Грохочущий состав с каждой секундой приближал его к дому. Он лежал на койке в купе и уже целый час не мог сомкнуть глаз. Поезд — его стихия, здесь он проработал сорок лет, и никогда ещё за эти долгие годы не чувствовал себя так паршиво, никогда не был в такой опасности.
«Ещё несколько часов… Все кончится… Если сделаю все, как сказали — ничего не случится… Все будет хорошо…»- успокаивающе бормотал он, пытаясь, наконец, заснуть.
Сон не шел.
И чего он так взбесился — ведь не наркотики перевозит, а всего лишь какие-то бумаги. Бумаги… Все газеты на протяжении недели пишут об украденных бумагах, чертежах…
Хотя с чего он взял, что у него сейчас именно эти бумаги. Ни с чего. Но все равно на душе было неспокойно.
И какой черт потянул его в этот Кулинск. Ну не видел племянника целый год — ну и что? Всегда жил без родственников и сейчас бы справился…
Коротков, а именно так звали путника, привстал на постели и поискал рукой свой багаж. Чемодан пенсионера был на месте — никто и не думал его трогать. Коротков метнул на соседа, мирно похрапывающего рядом, подозрительный взгляд и начал быстро открывать замки чемодана. Убедившись в целости содержимого, пенсионер успокоился, и вновь прилег.
Дверь резко и шумно открылась, заставив сердце Короткова выпрыгнуть из груди. Он вздрогнул, но тут же успокоился — вошедший, а точнее вошедшая, не была врагом. Это была его старая знакомая Елена Молодая. Фамилия этой женщины уже лет пятнадцать не соответствовала внешности. Её знакомство с Коротковым объяснялось тем, что Молодая так же была проводницей, точнее и сейчас ею являлась.
Нельзя сказать, что Коротков был рад появлению бывшей коллеги: Елена прослыла самой говорливой проводницей в мире. Увидев знакомого, она улыбнулась во весь рот, выставив свои сильно выделяющиеся передние зубы.
— Сергей Николаевич! — громко прошептала она, не переставая улыбаться. Сейчас она очень походила на Багза Банни. — Вот вы где. Хорошо, что я вас нашла.
Коротков нахмурился и выдавил из себя улыбку. Меньше всего ему сейчас хотелось болтать ни о чём.
— Какое совпадение: вы попали в мой вагон. Везение, не правда ли? — продолжала щебетать Молодая.
Сергей Николаевич кивнул, а Елена тут же начала расспрашивать его о причине поездки, потом принялась горячо рассказывать о том, как всем стало плохо после его ухода. Коротков довольно скоро перестал слушать знакомую и начал с тревогой осматривать пролетающие в окне пейзажи. Отвлекся он только через несколько минут, когда Молодая, позабыв про спящих пассажиров, довольно громко переспросила:
— Вы со мной согласны?
Коротков оторвал взгляд от окна и наудачу ответил:
— Да.
Молодая прищурилась и озабоченно спросила:
— А вы не больны, Сергей Николаевич? Вид у вас какой-то нездоровый.
— Нет, Лена. Все в порядке.
— А может вам аспирин дать? — с этими словами Молодая начала рыться в карманах, громко звеня ключами. Коротков посмотрел на соседа, который уже начал ворочаться и быстро проговорил:
— Не надо, у меня есть.
Молодая снова прищурилась и, попрощавшись, вышла из купе.
Он стоял, прижавшись к пыльной бетонной стене. Рука его крепко сжимала пистолет. Из находившейся рядом двери доносились незнакомые голоса.
— Ну что, Сокол, вспомнил меня? — прозвучал в тишине хриплый голос.
Ответа не последовало. Стоящий у двери напряженно вслушивался, продолжая неподвижно стоять у двери.
— Что ж ты молчишь, — голос стал жестче. — Понял уже как влип?!
И снова гробовое молчание.
— Разрешаю тебе исповедаться перед смертью — глядишь, и прощу.
Послышались тихие размеренные шаги, затем глухой удар. Видимо молчащему человеку сильно досталось. Тот же голос продолжал только теперь ещё яростнее и отчаяннее:
— Ты же мне всю жизнь испортил, падла! Я тебя не выпущу отсюда живым. Ты и твой дружок — вы умрете, как должны были умереть много лет назад. Теперь я вас не прощу.
— Мне не нужно твоего прощения, Беркут, — прозвучавший вдруг голос казался усталым и измученным. — Я не собирался умирать так рано, но уж лучше умереть, чем пресмыкаться перед тобой.
— Хорошо, герой. Я и не настаиваю, — в голосе Беркута прозвучала холодная усмешка. — Ты воспитывался не на тех фильмах. Прощай.
Дверь резко и с шумом открылась. Появившийся человек поднял пистолет и вдруг услышал прекрасную мелодию, звучавшую откуда-то сзади. Мужчина обернулся, грудь резануло невыносимой болью, он упал, хватаясь руками за воздух.
«Будильник сработает в пять» — исчезая пронеслась в голове строчка из знакомой песни. Будильник действительно вовсю верещал, правда, не в пять, а в восемь. Да и исчезать из постели я не собирался. Теплое одеяло в союзе с мягкой подушкой неудержимо влекли меня в царство снов.
Я пересилил себя и открыл глаза. Какой странный сон.
Сокол, беркут — все эти ещё несколько минут назад реальные существа, уже сейчас казались бредовым плодом моей фантазии. Лучше бы приснилось, что наша сборная вышла в финальную часть Чемпионата Мира по футболу. Господи, как хочется спать!
Будильник продолжал верещать противную китайскую мелодию, от которой сильно тянуло тошнить. Я протянул к нему руку и, не разбираясь, нажал подряд на все кнопки. Мелодия не прекращалась. Ну, это уж слишком. Отодрав крышку часов, я выковырял батарейку и с облегчением вздохнул. Господи, ещё так рано. На кой чёрт я поставил будильник на восемь часов? Ну ничего, можно еще поспать минут пять…
Коротков проснулся оттого, что кто-то с силой толкал его в бок. Сергей Николаевич вскочил и недоуменно взглянул на соседа, уже одетого с сумкой на плече.
— Подъезжаем к Сахарову, — объяснил тот и повернулся к окну.
Коротков чертыхнулся, отчитав себя за столь долгий сон. На всякий случай проверил багаж, свернул постель, сунул в чемодан куртку и надежно закрыл все замки. За окном давно светало, мимо ежесекундно пролетали столбы; то и дело появлялись крошечные домики, о назначении которых никто не догадывался. Сергей Николаевич сел на койку, пытаясь отвлечься на проносящихся в окне пейзажах. Сердце его стучало быстрее с каждой минутой. Осталось меньше часа. Боже, как же он паршиво себя чувствует! Примерно такое же состояние было у него в восемь лет. Тогда он сидел в больнице и ждал, когда к нему выйдут врачи и скажут о состоянии матери. Те врачи были безжалостны, прямо сказав, что его матери больше нет, что он — сирота и будет проживать в детском доме. Тогда, казалось, он потерял всё; сейчас же он понимал, что у него была его собственная жизнь, и что ее он скоро может потерять.
Поезд медленно, но верно добрался до Сахарова. Уже были видны стройные ряды гаражей, деревенские бревенчатые дома, невысокие окраинные построения. Коротков родился здесь, здесь он вырос и получил работу, но сейчас он желал бы, чтоб Сахарова никогда не было на земле.
Но город жил своей размеренной жизнью, которая ничем не отличалась от бытия других городов. И вокзал, до которого уже докатился состав, тоже был в порядке.
Коротков выбрался из купе, прошел по длинному коридору и вспрыгнул на перрон, с трудом удерживая отяжелевшую сумку на ослабевшем от страха плече. Может ещё можно всё изменить? Отказаться? Убежать? Нет, слишком мощная организация сейчас руководит им. От неё не скрыться.
— До свидания, Сергей Николаевич! — крикнула ему вслед Молодая. — Может, увидимся ещё. Я скоро возьму отпуск — поеду в Череповец к сестре. Может, потом зайду к вам.
Коротков почувствовал, будто его окатили ледяной водой. Он ошалело глянул на Елену и, повернувшись, пошел к вокзалу. «Череп… Череп… Нет…».
Я вновь открыл глаза. Ну все, пора вставать. Взглянул на часы — все ещё восемь? Я что, нисколько не спал?
Десять секунд на раздумье, полминуты на осознание того, что я сам вынул батарейку из будильника, пять секунд, чтобы вспомнить про наручные часы… Ёлки-палки!!! Уже без двадцати девять! Выпрыгнув из постели, я помчался в ванную. Это же надо — опоздать на своё первое дежурство! Что скажет мать?
Дрожащими, то ли от холода, то ли от страха руками, я докончил бритьё. Увидевший меня сейчас человек подумал бы, что я решил зарезаться, нежели побриться. Наспех помазав царапины какой-то гадостью, я принялся за волосы, которые после сна напоминали прическу панка.
«Скорый поезд номер 714 — «Кулинск — Петрозаводск» отправляется с третьего пути» — прозвучал приятный женский голос из динамика.
Коротков стоял у входа на вокзал и напряженно курил, часто поглядывая на циферблат часов… Пора.
Он вошел в дверь и направился на второй этаж к залу ожидания, который как всегда был заполнен до отказа. Коротков огляделся. Ему нужно было сесть на первое кресло любого ряда. Ага, вот оно у второй кассы. Коротков подошел к креслу, озираясь по сторонам в надежде найти нужного ему человека. Сев на место, Сергей Николаевич достал из чемодана книгу и, несмотря на некоторую утреннюю прохладу, стал ею обмахиваться. По идее, по этому знаку его должны заметить. Теперь осталось только ждать.
Прошла минута, вторая, третья… Десять минут. Короткову стало не по себе. С одной стороны, он был рад, надеясь, что это — ошибка, и он уже никому не нужен. С другой стороны, может, он что-то напутал, и его теперь ждет суровое наказание.
Сергей Николаевич уже собирался уходить, когда сидящий рядом парень случайно ткнул его в плечо. Коротков встрепенулся и посмотрел на соседа, который спокойно читал книгу. На чистом листе книги черной ручкой было выведено: «Вы из Кулинска?» Коротков вытаращил глаза, изумленно взглянул на парня и выдавил:
— Да.
— Не смотрите на меня, — не открывая рта прошептал сосед. — Отвечайте только жестами.
Сергей Николаевич кивнул и устремил взгляд на полную дамочку сидящую напротив. Дамочка была не очень довольна таким вниманием, и тут же спрятала лицо за журналом.
«Бумаги у вас?» — появилась в книге свежая запись.
Коротков выразительно кивнул и полез в чемодан, но парень остановил его:
— Погоди, — сосед откинулся на спинку и, забыв про собственное предостережение, продолжил вслух: — Куришь?
Сергей Николаевич мотнул головой.
— Ну и молодец, — парень, ухмыльнувшись, хлопнул старика по спине.
Коротков удивленно вытаращил глаза, потом опустил голову и начал рассматривать свои лакированные ботинки. Парень, продолжая улыбаться, встал и, схватив чемодан, побрел к выходу.
Парадные штаны валялись под кроватью, напоминая скорее половую тряпку, нежели приличные брюки.
Так. Надевать это я не буду. Тем более, без ремня, который я собирался найти сегодня утром, штаны не удерживались на моей до неприличия тонкой талии. Ну ничего, есть ещё джинсы.
За окном погода ухудшилась. Небо заволокло свинцовыми тучами, поднялся недюжинной силы ветер. В любую минуту мог начаться дождь.
«А говорили, будет сухо», — вспомнил я вчерашний прогноз погоды. Надев тонкую куртку, я собирался выходить из квартиры, однако меня остановил звонок телефона. Подняв трубку, я недовольно поморщился: меня тревожила мать, явно удивленная тем, что застала меня дома в столь позднее время.
— Привет, мам, — промямлил я. — Да. Да… Давай позже, я опаздываю… Ладно… Хорошо, позвоню вечером. До скорого.
Погода на улице всё ухудшалась. Сильнейший ливень «яркой пеленой наполнил небо». Ветер всполошил кое-как уложенные волосы; я промок насквозь, пока добирался до трамвайной остановки. В ГУВД, куда я собственно и направлялся, можно было добраться и пешком, благо оно находилось недалеко от дома. Однако окончательно размокнуть перед дежурством, мне не особенно хотелось.
На остановке уже набралось достаточно пассажиров. Некоторые ждали трамвая, некоторые прятались здесь от дождя, кто-то покупал сигареты в ларьке.
Прошло пять минут, однако трамвая ещё не было видно. Люди на остановке не скучали. Взгляды большинства людей были устремлены на скамейку под навесом, где двое молодых людей, парень и девушка, целовались взасос.
— Во дают, — прошептала стоящая рядом бабуся. — Среди бела дня, как не стыдно. Противно смотреть.
Бабуся, однако, глаз от парочки не отводила.
«Вот же дураки, — подумал я, продолжая лупиться на целующихся. — Смущают же молодых».
Парочке всё было до фени, и они продолжали радовать многочисленную публику.
Наконец, подошел трамвай. Свободных кресел в нем не было, да и стоячих мест осталось мало. Опасаясь не попасть внутрь транспорта, я пробрался к двери и, в итоге, толпой был внесён в угол трамвая. Меня сдавили со всех сторон; я еле-еле ухитрялся дышать. Наконец, дверь закрылась, и мы тронулись с места.
Стоящая рядом, уже не молодая женщина в очках, вдруг обратилась ко мне:
— Молодой человек, подвиньтесь, пожалуйста.
Я притворился, что ничего не слышал, понимая всю нелепость этой просьбы — зажатый, словно в тисках, я даже рукой не мог шевельнуть.
— Молодой человек, вы что — глухой? — вновь раздался под ухом женский голос. — Я же вас русским языком попросила подвинуться…
— А вы что — слепая?! — не выдержал я. — Куда мне двигаться, в окно, что ли?
В вагоне на пару секунд воцарилась тишина. Женщина нахмурилась, очки съехали на кончик носа. Мне даже показалось, что из её ноздрей пошел дым.
— А мог бы ответить и повежливее, — возмущённо покачала головой, чересчур располневшая дама.
Повежливее! Я опаздываю на работу, волнуюсь, еле дышу, а тут какая-то женщина просит невозможного. Хотя сама-то стоит свободно.
— Они, нынче, все такие, — крикнул кто-то в другом конце вагона.
— Доброго слова от них не дождешься!
— Стрелять их всех надо…
У! Как всё запущено… По вагону послышался сдержанный смех. Женщина в очках бросила на меня негодующий взгляд и, чувствуя за собой поддержку публики, громко сказала:
— Я, между прочим, заслужила уважение — я старше вас в три раза.
— С семидесятилетием вас, — ляпнул я, решив в уме несложную математическую задачу, и понял, что сказал глупость.
Теперь на меня ополчились все. Я слышал «комплименты» даже от тех, кто меня не видел и не слышал.
Трамвай уже подъезжал к зданию «главка», но, как назло, за пятьдесят метров до оного застрял в пробке. Я с тоской смотрел на управление сквозь пыльное окно, заучивая новые матерщинные слова. Новых выражений оказалось намного больше, чем старых. Больше всех «старалась» та самая бабуся с остановки. Обсуждение моей личности дошло до славных дней времен Иосифа Виссарионовича Сталина и Леонида Ильича Брежнева. Да… Жалко, что здесь нет целующейся парочки, может, на них бы отвлеклись.
Боясь, что моё прескверное поведение может оказаться связанным с гибелью атомохода «Курск» и с повышением стоимости доллара, я молил Бога, чтобы трамвай, наконец, доехал до остановки. Вскоре, мои мольбы были услышаны — вагон, проехав некоторое расстояние, остановился. Двери открылись, и я с криком: «Слава, КПСС» выпрыгнул на тротуар.
Сержант Стрельцов стоял, опершись на стену, и пытался уснуть. Ему это почти удалось, во всяком случае, трезвые мысли куда-то улетучились из головы, и вместо них появились какие-то бредовые размышления и воспоминания.
Дневная сонливость парня объяснялась тем, что он всю ночь провёл на лестничной клетке у своей двери. Потерянный ключ никак не находился, соседки, у которой был запасной комплект, всё ещё не было дома. Она пришла только под утро, когда Стрельцову уже было пора на работу.
Спать стоя было ужасно неудобно: мешал автомат, ужасно доставал постоянный шум, расслабиться по полной программе было невозможно.
— Спим на посту?! — раздался над ухом громкий возглас. Стрельцов мигом проснулся и чуть не упал от неожиданности.
Тревога оказалась ложной — его разбудило не начальство, а друг и напарник Андрей, с которым он дежурил по железнодорожному вокзалу. Стрельцов расслабился и с укором посмотрел на ухмыляющегося друга:
— Ну и шуточки у тебя. Так от страха подохнуть можно.
— Спать ночью надо, Олег. Что, опять по девкам шлялся?
Стрельцов попытался что-то возразить, но Андрей его опередил:
— Ладно, пошли.
— Куда? — не дошло до Стрельцова.
— Ну ты даёшь, — Андрей покачал головой. — Паспорта проверять, конечно, бомжей отлавливать.
— Ах, да, — Олег потянулся и, вскинув автомат, двинулся за другом.
Находившийся на втором этаже зал ожидания был сегодня заполнен до отказа. Стрельцов бросил тоскливый взгляд на ряды кресел, сулившие ему долгую и кропотливую работу. Он огляделся по сторонам и застонал, заметя в углу зала расположившийся на сумках цыганское семейство. Редко когда проверка паспортов цыган заканчивалась мирно: Олегу же ужасно не хотелось в данный момент на кого-либо орать. Зато Андрея, похоже, даже порадовало появление представителей кочевого народа. Он со странной ухмылкой направился прямо к ним, Стрельцов с неохотой последовал его примеру.
По дороге Олег всё же несколько приотстал от напарника, надеясь, что тот разберётся и без него. И был прав: Андрей, даже не заметив отсутствие друга, с деловитым видом о чём-то спросил у цыган. Те довольно резко отреагировали на вопрос — разгорался жаркий спор.
Олег повернулся к ним спиной и с облегчением вздохнул. Он вообще не очень то и любил эти рейды. Ему не нравилось ходить между рядами кресел, искать бомжей и теребить простых пассажиров, а взамен чувствовать на себе возмущённые взгляды людей, которым, конечно, кажется, что они, что они, милиционеры, всё это делают по собственному желанию, для развлечения. Если это кому-то и доставляет удовольствие, то, наверное, Андрюхе.
Крики за спиной становились всё громче. Олег повернулся к первому попавшемуся пассажиру и негромко сказал:
— Ваши документы, пожалуйста.
Ответа не последовало, пассажир даже не шелохнулся. Стрельцов повысил голос:
— Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
И вновь никакой реакции. Пожилой мужчина сидел без движения. Глаза его были открыты, а взор направлен вниз, под ноги. Стрельцов взял мужчину за плечо и с силой тряхнул. Голова пассажира откинулась назад, глаза смотрели мертвым взглядом в одну точку.
Стрельцов в ужасе попятился назад. Синие губы пассажира сильно бросались в глаза и не добавляли радости. Олег глотнул побольше воздуха и, немигающим взглядом глядя на окаменевшее лицо, крикнул, что есть мочи:
— Андрей!.. Андрей!!!
От крика сидящие рядом люди всполошились, послышались вздохи ужаса, тихие вскрики.
— Андрей! — ещё громче крикнул Стрельцов. Он едва держался на ногах, на лбу появились капельки пота.
Подбежавший напарник перевёл дух, бросил на мужчину изумлённый взгляд, и его нервы тоже не выдержали.
— Врача! Быстрее врача! — крикнул он.
Но все старания были напрасны. Сергей Николаевич Коротков был мертв.
Когда я ворвался в здание ГУВД, было уже пять минут десятого. На всякий случай, показав удостоверение дежурному, я помчался было дальше, однако вдруг остановился, осознав, что совершенно не знаю куда дальше идти. Вернувшись к дежурному, я спросил:
— Вы случайно не знаете, где здесь кабинет Совкова? — Совков был начальником моего отдела, и в его кабинете должно было состояться совещание по поводу появления новых сотрудников.
Дежурный широко улыбнулся.
— Я здесь работаю уже десять лет, и успел запомнить, кто, где работает. Кабинет Совкова на втором этаже, первая дверь от лестницы.
Я кивнул и побежал на второй этаж. Так, первая дверь от лестницы. Интересно, первая справа или слева? Попробуем левую. Закрыто. Значит, правая. Правая тоже закрыта. Так… Интересненько.
Может они уже закончили совещание, и разошлись по делам? Вряд ли. Совков так быстро не наговорится.
Я присел на корточки, и в это время дверь находящаяся напротив меня открылась. Вышедший оттуда человек с интересом на меня посмотрел. И не он один. Через дверной проём за мной наблюдали, по меньшей мере, восемь человек: Совков, несколько «оперов», и три молодых человека, по-видимому, тоже стажера.
— Давно сидишь? — спросил вышедший из двери человек и сразу продолжил: — Проходи не стесняйся.
В кабинете послышался сдержанный смех. Я, ощущая сильно покрасневшие уши, прошел внутрь и сел на свободное место. Если не везёт, то не везёт во всём.
Совков продолжил свою скучную речь о возрастающей преступности, опасности террористов и о надежде на новое поколение, то бишь на нас. Я слышал эти лекции, наверное, раз двадцать, и утруждать себя в двадцать первый раз не стал, занявшись пока осмотром присутствующих. Так, Совкова я видел и раньше потому и узнал. И из оперов знаю двоих. Один, капитан Фонаренко Ильдар Григорьевич, был интересен мне не только тем, что носил мусульманское имя, украинскую фамилию и русское отчество. Дело в том, что этот сыщик и должен стать моим покровителем на время стажировки. Говорят, что он очень опытный и хороший сыскарь, но не с приветливым характером. Это подтверждало и то, что когда я с гордостью говорил, что мой будущий наставник — Ильдар Григорьевич, мне чаще всего приносили соболезнования.
Вторым знакомым оперативником был Сергей Иванович Митько, тоже человек известный. Несколько лет назад, у него по одному интересненькому делу проходил сынок какой-то «шишки». Митько, по-видимому, не послушал ни просьб начальства, ни угроз «шишки», и отпускать сыночка не стал. Поступок был, конечно, волевой, но в то же время глупый: сыночка отпустили через месяц, а Митько с тех пор на всю жизнь остался лейтенантом. Я не знал, насколько правдива эта история, но одно знал точно — уважают Сергея Ивановича побольше Фонаренко.
Два других опера мне были незнакомы, а вот в рядах стажёров я всё-таки обнаружил «родимое» лицо. Филипп Шариков, то есть Гавриков, смотрел в данную секунду на меня и глупо улыбался. Ему, наверное, понравилось, как меня обсмеяли пару минут назад.
Дело в том, что, не увидев здесь Гаврикова, я бы не расстроился. Хотя мы и учились на одном курсе, и жили на одном этаже в общежитии, дружбы или хотя бы приятельства у нас не получилось. Во-первых, потому что он любил одну музыку, а я другую. Во-вторых, потому что он любил смеяться над людьми, а я, иногда, умел сочувствовать. А ещё, его постоянно бесил мой прекрасный талант не нарываться на неприятности. Гавриков из той многочисленной породы людей, которые считают себя достойнейшими, хотя сами не стоят и маленького кусочка дерьма.
— Чернов, вы слушаете? — раздался вдруг громкий голос Совкова. Я оторвался от воспоминаний. Так, сейчас узнаем, кто здесь Чернов. Воцарилось долгое молчание, после которого я, заметив, что все уставились в мою сторону, недоуменно нахмурил брови и спросил:
— Это вы мне?
— Да, — Совков тоже нахмурился.
— Я — Белов, — даже немного жестко поправил я начальника. — И я вас слушаю.
— Ну, ну, — процедил Совков и продолжил речь.
Я покраснел ещё больше. День начинался как нельзя «лучше».
— … надеемся, что вы будете достойными представителями правоохранительных органов, — продолжал Совков. — И что именно благодаря вам преступников в нашем городе станет меньше…
По пионерно всегда готовому лицу Гаврикова, я понял, что именно так оно и будет.
— Ну вот и всё. Теперь вы можете приступить к своим прямым обязанностям.
Это были самые приятные слова, услышанные мною за весь день. Я встал, разминая сильно затекшие ноги, и направился было к Фонаренко, который к моему большому удивлению похлопал Гаврикова по спине и вышел с ним в коридор.
Я ошалело застыл, и стоял не двигаясь, пока не услышал рядом тихий голос:
— Пойдем, Белов.
Я повернулся и увидел перед собой Сергея Митько.
— А разве вы? — начал было я, но лейтенант меня перебил:
— Я, я… Пошли.