Я чувствую, как улыбка увядает на моих губах, когда появляются другие воспоминания.
— Однажды ей стало плохо, — говорю я отстранено. — Должно быть, что-то связанное с сердцем, я не помню, но было так страшно, что она умрет. Но она справилась с этим. — Моя голова склоняется набок, оставаясь на подголовнике, и я смотрю прямо в глаза Виктору. — Но что я всегда буду вспоминать о ней - как она учила меня играть на пианино. За пять лет, с того момента, как мне было восемь и я познакомилась с ней, до того момента, пока я не стала больше гулять со своей лучшей подругой, миссис Грегори, кажется, учила меня почти каждый день. Я возвращалась после школы, иногда забывая про домашние задания, и играла до тех пор, пока пальцы не начинали болеть. — Я опечаленно опускаю взгляд вниз, к приборной панели. — Я жалею, что встретила Бейли. И по сей день сожалею, что заменила миссис Грегори своей подругой.
Я больше не могу говорить об этом. Качаю головой и глубоко вздыхаю, поднимая голову с сиденья. А затем я передаю ему деньги, предлагая их забрать.
— Сохрани их, — говорит Виктор, выводя машину на дорогу.— Позже они тебе понадобятся.
Я заталкиваю их между сиденьем и консолью.
— Ты знаешь, что находишься в опасности стать надежным членом общества, — шучу я.
Я вижу, что он быстро взглянул на меня, не двигая головой.
— Возможно, — говорит он, выезжая на автостраду. — Запомни это, на случай, если мне снова понадобиться тебя связать. — Он смотрит на меня, и хотя его губы не улыбаются, я вижу улыбку в его глазах.
Я поворачиваюсь к окну рядом со мной, потому что в отличие от Виктора, я абсолютно не могу контролировать улыбку на лице и не могу допустить, чтобы он ее увидел.
Мы останавливаемся в отеле в непосредственной близости от Таксона и вместо того, чтобы убегать, на этот раз я помогаю ему нести привычные сумки до нашего номера на третьем этаже. Наш номер. Два слова вместе, несколько дней назад я бы и представить себе не могла, что буду использовать их так обычно. Я спросила о собственном номере, но он настаивал, чтобы я находилась рядом. Я не стала спрашивать почему. Будучи в бегах с кем-то вроде него, предполагаю, что так будет лучше, но чувствую, что есть что-то большее, о чем он не говорит мне. Я отвлекаюсь от этих мыслей, видя кровь внизу рубашки Виктора, когда он вытягивает ее из брюк.
— Ты ранен? — я подхожу к нему, чтобы лучше рассмотреть ту сторону его тела.
— Да, но я в порядке.
— Но почему... в тебя стреляли?
Он расстегивает рубашку донизу, обнажая свои четко очерченные мышцы груди и живота, но все, что я замечаю, это еще больше крови.
Теперь я понимаю, почему она так спешил попасть в комнату, и почему казался таким нехарактерно обеспокоенным, когда мы расставались с Николасом и Корделией.
— Сходи вниз на ресепшн и попроси бутылку перекиси, марлю и алкоголь. У них должна быть аптечка.
Я перевожу взгляд с его глаз на кровь, пытаясь увидеть рану. Он снимает рубашку и бросает на пол.
Наконец я замечаю его телосложение.
— Сэрай?
— Хорошо, я сейчас вернусь. — Я смотрю на него.
Я тороплюсь за дверь, не бегу, но иду поспешно, так, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Боже, я чувствую себя, как беглянка.
Несколько долгих минут у клерка с ресепшн занял поиск того, что я просила, в течение которых она вышла из холла и искала в комнате обслуживающего персонала. Потому как у нее в столе была только крошечная аптечка с несколькими лейкопластырями и мазью-антибиотиком.
— Сожалею, я не могу найти перекись, но вот полная бутылка алкоголя. — Девушка протянула мне бутылку и не распакованную упаковку с рулончиком марли. — Что случилось? Все в порядке?
Я поблагодарила её и взяла вещи со стола.
— Да, все в порядке. Мой э-э… парень, порезал палец своим карманным ножом. — Я потрясла головой и драматично закатила глаза. — Он попытался открыть один из этих пластиковых пакетов. Я говорила ему спуститься сюда и попросить ножницы, но он настаивал, что сделает это. — Я закатила глаза снова, чтобы немного поддержать эффект.
— Звучит, как про моего парня. — Девушка усмехается.
Я смеюсь вместе с ней, снова благодарю ее и поворачиваюсь обратно к лифту, чувствуя, что недостаточно быстро разобралась с ней.
Виктор к моему возвращению стянул брюки с одного бедра. Он стоит перед зеркалом, неловко поворачиваясь, чтобы лучше разглядеть рану, которую я теперь отчетливо вижу. Небольшая дырочка в толще плоти сзади, в верхней части тазовой кости. Кровотечение кажется не таким большим, хотя кровь на рубашке служит доказательством, что оно было обширным.
Я подхожу и выставляю запасы на длинной тумбочке от телевизора перед зеркалом.
— Пуля все еще там? — спрашиваю я, внимательно рассматривая рану.
— Да, — говорит он, потянувшись к алкоголю, — но не глубоко. Свернув крышку, он немного наливает на рану. Морщится и на мгновение закрывает глаза, пока обжигающая боль не станет легче.
— Все это время она была там? — спрашиваю я, не находя потенциальную причину приемлемой. — Почему ты не занялся этим раньше? Или не обратился в госпиталь?
В голове пронеслось, что он не занялся этой раной после того, как высадил меня, что он ждал все это время...
— Виктор? — осознав, я задаю вопрос.
Он подходит к спортивной сумке на столе у окна и что-то ищет внутри.
— Да? — он едва взглянул на меня, больше занятый ножом, который только что достал из сумки.
В последнюю секунду я решаюсь не высказывать своих предположений вслух. Потому что, вероятно, я далека от истины и не хочу выглядеть глупо, веря во что-то настолько нелепое.
— Ничего, — говорю я.— Нужна помощь?
Он оценил предложение.
— Нет, я справлюсь. Я уже это делал раньше.
Возможно, во лжи, которую я рассказала клерку на ресепшн, была доля правды. Я слегка улыбнулась, думая об этом, когда шла к нему через комнату, с марлей и алкоголем в руках.
— Ты даже не можешь увидеть ее полностью, — указываю я.— Я могу помочь. Просто скажи мне, что делать. Я не совсем бесполезна.
Снова на его лице появляется легкая задумчивость, а потом, к моему удивлению, он снимает брюки и остается передо мной практически голым, одетым только в тонкие черные боксеры, которые облегают каждую мужскую выпуклость и углубление от талии до вершины бедер. Вполне естественно, что я немного изучала его, тем более, что он в такой хорошей физической форме, но я не могу допустить, чтобы это отвлекало меня. Пуля заслуживает всего внимания, которое я могу ей дать.
Некоторое время он опаляет лезвие ножа зажигалкой и протягивает его мне. Я никогда прежде не делала ничего подобного и чувствую, что меня слегка тошнит даже при мысли об этом, но я стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице. Я беру нож за рукоятку и жду от него инструкций.
— Как я сказал, она не глубоко. Просто приподними ее лезвием ножа.
Я вздрагиваю от картинки, которую его слова создали в моей голове.
— Но что, если я тебя порежу?
— От этого не станет хуже, чем уже сделала пуля. Теперь поторопись, — говорит он, стягивая резинку нижнего белья чуть ниже бедренной кости, что бы дать мне больший доступ к ране.
Я нерешительно подношу нож к его коже и смотрю на него, надеясь, что, в конце концов, он передумает и сделает это сам. Потому что я действительно не думаю, что смогу сделать это.