Когда мы подходим к двери под навесом, я слышу со стороны окна приглушенный лай маленькой собачки. Жалюзи хаотично перемещаются за занавеской. Под навесом припаркована еще одна машина, она старая и выглядит так, будто стоит здесь уже несколько лет. Когда женщина открывает дверь, запах еды, восхитительной еды, немедленно заставляет мой желудок урчать и болеть.
— Обед готов, — говорит женщина, провожая нас в кухню. Она кладет свою сумку на стойку; ее лающий шпиц бегает вокруг, решая, чью ногу понюхать подольше, мою или Виктора.
— Садитесь, — говорит она, указывая на кухонный стол.
Не заставляя звать меня дважды, я сажусь на ближайший стул, пустая тарелка ожидает меня.
Виктор садится на соседний стул.
Женщина кружится вокруг с керамической миской, наполненной картофелем-пюре в одной руке и тарелкой, полной жареной курицы в другой, а затем ставит их напротив нас. Маленькая миска с хлебом и корзинка с рулетами следуют за ними.
Не чувствуя права быть первой, я жду, пока Виктор что-нибудь возьмет.
— Что бы вы хотели выпить? — Спрашивает женщина. — У меня есть содовая, чай, молоко, лимонад.
— Воды достаточно, — говорит Виктор и смотрит на меня, вскользь кивая на еду, давая мне разрешение начинать наполнять мою тарелку. — Из крана, — добавляет он в последнюю секунду.
Я тянусь к курице и беру кусочек щипцами.
— Мне тоже воды, — говорю я, поднимая взгляд на женщину, когда кладу ножку курицы на свою тарелку. — Спасибо.
Она мило улыбается, подходит к бару около холодильника и начинает готовить нам напитки, ругая маленькую собаку и выгоняя ее из кухни, подальше от нас.
Когда она вернулась с нашими стаканами, мы с Виктором уже успели положить на свои тарелки, всю еду, которую хотели.
Она ставит наши напитки перед нами.
Я снова благодарю ее и уже не думая о том, кто "начнет первым", беру ложку и начинаю есть, но Виктор останавливает меня, положив два пальца на мое запястье и опуская мою руку обратно на стол. У меня вспыхивает лицо, и я опускаю глаза, надеясь, что женщина не подумает, что я плохо знаю столовый этикет. Я полагаю, она религиозна, потому что мы должны неловко держаться за руки вокруг стола, пока она разговаривает с Иисусом и говорит Ему, как мы благодарны за эту еду и все такое.
— О, Виктор, — шутливо говорит она, — ты не можешь быть серьезным.
Он ничего не отвечает.
Я смотрю на него, сидящего справа от меня, сдвигая брови. Может быть, он один из тех, кто считает, что нужно молиться.
Конечно, нет...
Женщина вздыхает и закатывает глаза, когда тянется и отодвигает мою тарелку от меня.
Теперь я окончательно сконфужена. Я кладу руки на колени под столом, потому что не уверена, что еще я должна с ними делать.
Я поворачиваюсь к Виктору, на мгновение потерявшись в таинственных глубинах его глаз под ярким светом светильника над центром стола. Я нервно сглатываю и возвращаюсь к реальности, когда снова слышу голос женщины.
— Он никому не доверяет, — говорит она мне, зачерпывая немного пюре с моей тарелки и отправляя его в свой рот. Она указывает своей ложкой на меня и продолжает с набитым ртом. — Никогда. Но этого и следовало ожидать. — Она сглатывает. — Что вполне понятно, с учетом его работы и всего остального.
Ее глаза перемещаются на Виктора, и вдруг она меняет тему, как будто он послал ей предупреждающий взгляд, который я пропустила за то время, что поворачивала голову, чтобы тоже посмотреть на него.
— В любом случае, — продолжает она, теперь откусив кусочек от моей курицы, — вы двое можете оставаться здесь так долго, как вам нужно. Свободная комната находится в конце коридора. — Она откусывает от моего хлеба, а затем от рулета, в конце обмывая мою еду своим чаем.
Затем она пододвигает мою тарелку обратно ко мне. Я нерешительно принимаю ее, взяв за край тарелки и ощущая дискомфорт из-за того, что мне придется есть все, чего она просто коснулась ложкой.
Виктор следующим пододвигает к ней свою тарелку, и она проделывает то же с его едой.
Меня беспокоит то, что в доме одного из своих связных он чувствует необходимость заставлять ее пробовать еду первой, чтобы доказать ему, что она не отравлена. Я кратко задумалась о нашей воде и поняла, почему она попросил налить ее из-под крана. Он наблюдал за каждым движением женщины все время, что я, образно говоря, пускала слюни на первую мою домашнюю еду с тех пор, как я гостила в доме миссис Грегори.
Виктор кивает мне, давая знать, что теперь можно есть. И я не даю зародиться новой мысли и начинаю есть.
В течение следующих тридцати минут, пока мы ели, говорила в основном женщина, которую зовут, как я узнала, "Саманта".То и дело Виктор добавляет несколько комментариев там и тут, но мне кажется, что у него еще меньше охоты общаться, чем было со мной или Николасом. Но, кажется, она не возражает. На самом деле она спокойнее относится к этому, чем я могла бы. Если бы эти двое были сейчас на свидании, всем в ресторане было бы очевидно, что он не с ней и ей тоже был бы ясен этот факт. Но это не свидание и у меня такое чувство, что я единственная в этой комнате, кто не обращает внимания на то, что происходит.
Моя теория подтверждается после ланча тем, что эти двое начинают... меняться.
— Вы будете спать на одной кровати? — Спрашивает она из дверного проема свободной спальни.
Здесь только одна кровать. Этот вопрос я задаю себе с тех пор, как вошла.
— Если нет, продолжает она, взглянув на Виктора так, будто она не ожидала, что я замечу, — тогда я могу постелить одному из вас на диване.
— Это не важно, — отвечает Виктор, и я не знаю почему, но мое сердце подпрыгнуло в груди. — Я не буду спать.
Мое сердце приходит в норму. Скучную, без трепета норму.
Саманта выглядит довольной.
И по какой-то причине, я немедленно... начинаю ревновать.
Пытаясь познакомиться с этой глупой, абсурдной эмоцией, которая только что проникла в мою голову, я заставляю себя избавиться от нее. Я начинаю осматривать различные объекты в комнате: двуспальная кровать, накрытая простым покрывалом кремового цвета, соответствующие шкаф и комод, размещенные у противоположной стены, большой дубовый сундук с вырезанной на нем лошадью стоит в изножье кровати, окно с одинаковыми простыми белыми занавесками, с одного конца карниза свисает ожерелье из бисера.
— Хорошо, тогда, — говорит она, стоя в дверном проеме, обнимая себя руками. — Чувствуйте себя как дома. И Виктор... — она бросает взгляд ниже его пояса, — когда будешь готов к перевязке, ты знаешь, где меня найти.
— Я скоро приду, — говорит Виктор, она вежливо улыбается нам обоим и идет по коридору, оставляя в комнате нас одних.
— Почему мы именно здесь?
Виктор открывает свой чемодан с оружием на кровати и достает оттуда два гладких черных пистолета. Он кладет один под матрас, а второй на маленький столик в углу комнаты. Затем он открывает шкаф и достает новый костюм, после того, как перебрал несколько других, висящих на вешалках. Сначала брюки, затем рубашку на пуговицах с длинными рукавами и последним подходящий пиджак.
— Ты остаешься здесь, — говорит он, — пока я не убью Хавьера. Сегодня вечером я вернусь в Таксон или туда, где мне скажут, что видели Хавьера в последний раз, а затем найду его и убью.
— Но почему Хьюстон? — спрашиваю я, сидя на краю кровати. — Не была ли..."Явочная Квартира" где-нибудь в Аризоне ближе? Знаешь, возможно, ты должен был использовать меня в качестве наживки, в конце концов. Я могла бы помочь тебе. Я имею в виду, что вполне вероятно тот, кто ищет меня, в первую очередь проверит место, где я раньше жила, людей, которых я знала. — Я прерываюсь, думая про себя, как я рада тому, что миссис Грегори больше не живет там, где жила.
— Ты права, — говорит он. — И именно поэтому я, скорее всего, вернусь в Таксон. Я видел, где ты жила раньше, где жила женщина, с которой ты проводила большую часть времени. Приехав туда вчера вечером, ты уже помогла мне, точно показав, где может быть найден Хавьер. Больше нет нужды рисковать твоей жизнью, оставляя тебя там.
— Так значит, ты с другой целью отвозил меня домой, — говорю я, чувствуя себя сейчас очень маленькой. — Ты просто хотел увидеть местность.
Виктор встряхивает головой и задвигает верхний ящик комода. Он поворачивается лицом ко мне и что-то незнакомое появляется в его зелено-голубых глазах.
Длинный выдох вырывается из его ноздрей.