Положение Аглаи в доме улучшилось. В приемный день госпожи Буссардель няню с детьми вызывали в большую гостиную раз пять-шесть в послеобеденное время. Появление этой красавицы с двумя старшими питомцами, идущими впереди нее, и младшим, восседавшим у нее на руках, неизменно имело большой успех. Случалось, что, согласно моде, хозяйка, отправляясь с визитами, брала с собою няню, сопровождавшую маленькую Эмму, которой шел тогда четвертый год.
В людской Аглае не завидовали. Все слуги признавали ее достоинства и ценили ее умелые руки. Она никогда не отказывалась помочь старшей горничной выгладить белье, наплоить щипцами оборки, владея этим искусством в совершенстве, и охотно показывала кухарке, как приготовлять фаршированную курицу по-бельгийски или испечь слоеный пирог с мясом.
Когда она на второе лето отправилась с госпожой Буссардель в Гранси, ей в силу обстоятельств пришлось почти тотчас же по приезде остаться там одной с тремя детьми, так как Амели срочно вызвали в Париж: восьмидесятипятилетняя тетушка Патрико уже полтора года тяжело болела и теперь, чувствуя приближение смерти, потребовала к себе свою крестницу.
Полученная телеграмма всколыхнула в душе Амели множество воспоминаний, она выехала первым же поездом. Увидев на перроне Аустерлицкого вокзала Лионетту в черном платье, она поняла, что крестной уже нет в живых.
Эта встреча, это вмешательство семейства Клапье не позволяли ей отдаться своим чувствам.
- Ах! Я была уверена, что вам страшно тяжело! - воскликнула Лионетта, впиваясь взглядом в золовку, которая, вся сжавшись, позволяла ей целовать себя. - Я сказала Ахиллу: "Оставайся в Сен-Клу, я вернусь в Париж и поеду на вокзал. Это будет ужасно, если бедняжку Амели никто не встретит на перроне или если роковую весть она услышит от прислуги!" Женщины так хорошо понимают друг друга, они так...
- Когда крестная умерла?
- Нынче утром, в десять часов.
- Вы сказали, что Ахилл остался в Сен-Клу, значит, он был там утром! При нем скончалась крестная?
- Увы, нет, до последнего припадка, который унес ее в могилу, госпожа Патрико была в полном сознании и никого не допускала к себе.
- Она умерла совсем одна?
- При ней были, дорогая Амели, только ее слуги и ее компаньонка. Ужасно! Не правда ли?
- Как знать! - произнесла Амели вполголоса, направляясь к выходу.
- Но мы все-таки исполнили свой долг. В последнее время ежедневно кто-нибудь из нас ездил справляться о ее здоровье.
Амели, хотя и приехала в Париж уже к вечеру, отказалась остановиться дома, на авеню Ван-Дейка, и, когда карета покатила в Сен-Клу, она, притворяясь усталой, закрыла глаза, чтобы заставить Лионетту помолчать. Всякий раз, как проезжали мимо фонаря и беглый свет кружась, проникал в карету сквозь стекло, Лионетта бросала взгляд на соседку. Она решила, что та спит. А в действительности Амели думала, вспоминала, скорбела. Прожитые годы - почти тридцать лет - уже лишили ее лицо очарования молодости, а когда она сосредоточенно размышляла, черты ее принимали выражение угрюмого упрямства - в эти минуты оживал несколько изменившийся за десять лет супружества и материнства "надутый вид Амели", как называла его госпожа Клапье.
Крестница тетушки Патрико отпрянула, когда перед ней отворили дверь в спальню покойницы и она увидела монахиню, читавшую там молитвы, Найти скамеечку для коленопреклонений в доме безбожницы, разумеется, не могли, и для монахини принесли старинный стул для карточной игры, так называемый "понтер".
Амели поманила рукой Лионетту, уже переступившую порог, и та вышла из комнаты; кроме них, никого не было в коридоре, слабо освещенном лампой, висевшей на стене.
- Кто позвал монахиню? - спросила Амели, затворив двери спальни.
- Но... мы позвали, - ответила Лионетта.
- Послушайте, Лионетта. Раз уж вам пришла в голову подобная мысль, вы сами и отошлите монахиню. Вы прекрасно знаете, что госпожа Патрико не потерпела бы ее присутствия.
- Отослать монахиню? Но это всем станет известно. Что буду говорить? Ведь это скандал! Подумайте!
- Я думаю о том, чтобы не оскорбить умершую, - сказала Амели решительным тоном, каким она умела говорить в иных случаях. - В этом доме все проникнуто духом моей покойной крестной, мы не смеем идти против него. Но вы не беспокойтесь, если грешно удалить эту монахиню, я возьму грех на себя и отвечу за него.
- Но ведь дело идет о спасении души человеческой! - с театральным пафосом воскликнула Лионетта.
- Ах, оставьте! Такая душа не нуждается в наших заботах! Поверьте, тетушка Патрико спокойно может предстать пред высшим судией.
- Дорогая, хотя нам известно, до чего вас уже довело ваше понятие о религии, но все же...
У Амели засверкали глаза, она хотела было ответить.
- Полно, полно! - послышался голос за ее спиной.
Она обернулась. Графиня Клапье, за которой следовал Ахилл, приподняв портьеру, вышла из соседней комнаты в полутемный коридор.
"Их тут, значит, трое, и вот эти двое подслушивали", - думала Амели, когда мать обнимала ее и прижимала к сердцу.
Она почуяла какую-то опасность, и тогда сразу стихло раздражение, отвлекшее ее от горестного чувства. Она продолжала более сдержанно:
- Впрочем, мы совершенно напрасно спорим: крестная перед смертью, наверно, оставила распоряжения. Нашли такую бумагу?
- Мы ведь ничего не касались! Никогда не позволили бы себе!.. Мы ждали тебя!..
Все трое Клапье дружно протестовали. Амели с удивлением смотрела на них.
- Искать завещание до твоего приезда? - продолжала графиня. - Как ты могла подумать, Амели!..
- Да я же не говорю о завещании. Оно, вероятно, находится у нотариуса, мы можем справиться об этом завтра утром. Что это вы!
Графиня Клапье и ее сын переглянулись.
- Амели, - сказала графиня, - это просто удивительно, но у нотариуса завещания нет! Нынче утром, когда Ахилл отправился в мэрию сделать заявление о смерти, он побывал у нотариуса, и тот сообщил, что тетушка не отдавала ему на хранение своего завещания. Она часто говорила, что отдаст, но так и не сделала этого.
- Ну, значит, завещание здесь, в доме.
- Возможно, - согласилась госпожа Клапье.
- Несомненно, - сказала Амели. - Мы сейчас его найдем.
Но ей хотелось побыть у смертного одра своей крестной, собраться с мыслями.
Трое Клапье последовали за ней. Войдя в спальню, Амели властно шепнула что-то монахине, и та оставила родственников усопшей одних.
Поиски начались через час. Попросив горничную посидеть возле покойницы, Амели велела позвать мадемуазель Зели, и компаньонка покойницы сообщила, что госпожа Патрико обычно прятала свои бумаги в изящном секретере с инкрустациями, стоявшем у окна в маленькой гостиной.
Спустились на первый этаж. Господа Клапье, плохо знавшие расположение комнат и расстановку мебели в этом доме, пропустили Амели вперед. Она методически повела поиски, Ахилл светил ей, высоко подняв лампу. Она чувствовала на себе взгляды троих своих родственников, следивших за каждым ее движением. Амели вынимала разложенные по ящикам письма, старые квитанции, счета и даже ценные бумаги; она дерзнула производить эти розыски, это вторжение в личные дела своей крестной, о котором не могла бы и помыслить при ее жизни, но которое было сейчас ее долгом, ее священной обязанностью; она избегала резких движений, дотрагивалась до всего осторожно. Найдя большой бумажник, она раскрыла его и обнаружила в нем банковые билеты; завещания все не находилось.
Снова вызвали мадемуазель Зели, она показала потайной ящичек, устроенный в столике. Тайник был пуст. Амели выпрямилась, вытерла скомканным платочком влажный лоб, подняла взгляд вверх, ко второму этажу, где лежала покойница. "Куда же вы спрятали свое завещание, крестная?" - думала она. Потом сказала вслух.
- Надо поискать в другом мосте.
- Отложим лучше до завтра, - предложила госпожа Клапье. - Уже поздно, я совсем разбита, а уж ты тем более, дорогая моя детка. И вообще к чему эта спешка?
- Мама, но как же с вопросом религии? Надо не мешкая решить, как будем хоронить.
Графиня вопрошающе посмотрела на сына и невестку.