда бы не сдалась так быстро. Она боролась бы изо всех сил, чтобы остаться в настоящем».
А затем голос Макса.
«Если ты меня любишь, то не сдавайся».
Их слова сплетаются вместе. Их голоса сливаются воедино. И это становится маленьким кусочком надежды для меня.
Я просто киваю ей. Мое тело дрожит.
— Я расскажу Вам.
Она сидит спокойно, ожидая, когда я начну рассказывать свою историю. Но, прежде чем я произношу хотя бы слово, я встречаюсь с ней взглядом. «Не отвлекайтесь, — говорю я одними глазами. — Слушайте внимательно. Цепляйтесь за каждое слово. Но самое главное, пожалуйста, поверьте мне».