В этот момент входная дверь не выдерживает.
Она с размаху ударяется о стену. И хотя со своего места Шелдон не может ее видеть, он слышит, как трещит дерево и что-то металлическое клацает по полу.
Теперь Шелдон пытается сосредоточиться.
— Паника — это враг, — говорил штаб-сержант О’Каллахан в 1950 году. — Запаниковать — это не то же самое, что испугаться. Боятся все. Это механизм выживания. Страх сообщает вам, что что-то пошло не так, он привлекает ваше внимание. Паника — это когда страх завладевает сознанием, и человек уже больше ни на что не способен. Если запаникуете в воде — утонете. Если запаникуете в бою, вас пристрелят. Если запаникует снайпер, его позиция будет обнаружена, он промахнется и провалит задание. Паникера возненавидит отец, мать перестанет обращать на него внимание, и все женщины в мире будут чуять исходящую от него вонь поражения. Итак, рядовой Горовиц! Какой урок вы извлекли из моих слов?
— Погодите минутку. Ответ просто вертится у меня на языке.
Шелдон концентрируется на замке. Снимает цепочку, потом открывает засов. Чтобы справиться с защелкой, он наваливается всем телом и очень надеется, что петли не заскрипят.
Ступеньки, ведущие в комнату Шелдона, из кухни разглядишь не сразу. К общей комнате примыкают еще две спальни, если повезет — преследователь сначала будет искать там и лишь потом обнаружит лестницу.
Теперь это вопрос нескольких секунд.
Шелдон держит мальчика за плечи, пока его мать выбирается из-под кровати. Потом они втроем молча смотрят друг на друга, замерев перед финальным броском.
Воцаряется тишина.
Вера стоит в проходе, ведущем наверх, озаренная лучами летнего норвежского солнца, и на какой-то миг становится похожа на мадонну с картины эпохи Ренессанса. Вечная и возлюбленная.
И тут раздаются тяжелые шаги.
Вера слышит их. Она распахивает глаза и затем — тихо и медленно — толкает мальчика к Шелдону, пытается что-то беззвучно объяснить, поворачивается. И, пока чудовище не успело преодолеть три ступеньки, Вера решительно идет наверх и всем телом бросается на него.
Мальчик шагает вслед за матерью, но Шелдон удерживает его. Свободной рукой он еще раз пытается толкнуть заднюю дверь, но она не поддается. Они в ловушке.
Опустив ковер на прежнее место, Шелдон открывает стенной шкаф и толкает туда мальчика. Он подносит к губам палец, делая знак молчать. Взгляд у него такой суровый, а парень так напуган, что не издает ни звука.
Сверху доносятся крики, слышно тяжелое падение тела и треск ломаемой мебели. Там творится что-то ужасное.
Шелдон должен вмешаться. Возле камина лежит кочерга — надо схватить ее, размахнуться со всех сил и вонзить острие чудовищу прямо в основание черепа. И встать над обмякшим на полу безжизненным телом.
Но он никуда не идет.
Удерживая пальцами край двери, он закрывает ее как можно плотнее.
Сверху доносятся хрипы — женщину душат. И в этот момент шкаф наполняет запах мочи. Старик притягивает мальчишку к груди, прижимает губы к его голове и закрывает ладонями уши.
— Мне так жаль. Так жаль. Но это все, что я могу сделать. Мне очень жаль.
Глава 3
Сигрид Одегард прослужила в полиции Осло больше восемнадцати лет, пройдя углубленный курс криминологии в местном университете. Переехать в столицу ее убедил отец, потому что, по его мнению, «в большом городе больше шансов найти подходящего мужчину».
Как это часто случается и в полицейской работе, и в жизни, теория ее отца оказалась правильной, но бесполезной.
— Папа, вопрос не в количестве подходящих мужчин, а в том, кто из них заинтересуется мною. — Это Сигрид сказала своему овдовевшему отцу еще в 1989 году, отправляясь в Осло.
Отец был фермером и всю жизнь прожил в сельской местности. Не имея диплома, он, тем не менее, неплохо разбирался в бухгалтерии, что очень помогло ему в организации работы на ферме. Он также увлекался чтением исторических книг: не считая, что изучает историю, так как у него не было наставника, он просто получал удовольствие от чтения, интересовался давно минувшими временами и обладал отличной памятью. Все это пошло им с Сигрид на пользу. Кроме того, он обладал уравновешенным характером и умел приводить разумные аргументы, что было очень полезно, когда эмоции Сигрид били через край.
— Если твои доводы верны, — резонно рассуждал он за неспешным ужином, состоявшим из лосося, вареного картофеля и пива, — тогда дело вовсе не в соотношении, а в теории вероятностей. Какова вероятность наличия мужчины, достаточно наблюдательного, для того чтобы заметить твою привлекательность и доступность? И опять же, я придерживаюсь мнения, что подобный молодой человек скорее найдется в большом городе.
— Это не такой уж большой город, — заметила Сигрид.
Отец надрезал слои розовой лососины, чтобы определить, хорошо ли они приготовились. Слои отходили с легкостью.
— Это самый большой из всех доступных, — предположил он.
— Пожалуй, да, — пробормотала она и потянулась за сливочным маслом.
Старший брат Сигрид переехал в Америку, где ему предложили место в компании, торговавшей сельскохозяйственной техникой. Предложение было хорошим, и отец настоял на том, чтобы тот его принял. И хотя брат Сигрид поддерживал связь с отцом и сестрой, он почти никогда не приезжал домой. Так что теперь семьей были они двое. И еще животные.
— Согласна с твоим доводом насчет города, но остаются еще две проблемы, — сказала она.
— Да? — отец лишь слегка повысил голос, чтобы обозначить вопрос.
— Первая: я некрасивая. Я простушка. Вторая: узнать, заинтересовался ли тобой норвежский мужчина, почти невозможно.
К этому выводу она пришла эмпирическим путем — наблюдая и сравнивая.
В частности, однажды она познакомилась с британцем по имени Майлс. Он был так напорист в своих приставаниях, что алкоголь мог повлиять лишь на его цель, но не на поведение.
Она также знала одного немца, он был милый, нежный и умный. Единственным его недостатком было то, что он немец. Сигрид сознавала несправедливость подобного повода для прекращения отношений, ей было от этого не по себе, но она не горела желанием ежегодно ездить на Рождество в Ганновер. Впрочем, парень тоже не проявлял большой настойчивости в отношениях.
В отличие от всех остальных, норвежские мужчины представляют проблему даже для своих соотечественниц, у которых, по идее, самый сильный мотив расшифровать их код поведения, хотя бы потому что они живут рядом.
— Они вежливы, — объясняла Сигрид. — Порой остроумны. Независимо от возраста, они одеваются как подростки, и сказать что-нибудь романтическое способны только в очень сильном подпитии.
— Так напои кого-нибудь из них!
— Я не думаю, что это удачное начало для долгих отношений, папа.
— Ничто не может продолжиться, пока не начнется. О том, что произойдет дальше, будешь думать после.
Сигрид скривила губы, и у отца опустились плечи.
— Дочь, это совсем нетрудно. Ищи мужчину, который в твоем присутствии особенно пристально разглядывает собственные ботинки. Мужчину, которому с трудом удается связать два слова, когда он к тебе обращается. Вот кто тебе нужен. И поверь мне, он будет тебя любить, и ты будешь права в спорах. В конечном счете, это залог долгих отношений, в чем, очевидно, и состоит твоя цель.
— Знаешь, пап, в Осло люди такие многословные.
— Ну да, — согласился он. — Мир вообще непростая штука.
Отец допил второй бокал пива и расслабился, закуривая тяжелую вересковую трубку, которую ловко зажег длинной спичкой.
— Итак, — спросил он, — чем ты займешься после университета?