Он хочет уничтожить все, что я люблю, и хотя не знаю, что именно чувствую к маме, понимаю, что если он причинит ей боль, то никогда не прощу себя за это.
Да, я злюсь на свою маму. И не жду, что она вернется в мою жизнь с распростертыми объятиями, особенно учитывая нынешние обстоятельства. Но, если он доберется до нее первый, тогда я никогда не узнаю наверняка. Абсолютно с уверенностью могу сказать, что он сделает ей больно, чтобы это почувствовала я.
Но как мне ее предупредить?
Мне нужно время подумать.
Я еще не готова говорить с ней, не сейчас.
— Мы предупредим ее, Рэд, — тихо произносит Куинн. Он явно понимает мою внутреннюю борьбу.
— Что? — шепчу я, качаю головой. — Нет, я не могу.
Куинн смотрит на меня все понимающим взглядом. Не могу сидеть спокойно и отталкиваюсь от красной стены нашей будки, вдруг стены закусочной начинают надвигаться на меня.
— Я отправлю ей письмо, — утверждаю я. Мне хочется закрыться от всех, так как этот страх разговора с мамой вновь просыпается во мне.
— Это займет слишком много времени, — говорит Куинн со страдальческим выражением лица. Он наблюдает за тем, как мои дрожащие пальцы тянутся к стакану с водой.
Он вздыхает, наклоняется вперед, чтобы протянуть ко мне руку, но я отстраняюсь. Мне не нужно его сочувствие.
— Если ты права, и твой отец предугадывает каждое твое действие, то он догадается и о том, что мы направляемся в Канаду для встречи с твоей мамой.
— Но ведь мы едем туда не для того, чтобы увидеть ее, — рявкаю я, внезапно мне становится жарко.
— Я знаю. Но, когда мы пересечем границу, ты понимаешь, что она будет первой, кого тебе захочется увидеть.
— Я не думаю о семейном воссоединении, Куинн! — огрызаюсь я, чувствую себя ужасно от того, что нападаю на него, но вдруг мысль о том, что я увижу свою маму, поглощает меня и меня начинает тошнить.
— Я знаю, что это тяжело для тебя, Рэд, но мы должны сообщить ей, что происходит. Знаю, ты не готова общаться с ней, но… — тихо произносит Куинн, в его взгляде читается истинное беспокойство. Я не смогу это вынести.
Я чувствую себя жертвой… снова.
— Откуда ты можешь знать? — возражаю я, резко вылетаю из кабинки, готовая сию секунду бежать прямо к безопасному выходу.
— Рэд, бояться это нормально, — говорит Куинн, встает. И этот сочувствующий взгляд, которым он меня одаривает, делает все еще хуже.
Сделав шаг назад, я рычу. — Я не боюсь.
И это правда. Я не боюсь; я злюсь, потому что Куинн прав. Я должна предупредить мою мать об отце, но часть меня не хочет, этого делать. И эта часть меня очень злая, которая кричит «Почему я должна?»
Почему я должна предупредить ее, что к ней идет монстр? Она мне о нем ничего такого не говорила. Она оставила меня с ним.
Что я тогда за человек такой? Если не хочу предупредить собственную мать, что она находится в опасности.
Все это время, находясь в бегах, я могла отложить мысли о ней, как можно дальше. Но теперь больше нет такой роскоши, ведь Куинн прав. Как только я ступлю на канадскую землю, начну выслеживать ее, и совсем не готова к этой части мой жизни. Вот почему я никогда и не проявляла особого рвения в ее поисках.
Я не была готова.
Но сейчас, сейчас у меня нет выбора, но я по-прежнему не готова.
— Я не готова видеть ее, — шепчу я, чувствую, как дрожит моя нижняя губа, но я не позволяю сорваться ни одной слезинке.
— Я знаю, и не говорю, что мы должны пойти прямо к ней. Просто думаю, что нужно предупредить ее, — заявляет Куинн и нежно берет меня за руку.
Я освобождаюсь от его объятий, потому что не хочу его сострадания.
— Знаю! — кричу я, и вдруг воздух заканчивается в легких, потому что правда обрушивается на меня.
— Рэд, все хорошо, — успокаивает Куинн, он снова пытается обнять меня.
Отталкиваю его, эти непрошенные слезы скапливаются на глазах. — Откуда ты можешь знать, что все будет хорошо? — вскрикиваю я. — Откуда ты можешь знать, что я чувствую? — кричу я, совершенно не заботясь о том, что устраиваю сцену и привлекаю внимание всей закусочной.
Куинн крепко хватает меня, и своей грудью толкает к стенке. Он не позволяет мне уклониться и шепчет в ухо. — Потому что я знаю, каково это когда мать бросает тебя, понятно? — рычит он. — Я знаю, каково это когда с тобой обращаются, как с мусором. Как будто ты не имеешь никакого значения! Знаю, потому что моя мама сделала это со мной! — бурчит он, впиваясь пальцами мне в талию.
Его резкое признание постепенно доходит до меня, я чувствую, как пол исчезает у меня из-под ног. Быстро успокаиваюсь и кладу руку на его крепкий бицепс.
Как его родная мать могла с ним так поступить? Разве можно после такого назвать ее хорошим родителем?
Куинн прав. Мы слеплены из одного теста.
— Я не знала, — тихо произношу я. — Прости, — хочу обнять его, чтобы успокоить.
Куинн вздрагивает.
— Я не хочу слышать твои извинения, — резко бросает он, Куинн сильно пихает меня, из-за чего я едва не падаю обратно на сидение.
Ошеломленная его гневом я прошу его. — Куинн, поговори со мной.
Он отворачивается, смотрит через плечо, его грудь от частых вздохов резко поднимается и опускается.
Здесь не время и не место. Но разворачивающаяся сцена явно привлечет моего отца, если он, конечно, наблюдает за нами.
— Поговори со мной! — требую я, сжимая руками за его рубашку. — Расскажи мне, что случилось с тобой, — умоляю я. Когда он медленно поворачивается ко мне, смотрю, с какой силой разгорается огонь в его изумрудного цвета глазах.
Он сердито кусает губу и рычит. — И что, мы будем сравнивать по критериям, насколько испорчены наши мамочки? Я так не думаю. Я бы предпочел забыть, что у меня есть мать, потому что для меня она умерла.
Мой взгляд смягчается, и не могу не сопереживать Куинну, а это попахивает откровенным лицемерием. Ведь я сама ненавидела этот взгляд, отраженный в его глазах буквально пару минут назад.
Куинн внезапно шарахается от меня, и я знаю почему.
Ненавижу этот взгляд. Это взгляд говорящий «Хреново тебе наверно». Этот взгляд заставляет тебя чувствовать бессилие. Он побуждает тебя ощущать себя жертвой. И особенно он невыносим от того, кто знает, каково тебе приходится.
И теперь я смотрела на Куинна именно таким взглядом. Но тяжелее всего, что из-за меня он чувствует себя жертвой, несмотря на то, что он всеми силами отрицает это.
— Куинн, — произношу я. В тоне моего голоса слышится сочувствие, хоть я и не хотела этого показывать.