Труд облагораживает человека. Помниться, когда я учился в школе, на тыльной стороне тетрадки кроме таблицы умножения имелся свод правил строителя коммунизма. Ничего не помню, лишь то, что труд облагораживает. По природе своей я законченный лентяй, хотя греха большого в этом не нахожу. После вынужденного безделья, которое, впрочем, бездельем назвать сложно, я отправился на работу. Первой встретила меня Кристина — бросилась взволнованная. Не знаю, чем я очаровал бедную девушка, но она не скрывала своих чувств. Кристина была рада меня видеть. Честное слово.
— Дима! Что случилось? Говорят, вы заболели? Дима, вы знаете, накануне мне приснился сон. Вы приснились. И такой бледный. Лежите на каком-то диване, и я за вами ухаживаю. А потом мне сообщают, что Скворцов и в самом деле заболел. Я, конечно, расстроилась. Решила сначала навестить, а вдруг у вас жена? Что она подумает? Мне плевать, а вам, думаю, нет. У вас все в порядке?
По правде говоря, я был тронут и собирался хоть как-то отблагодарить Кристину — взять за руку или заглянуть в глаза. Не успел! Рядом возникла Элла Сергеевна — вынырнула, словно черт из бутылки.
— Дмитрий Анатольевич, зайдите ко мне, есть разговор.
Слишком бурное начало трудового дня. Подсознательно я чувствовал, что события только начинают разворачиваться, и был прав. Едва я уселся напротив Эллы Сергеевны, как деверь кабинета распахнулась, и вошли двое. Кто они и откуда — не имело смысла представлять. Когда-то именно таким же образом я появлялся на сцене: решительно входил и показывал корочки. Эти двое действовали иначе — удостоверение не показали, посчитав пустой тратой времени.
— Вот и наш герой, — сказал старший и без приглашения уселся, закинув ногу на ногу.
Я улыбнулся — ботинки у него были казенные.
— Вы позволите нам переговорить? — обернулся он к Элле Сергеевне и только тут, спохватившись, достал удостоверение.
— Что-нибудь серьезное?
— Вот об этом мы и хотим поговорить, — туманно объяснил мужчина.
Явно встревоженная, Элла Сергеевна покинула кабинет, бросив в мою сторону сочувствующий взгляд — я поправил галстук.
— Скворцов Дмитрий Анатольевич? Вы знакомы с господином Чевадзе?
Хуже начала сложно себе представить. Даже в заштатных детективах подобную сцену описывают веселей. А тут штамп, от которого тошнит. Парни незнакомые, прежде встречать не приходилось. Они хоть поинтересовались, с кем им предстоит беседовать? Думаю — вряд ли. Там у них правая рука не знает, что творит левая. Хотя прокинуть по учетам — что может быть проще?
— Да, я знаком с господином Чевадзе.
— С какой целью он вам звонил… — оперативник назвал дату нашего разговора.
— Звонил, чтобы поговорить. Машину он мне подыскивал. Афтондил — серый дилер. Работает под заказ.
— Подробней, пожалуйста, какая машина, сколько стоит, как вы с ним договорились? Надеюсь, вы в курсе, что произошло с Афтондилом?
— Да, я в курсе.
— Он остался вам должен? Сколько вы ему заплатили?
— Ничего я ему не платил. Разговор был — подыскать недорогой вариант.
— Подождите, подождите. Насколько мы знаем, Чевадце недорогими машинами не занимался вообще.
Я вновь поправил галстук.
— Чевадзе оказывал мне услугу, скажем… как старому приятелю. Дело в том, что я неплохо его знаю.
Кажется, они и в самом деле не проверили меня по учетам. Эх, молодая поросль — вечно спешат. А куда спешит их начальник?
— Василий Алексеевич все еще работает? — спросил я, воспользовавшись небольшой паузой.
Оба перегнулись.
— Вы знакомы?
— Более чем, сидели в соседних кабинетах. Паркет-то заменили? Или по-прежнему прикрыт старой дорожкой?
— Ты что тут делаешь, Скворцов?
— Работаю.
— Крышуешь? — по своему понял старший.
— Я здесь работаю.
— Чевавдзе зачем тебе понадобился?
— Подыскать машину. Кому как не ему знать — чистая она или имеет темное прошлое? Сделка планировалась законная.
— Какую машину вы заказали? Мерседес?
— До Мерседеса я еще не дорос — слишком хлопотно и обременительно. Разговор вели о более скромном варианте. Время от времени Афтондил звонил.
— Где вы были в среду шестого числа?
— В два часа по полудню? Пил пиво — сидел в кафе и ждал Чевадзе.
— Я понял, — встрял второй, — это тип, который сбежал с больницы. Скворцов, а чего вдруг ты сбежал с больницы?
— Не убегал — я ушел. Встал и ушел — на меня махнули рукой. Лежал, как идиот, в коридоре. Сколько можно? Взял вещи и ушел — терпеть не могу больницу. А потом это мое личное дело.
— Был скандал, — сказал оперативник, — кто-то схлопотал выговор.
— Сожалею, но и лежать на каталке в коридоре — удовольствие не из приятных.
— И все же, о какой машине шла речь?
— Парни, вы не там ищите, позвоните Василию Алексеевичу и спросите, кто такой Скворцов?
— Умер он, — сказал старший. — Василий Алексеевич умер.
— Как!
— А вот так — пришел домой и умер. Лег спать и не проснулся.
Мне стало и горько и неловко. Перед Василием Алексеевичем прежде всего, парни волновали меня мало.
— Слушай, Скворцов, ты в самом деле здесь работаешь? А то мы думали, другой какой. Мало ли на свете Скворцовых? Машину какую купить хотел?
— Чего вам сдалась машина! — возмутился я. — Обыкновенная — на четырех колесах, чтобы бегала и головной боли никакой. Сел и поехал — вот какая машина. Еще вопросы?
— А ты не кипятись! Нам решать — из города ни ногой. По делу проходишь.
— Бумагу давай.
— Какую еще бумагу?
— Сам знаешь — где подпись поставить.
— Ты, Скворцов, кажется, не понял…
— Все я прекрасно понял, бумагу давай, а если бумаги нет — ауфидерзейн, господа.
Вот такая встреча. Понять и объяснить можно многое. Но как объяснишь явное пренебрежение к бывшему коллеге? И откуда это высокомерие? Нужно делать дело — так ты его и делай, но грамотно, профессионально.
— Кофе будем пить?
— Что?
Элла Сергеевна сидела напротив меня. Посетители ушли по-английски, не простившись.
— Что-нибудь серьезное? — она ждала объяснений.
Я мысленно выругался. Еще не остыл от одной беседы, а тут новая. И почему они не могли завалиться ко мне домой? Какая им разница? Сегодня понедельник, и многие дела начинаются именно в понедельник.
Кофе — она его заварила наспех. Включила кофеварку и достала чашки. Две штуки. Конфеты. Я сунул в рот и вспомнил Костю. Он прав — куда я влез?
— Дело в том, что я стал случайным свидетелем одного происшествия, — вяло начал я, — посидели, поговорили, ответил на интересующие их вопросы.
— Мне показалось, они были неудовлетворенны, — сказала Элла Сергеевны, — особенно старший.
— Они всегда неудовлетворенны, издержки профессии.
— Дима, вы водите машину?
Опять машина! У нас что сегодня день автомобилиста? Однако мысль моя скользнула дальше, я задал немой вопрос — взял чашку и поднял глаза.
— У меня нет водителя, — сказала Элла Сергеевна. Но как она это сказала! С какой интонацией! У меня нет водителя — я несчастная и беззащитная женщина. Я ужасно нервничаю и каждая поездка превращается в пытку. Мне неудобно нажимать педали — слишком высокие каблуки. Машина постоянно не слушается, а на заправке ужасно пахнет бензином.
— Вы согласны?
Похоже, меня переводят на другую работу. Вот только в связи с чем?
— У меня Пежо, — сообщила Элла Сергеевна.
Знаю, это когда у машины широко открыт рот. Она ездит с широко отрытым ртом и никак не может его закрыть. Это называется Пежо.
— Автомат?
— Автомат, — неизвестно чему обрадовалась она.
Мой опыт был ограничен Жигулями и милицейским уазиком. В школьном дворе я ездил по кругу на списанном в утиль газике. Что еще? Правил телегой, запряженной пенсионного возраста кобылами, когда нас бросили на помощь колхозникам в далеком социалистическом прошлом. После отцовских Жигулей, которые я был вынужден продать, сидеть за рулем мне не приходилось. И вообще я равнодушен к машине. Она не вызывает во мне чувства. Я с удивлением смотрю, как любуются мужики своим железным конем. Господи, как они смотрят! Кусок металла превращается для них едва ли не в самое любимое существо на свете. Они его персонифицируют и дают всяческие имена. Часто женские. Я где-то читал, хотя думаю, что и вы читали. А если не читали, то слышали — машина для мужчины — второе Эго. Так вот, его у меня нет. Мое второе Эго отсутствует.
Я посмотрел на Эллу Сергеевну — как мы будем смотреться в машине. Я — слева, она — справа. Какой цвет у машины? Ослепительно желтый — Элла Сергеевна шагает в ногу с модой, она ее опережает. Желтый цвет — что может быть капризней? Словно ты говоришь окружающим — я не такой как все. Меня не интересует ваше мнение. Я не боюсь заявить о себе и выделиться из толпы. Мой мир — не ваш мир, и вам никогда меня не понять. А когда вы все спохватитесь и броситесь скупать желтые машины, которые окажутся в дефиците, я куплю еще что-нибудь более авангардное и смелое.
— Еще?
Я лишь кивнул, наблюдая, как в чашку тонкой струйкой опустился кофе. Что происходит? Элла Сергеевна не похожа на легкомысленную и взбалмошную женщину, чей удел постоянные капризы и эпатаж. Она холодная и расчетливая. Более того, Элла Сергеевна умная. Она не стала меня терзать вопросами и выспрашивать, с какой целью приходили эти двое. В своем поведении она столь естественна, что уловить признаки даже легкого кокетства мне не удается. Если Элла Сергеевна и играет какую-то роль, то играет убедительно и достоверно. До сих пор я не могу ее понять.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
— О чем вы думаете, Дима?
О чем я думаю? Я думаю о тебе. Я думаю, что ты затеяла. Скажи, я прав? Ты затеяла какую-то игру, в которой мне отведена определенная роль. Не больше и не меньше. Я должен исполнить свою роль и уйти. Скажи — я прав?
— Элла Сергеевна, — я глотнул из чашки, чтобы взять лишнюю секунду на раздумье, — вам документы нужны?
— Пусть данный вопрос вас не беспокоит, — тактично ответила она. — Или вы желаете предложить свою помощь? Я вас правильно поняла?
— Я чувствую вину…
— Прекратите. Я уже вам говорила, с моей стороны никаких претензий.
— А если я все же найду?
Элла Сергеевна рассмеялась. На этот раз я уловил едва различимые признаки фальши. Она поторопилась.
— Вы упрямы, как все мужчины. Ничего страшного не произошло. Каждый день что-нибудь пропадает. Кто-то теряет, кто-то находит — рутина, из которой складывается жизнь. В некоторой степени ущемлена ваша гордость, или нет, даже не гордость, вы понимаете, что я имею в виду? Забудьте, выбросьте из головы, пусть этим вопросом занимаются другие люди. Кстати, можно спросить ваше мнение?
— Ради бога.
— Какое впечатление они на вас произвели?
— Уверенные в себе.
— Это правда, — согласилась Элла Сергеевна, — возможно, излишне уверены, если не самоуверенны. Хотят произвести впечатление. А вы другой. Вы, Дима, обманчивый. Не обижайтесь — слово неудачное вышло. Вы не показной, — вот что я имела в виду. А водитель мне действительно нужен. Справитесь?
Город мелькал за окном. Я сидел в машине, мимо которой еще несколько часов назад равнодушно прошлепал, не обратив внимания. Что-то в моей жизни произошло, кем-то заведенная пружина сдвинулась с места и дала мне — нет, не пинка под зад, но определенное ускорение. А может, все бросить? Пока не поздно. Заправить машину и положить ключи на стол. Улыбнуться и выйти вон из кабинета. И план Эллы Сергеевны рухнет. Представляю, какое у нее будет лицо — настоящее, где нет место фальши.
Прекрасная машина, потому что новая. Где сейчас сижу я, всегда сидела Элла Сергеевна. Вы доверите свою машину чужому человеку? Кто из нас двоих ближе Элле Сергеевне — машина или я? Мы вместе всего лишь средство доставки. Машина в красивой упаковке и чужой человек, неожиданно оказавшийся за рулем.
— Привет, — сказал я. — Как думаешь, чем я сейчас занят? Могу спорить на что угодно — не угадаешь. Весь твой аналитический склад ума бессилен приблизиться к разгадке. Я за рулем машины Эллы Сергеевны. Как тебе?
— Приходили? — спросил Костя.
— Приходили. Сказал, покупал машину у Афтондила и не купил. Мне ее подарила Элла Сергеевна.
— И что теперь?
— А черт знает! Она предложила стать водителем. Костя, я ничего не понимаю. Я согласился.
— Дима, она тебя водит за нос. Ты что губу распустил? Подбери немедленно! Слышишь?
— Сколько я тебе должен?
— Дурак!
— Костя, мне нравится быть дураком. Мне нравится сидеть в машине… мне кажется, и она мне нравится.
— Ты не дурак, ты безмозглый кретин! Ты хочешь быть овощем? Ты уже овощ. Слушать тошно. Нравится… Димка, нравиться может, что угодно… она тебя сожрет. Неужели не понял?
— Пусть жрет. Глядишь, и подавится. Ядовито желтого цвета.
— Что?
— Пежо ядовито желтого цвета. А под задницей табун в сто двадцать лошадей — все породистые.
Моя желчь и злобная ирония относительно необъяснимой любви мужиков к своей машине вылетели в окно. Невероятно, но я чувствовал то, чего прежде никогда не чувствовал. Не знаю, не могу найти верного слова — новый опыт, я вдруг стал другим. Человечество начинает сходить с ума, как только проедет за рулем автомобиля. Вирус — незаметный и коварный — поразит вас навсегда. Он влезет в ваши мозги, разрушит и сделает своим рабом. Я чувствовал, как они карабкаются по моему хребту — неописуемый восторг и радость бытия. Сидеть на заднице и в то же время куда-то стремительно лететь — счастье.
— А как же прежняя договоренность?
— Она сказала: пусть данный вопрос меня не беспокоит. Выбросить из головы и забыть. Им занимаются другие люди.
— Скворцов, ты пьян?
Ну как моя жена. Чуть что — сразу пьян.
— Сколько я тебе должен за хлопоты? Ты обещал скидку.
— Тысяча пятьсот, — злобно ответил Костя, — со скидкой тысяча.
Ага, получается две тысячи. Одну я должен… как его там… Вадиму. И вторую Константину. В итоге мы имеем две тысячи долга. Афтондилу по понятной причине я ничего не должен. Нужно будет попросить прибавку к зарплате или отказаться. Положить ключи на стол и сказать — что? Простите, Элла Сергеевна, но я знаю трудовой кодекс. Это же ненормированный рабочий день. Круглые сутки за рулем, а моя поясница? Кто мне заплатит за поясницу? С подогревом? Каким подогревом? Ах, сиденья с подогревом? И что из этого? Греют-то сиденья, простите, совсем иное место. Поясница вон она где, а тут значительно ниже. Там обычно геморрой образуется, это когда прямая кишка вылезает и торчит — очень больно.
— Шестьсот рублей, — улыбнулась мне женщина.
— Что? Шестьсот! Какие шестьсот?
Мне показали чек — действительно, шестьсот рублей. Вонючее пойло для цыпленка Эллы Сергеевны стоило шестьсот рублей. Я отдал деньги и взял чек — для отчетности.