— Я бы умерла, если бы не это.
Я подхожу ближе, все еще держа дистанцию, будто какая-то часть меня не хочет нарушать ее мысли своим присутствием. Я расстегнул кнопку на левой манжете и закатал рукава.
— Я замерла, — говорит она, вспоминает она. — Я думала, что умерла. Я просто стояла там и ждала, что умру. — Ее голова наклоняется назад достаточно, чтобы наконец увидеть меня. — Не знаю, как я отреагировала так быстро, но когда его пистолет заклинил... я посмотрела на его лицо... следующее, что я помню, пистолет в моих штанах сзади, а за тем в моей руке, и Хавьер на полу. Я не колебалась. Это было похоже на то, что кто-то другой был в моей голове в тот момент. Она была той, кто схватил пистолет. Она была той, кто нажал на курок. Потому что я не понимаю, что случилось, пока она не закончила. — Она смотрит в сторону снова. — Я убила его, — добавляет она отстраненно.
— Он это заслужил, — говорю я спокойно.
Она не смотрит на меня больше, и я думаю, что, когда она все рассказывала несколько мгновений назад, она на самом деле не видела меня. Это как если бы мой голос разбудил ее.
Она встает с дивана.
Я наблюдал за ней с любопытством. Ее руки трясутся и уголки ее губ дрожат. Она крутит пальцем свои волосы, пока ее руки не сжимаются в кулаки. И тогда она бросается на меня.
— Ты ушел! Ты ублюдок! Оставил! — Она кричит, и ударяет меня по груди.
Я позволяю ей. Я стою неподвижно, пока ее силы не кончаются и тело начинает падать к моим ногам. Но я ловлю ее прежде, чем она падает на пол, обнимаю ее маленькое тельце. Она рыдает на моей груди, глотая слезы, держась за швы моего жилета своими дрожащими пальцами.
— Ты ушел, — она повторяет снова и снова, пока слова не переходят на шепот. — Ты ушел...
Я держу ее крепко. Неуклюже. Потому что я никогда не делал этого раньше. Я никогда не испытывал такой печали и боли, а я должен помочь все исправить. Моя мать была единственной, кто держал меня так, когда я был мальчиком, и я не могу вспомнить, что должен чувствовать.
Я чувствую, что я хочу прикоснуться своими губами к ее волосам. Но я не могу. У меня есть желание, сжать ее покрепче и поглотить ее полностью. Но я не могу. Я просто не могу заставить себя сделать это.
— Сэрай, — говорю я, осторожно отстранив ее от себя, так, чтобы я мог видеть ее глаза.— Мне нужно, чтобы ты рассказала мне, что случилось. Расскажи мне все. Что делала Саманта, может какие-то телефонные звонки? Она получила какие-то странные звонки?
Ее лицо выражает обиду.
— Ты думаешь, она сделала что-то? — Она отходит прочь от меня. — Она умерла, защищая меня! Как ты мог подумать, что она имела к этому отношение?!
Я глубоко вздыхаю.
— Нет, я не могу поверить, что она тебя сдала. Саманта была надежна. Только два человека: она и Николас, кроме тебя и меня, знали, где ты была.
Я шагаю вперед и кладу свои руки на ее плечи, в попытке заставить ее понять, и когда она меня не отталкивает, я испытываю облегчение.
— Она была одной из нас, и я всего лишь пытаюсь получить факты.
— Тогда это был Николас, — она сердится при мысли о нем. Ее глаза дикие и суженные. — Он ненавидит меня, Виктор. Он ненавидит тебя за то, что ты мне помогаешь. Я знаю, это был он!
Я в шаге от нее, мои руки покидают ее плечи, я скрещиваю их на груди. Потом потираю рукой свою шею и лицо. Сэрай права. Николас является очевидным ответом и хотя, зачастую, очевидно, оказывается не ответ, ведь на этот раз он должен быть. Потому что это единственное, что имеет смысл.
Мой брат предал меня.
Глава 23
Сэрай
— Что ты делаешь? — Я смотрю, как Виктор берет пиджак со стула.
Он тянется в карман и достает сотовый телефон, я никогда не видела, чтобы он его использовал.
— Я собираюсь привезти Николаса сюда.
Ошеломленная, я сначала просто смотрю на него. Но потом паника начинает зарождаться внутри.
Я кидаюсь к нему, хватая его за локоть.
— Нет, ты не можешь позволить ему знать, где мы находимся, — говорю я. — Зачем привозить его сюда? Что ты собираешься делать?
Мой ум прокручивает множество сценариев, ни один из которых не заканчивается счастливо.
Я сжимаю свои губы, когда он поднимает руку, чтобы утихомирить меня, когда Николас отвечает на другом конце телефона.
— Хавьер Руис был устранен, — говорит Виктор, так же спокойно и профессионально, как и в любое другое время, я слышала, когда он говорил с Николасом ранее.
— Да, — отвечает он на вопрос, который я не могу слышать, но я продвигаю голову вперед, как будто это увеличит громкость в некотором роде. — На место прибыли полицейские, прежде, чем я успел уехать из города. Это было не "чистое" убийство.
Он слушает Николаса минуту и продолжает:
— Я считаю, Саманта привела их туда. Девушка была жива, когда я прибыл, как раз перед тем, как я взял Хавьера. Он застрелил ее, но она успела сказать мне, что она слышала, как Саманта говорила с кем-то по телефону после того как я уехал в Тусон. Да. Нет, Саманта мертва. Сообщение, что Воннегут безопасный дом двенадцать, было скомпрометированно. Очиститель должен быть послан туда немедленно, конфисковать все ее файлы. Да. Да.
Он смотрит на меня.
— В этом нет необходимости. Девушка скончалась от ранения. Я оставил ее там.
Мой желудок скручивается в узел. Я скрестила руки на груди.
— Николас, — говорит он, опуская профессионализм в его тоне. — Приезжай ко мне в Новую Англию, как только сможешь. Мы получим двойную оплату, а потом... я хочу рассказать тебе, что произошло в Будапеште.
Я наклонила голову слегка набок, услышав эти последние слова. Все остальное, что Виктор сказал Николасу, было ложью, уловкой, чтобы он приехал сюда. Но последняя часть, я чувствую, личная. То, что он сказал, сейчас передо мной, кажется мне странным. Я знаю, что это не имеет ничего общего со мной, так зачем он сказал это сейчас? Именно в этот момент я начинаю понимать, что Николас что-то большее, чем Виктор мне говорит, больше, чем его работа, и чтобы не случилось в Будапеште, должно быть рассказано, потому что его совесть должна быть очищена.
Вот что делают люди, когда они хотят прощения.
Я не знаю почему, но, несмотря на старания Николаса, чтобы меня убили, я чувствую эту боль и грусть внутри. Потому что я знаю, что Виктор намерен делать. Я знаю, что он собирается его убить. Но, я чувствую, что это последнее, что он хочет...
Он кладет свой телефон на стеклянный столик рядом с креслом и расстегивает пуговицы жилета.
— Мне некуда идти, — говорю я ему с дивана. — Я знаю, я была обузой и я сожалею. Саманта сказала мне, что ты рискуешь всем, даже своей жизнью, чтобы помочь мне, и мне нечего дать тебе взамен. Лишь моя благодарность, и я знаю, что это не так много.
Я вздохнула и добавила:
— И я сожалею о Саманте.
Он снимает жилет и галстук и вешает на стул к пиджаку.
— Это было мое решение, чтобы помочь тебе, — говорит он, пока расстегивает свою рубашку. — И Саманта была хорошей женщиной.