— Эта страна такова, какой ты ее сделаешь. Понятно? Она не плохая и не хорошая. Она такая, какой ты ее сделаешь. Это означает, что ты не оправдываешь американское дерьмо. Этим занимаются только нацисты и коммуняки. Отечество! Мать-отчизна! Америка тебе не родитель. Это твой ребенок. И сегодня я сделал Америку местом, где ты получаешь по морде, если говоришь еврею, что он не может сыграть партию в гольф. Единственный, кто может сказать мне, что я не могу играть, — это мяч для гольфа.
У Саула были глаза как блюдца, и он, конечно же, не представлял себе степени серьезности того, о чем говорил отец.
Однако этот момент он запомнил навсегда.
И, в отличие от Карибского кризиса, это происшествие все-таки испортило весь день.
Глава 12
После того как сообщение появилось в газетах, звонков было столько, что Сигрид пришлось надеть наушники с микрофоном, иначе она не могла работать. Все эти звонки, решила она, не имели отношения к тому, чем она занималась.
В Норвегии работу полицейских контролируют одновременно Национальное управление полиции и прокуратура, поэтому коллегам Сигрид приходится ждать оплеух сразу с двух сторон.
На этот раз, к примеру, недоволен шеф районной полиции. Сигрид относится к этому как к неизбежному и устало закрывает глаза.
— Как идут дела? — интересуется шеф полиции.
— Спасибо, хорошо, — отвечает Сигрид.
— Помощь требуется?
— Нет. Все произошло вчера. Я думаю, мы неплохо продвигаемся.
— Во всем этом замешана политика.
— Да, думаю, что так.
— У вас ведь есть подозреваемый? Этот серб?
— Косовар. Он под подозрением, но у нас нет ни одной улики, прямо подтверждающей его причастность. Так что я не могу предъявить ему обвинение. И, кроме того, неизвестно, где он сейчас находится.
— Мусульманин?
— Возможно, но я не думаю, что религиозный аспект важен в этом деле. Национальность — может быть. Я пока не уверена. Еще слишком рано, чтобы определить мотив.
— Другие подозреваемые есть?
Сигрид открывает глаза и смотрит по сторонам, потом снова зажмуривается. Лучше во время этого разговора ничего не видеть.
— Есть некто, кого мы определяем как «лицо, вызывающее озабоченность», — поясняет она.
— Что это значит?
— Это новая категория, которую предложила я.
— А вы можете это делать?
— Думаю, да.
— И кто это?
— Его имя Шелдон Горовиц.
— Албанец?
— Еврей.
На другом конце провода возникает пауза.
Очень. Долгая. Пауза.
— Еврей? — шепотом повторяет шеф.
— Еврей, — подтверждает Сигрид в полный голос.
— Израильский шпион? Моссад?
— Нет. Не израильтянин. Американец. Он бывший морской пехотинец, который, возможно, страдает от деменции. Или от тоски. Или еще от чего-нибудь. Ему за восемьдесят.
— Израильтяне нанимают престарелых американских морпехов?
— Он не имеет никакого отношения к Израилю.
— Вы сказали, что религия тут ни при чем, а теперь говорите, что имя у него еврейское.
— Да, у него еврейское имя.
— Но вы утверждаете, что религия не замешана, а роль играет национальность. Поэтому я и спросил про Израиль.
— Он не израильтянин. Он американец. Американский морской пехотинец.
— Но… еврей?
— Еврей.
— Почему у евреев иудейские фамилии?
Сигрид смотрит не отрываясь на перегоревшую лампочку.
— Это вопрос с подвохом, шеф?
— Нет, я имею в виду… У норвежцев нет лютеранских фамилий, у нас норвежские фамилии. У французов нет католических фамилий, у них фамилии французские. Да и католики не носят католические фамилии, а мусульмане — мусульманские. Насколько я знаю. Хотя, полагаю, Мухаммед — ведь мусульманская фамилия. Так почему же у евреев иудейские фамилии?
— Мухаммед — это имя, а не фамилия.
— Это весьма ценное замечание.