«А если вор уйдет неуличенным…»
Результаты осмотра кабинета Молочника экспертной группой ничего не дали: взломщик тщательно протер клавиатуру, мышку и ручки двери. А вот результаты «добровольного досмотра» номеров повергли Алексея Викторовича Перепелкина в нешуточное смятение. Кожаные записные книжки красного цвета были обнаружены… в номере ведущего шоу «Звездолет» Григория Барчука. Правда, Барчук клялся, что видит эти книжки впервые. «Проверьте их на отпечатки! — требовал он. — Я к ним даже не прикасался». Перепелкин счел эти требования разумными, и отпечатки сняли, благо эксперты из района еще не уехали. Результат оказался ошеломляющим — «пальчики» Барчука совпадали с «пальчиками» на красной коже записных книжек. Теперь Алексей Викторович иным взглядом смотрел на готовность Григория к общению с представителем следствия.
Марфа Король закатила Барчуку скандал и отменила вечерние съемки. «Звездные» мальчики и девочки рассредоточились в барах-кофейнях и живо обсуждали последние события. Охране было приказано никого не выпускать из здания. А у кабинета покойного поэта выставили постового.
Перепелкин сидел в номере Барчука, с интересом листал записные книжки Молочника и с изрядной долей брезгливости наблюдал, как известный актер остервенело поглощает алкогольные запасы своего бара, почти не закусывая. Впрочем, из закусок на прикроватном столике Григория имелась всего лишь маленькая плитка шоколада «Особый». Перепелкин не мог запретить пить Григорию — все-таки тот был на своей территории и под стражей не находился. Барчук поглядывал на следователя вызывающе, и чем больше было опрокинуто стопок, тем в более веселое расположение духа он приходил.
— Замечательный выдался вечерок, — после очередной порции благостно-расслабленным тоном заявил он. — Вот так, чтобы не было работы, но зато имелось много выпивки и хороший человек сидел напротив — ох, как редко такое бывает! В такие минуты чувствуешь себя по-настоящему счастливым, удачливым, состоявшимся и вообще не зря родившимся на свет.
— Ничего себе счастье! — раздраженно воскликнул Алексей Викторович. — Впервые вижу, чтобы человек, попавший в разряд подозреваемых, так радовался.
— Да брось ты, Леша, — широко улыбнулся Барчук. — Не крал я этих книжек, ей-Богу!
— А отпечатки? — резонно поинтересовался Перепелкин.
— В здравом уме и трезвой памяти или надо наоборот говорить?… Ну в общем, будучи в сознании, я их не касался, — продолжал улыбаться ведущий «Звездолета».
— Ты хочешь сказать, что мог выкрасть их, будучи сильно нетрезвым? — заинтересовался Перепелкин.
Барчук некоторое время в оцепенении взирал на следователя.
— Не-а… — проговорил он протяжно и выпятил нижнюю губу. — Ты меня неверно понял.
— А как мне тебя понять? — с отчаянием воскликнул Алексей Викторович. — Предметы, приобщенные к делу об убийстве гражданина Молочника, пропадают. Следователь, занимающийся делом об убийстве, погибает при невыясненных обстоятельствах. Пропавшие предметы находят в номере гражданина Барчука. На предметах имеются отпечатки пальцев гражданина Барчука. Какой вывод можно из всего этого сделать?
— Послушай… — Барчук боднул головой. — А че, там, в этих книжках, что-то ценное имеется? Крутая информация, наводящая на верный след? Может, там написано, что это я Веничку грохнул?
— Актер… — хмыкнул Перепелкин. — Ты же сам прекрасно знаешь, какая там информация имеется.
— Ну, допусти на миг, что не знаю, — улыбнулся Григорий и выпил очередную порцию прозрачной жидкости, налитой в солидную стопку из тонкой, изящной бутылки.
— Ну что же… От тебя мне скрывать нечего. Никакой там информации не имеется, — вздохнул Перепелкин. — Несколько страниц выдрано. На остальных — около сотни женских имен и фамилий с телефонами. Похоже, поэт был большим женолюбцем.
— Да? — у Барчука поползла вниз нижняя челюсть. — Шутишь…
— Актер… — повторил Перепелкин.
— Кто — я? — расхохотался Григорий. — Или Вениамин?
— Я не имел чести знать Вениамина Молочника, — сказал Алексей Викторович. — А вы, Григорий, очень хороший актер.
— Благодарю, — Барчук картинно поклонился. — Но думаю, что до Вениамина мне далеко. Если бы ты видел Веню вживую! Ты сразу бы понял, что женский пол его интересовал чисто теоретически. Женщина для него была другом, товарищем и братом. Вот как, например, Глория. Или… Марфа…
— Хм… — сказал Перепелкин.
— Да, тебе, Леша, наверное, этого не понять. Ты думаешь, раз люди находятся в браке, то естественным образом проявляют друг к другу интерес известного свойства. Подозреваю, что у Марфы с Вениамином брак строился на чем-то другом. Ну ты подумай, ведь за все время нашей работы над проектом он ни разу не ночевал у нее. Ему это в голову не приходило! Жил в своем кабинете — спал, ел, писал шедевры. Какие женские имена? Может, это его поклонницы, с которыми он по поводу рифм советовался? Вот с Глорией он советовался, я слышал. Но никаких поползновений к определенного рода сближению или даже просто естественного интереса к девичьей ее природе не наблюдалось. Он действительно вел себя, как пионер, нет, как октябренок даже. Пионеры очень даже пионерками интересуются, насколько я помню.
«Пионерки, поклонницы, — с тоской думал Алексей Викторович, а к горлу подступала уже тошнота от душераздирающего зрелища под названием «пьющий Барчук». И ведь что интересно, Гриша ни капельки не пьянел, ну разве что язык слегка заплетался. А взглядом смотрел абсолютно трезвым. — Тем не менее, какой штат оперативников мне понадобится, чтобы проверить все эти телефонные номера. А что, попробовать наугад позвонить парочке пионерок-поклонниц?»
Он взял трубку, валявшуюся на кровати Григория, и набрал номер абонента под именем Аля. Долго никто не подходил, а затем в слуховой мембране раздался мужской голос.
— Мне бы Алю, если возможно, — елейным голосом проговорил Перепелкин.
— А кто это? — грубо поинтересовались на другом конце провода.
— Я звоню по просьбе Вениамина, — смиренно ответил Алексей Викторович.
— Не знаю такого, — сказали в трубке.
— Ну как же? — мягко настаивал Перепелкин. — Вениамин — поэт.
— Ну, — отозвались на том конце провода, кажется, удовлетворившись уточнением.
— Так я могу поговорить с Алей?
— Просьбу можешь мне сказать, — отозвался собеседник после мимолетной паузы.
— Он просил ее приехать, — кинулся в омут Перепелкин. — Завтра, к гостинице «Репинская». В полдень.
— Передай своему поэту, — голос в трубке прозвучал громче, и в нем угадывалось явное недовольство, — чтобы он думал, прежде чем такие заявы гнать. У Али на неделю график расписан. Совсем поэт оборзел.
В трубке запищали короткие гудки. Видимо, лицо Алексея Викторовича было настолько растерянным, что Григорий Барчук отставил недопитую стопку и посмотрел на молодого следака с искренним сочувствием.
— Отшили? — с жалостью поинтересовался он.
— Ага… — по-мальчишечьи ответил Перепелкин. — У Али на неделю график расписан. Она, что же… путана?
— Чего? — Барчук скривился в своей ироничной манере. — Ты хочешь сказать, что записные книжки Венички исписаны телефончиками милых девочек с панели?
— Ну… так… А как это еще понять-то? — Перепелкин развел руками и впервые с интересом посмотрел на бутылку «Окна в Европу», к которой так часто прикладывался Григорий.
— Выпьешь… — понял следователя Барчук.
— Скорее всего, да… — пробормотал Алексей Викторович. — Хотя я не пью и вообще, и сейчас… на службе… как бы…
— А ты не бойся, — ласково улыбнулся Барчук. — Если прокурор с ревизией нагрянет, нипочем не догадается, что ты пил. От этой водки выхлопа не бывает.
— Как это? — поразился Перепелкин.
— Наука не стоит на месте, — хмыкнул ведущий «Звездолета». — Продукт разработан специально под знаком борьбы с беспределом государственной инспекции безопасности дорожного движения. Ну, и с прочими беспредельщиками, типа жен, начальников и жен начальников. Правда, идет сие чудо почему-то исключительно на экспорт. Хотя, с другой стороны, оно и понятно: простому русскому человеку еще пока накладно пить водку ценой в тридцать баксов за поллитру.
— А у тебя она откуда?
— А!.. — Барчук махнул рукой и отправился по номеру в поисках второй стопки. — Поклонники подарили. Ящик… это… опытных образцов…
— Ящик… — обреченно вздохнул Перепелкин. — Я еще пару звонков сделаю.
— Путанам? — хохотнул Барчук. — Валяй. Можешь и для нас заказать. Марфа-то мне — от ворот-поворот, получается… по вашей милости…
— По нашей? — взвился Алексей Викторович, опомнившись и сообразив, что собирается сейчас выпивать с подозреваемым. — А может, по вашей?
— Да не брал я этих книжек! — Барчук тоже завелся, но при этом не забыл налить водки Перепелкину. — Я даже не знал, где они находятся. Я вообще о них представления не имел. Знал бы — обязательно Марфе показал бы. Вот повеселились бы.
— Хорошо, допустим, — кивнул Перепелкин и с каким-то странным видом взял стопку. Вроде бы и хотел выпить и не хотел одновременно. — Допустим, как ты утверждаешь, эти книжки тебе подсунули. И пальцы к ним твои приложили. Во-первых, как это могли сделать? И во-вторых, зачем?
— Ну ты вопросы задаешь… мудрые… — покачал головой Барчук, с любопытством наблюдая, как следователь пробует выпить водки. — Зачем, зачем… Чтобы на меня подумали, разве непонятно? А как? Ну, допустим, я спал. Спал я… у себя редко… Но когда спал, не запирался. Как тебе известно, еще я ночевал у Марфы… Но когда я спал у нее, я свой номер запирал. Книжки могли подсунуть и пальцы приложить, когда я ночевал у себя. А сплю я крепко, Леша, после такой пахоты.
— Ага, — задохнувшись, сказал Перепелкин, потому что секунду назад отпробовал напитка. — После такой пахоты, конечно.
— С почином, Алексей Викторович, — сдержанно проговорил Григорий. — С хорошей водки начинаешь, повезло тебе.
— Спасибо, — Алексей Викторович пытался восстановить дыхание. — Вообще-то ты слишком хорошо обо мне думаешь — я не начинаю… Но после женитьбы стараюсь не злоупотреблять. Жена, понимаешь, очень расстраивается, когда я прикладываюсь… Ну, в общем, дал я ей слово… Предположим, все так и было, как ты говоришь. Но почему книжки подбросили тебе, а не Марфе, не Петрову, в конце концов?
— Потому что я похож на человека, который может хладнокровно выстрелить или сбросить несчастную жертву с крыши. А Петров не похож. А у Марфы алиби.
«А у тебя его нет, — спохватился Перепелкин. — Это ведь ты мне сказал, что находился на побережье, когда Мушкин падал с крыши. Но ничто тебе не мешало сначала сбросить его, а затем спуститься и начать звать народ. Спуститься… по тросу… Но тогда кто этот трос убрал? Сообщник? Лена Петрухина, которая точно была на крыше примерно в то время, когда было совершено преступление. Они тут все в Барчука влюблены. На все ли они готовы ради него? Ну, это так — фантазии под действием чудо-водки. А спуститься он мог и не по тросу, а по лестнице. И даже на лифте».
— Ты, Алеша, не в том направлении копаешь, — вдруг серьезно проговорил Барчук. — Тебе надо Вениамином заниматься. Историей его жизни. А ты здесь толчешься, гадаешь на кофейной гуще. Вот с Марфой еще ни разу не поговорил. Чует мое сердце, побаиваешься ты ее.
— Побаиваюсь, — не стал спорить Перепелкин. — Один ее звонок моему начальству по поводу того, что я оказался ей несимпатичен, и пойду я в районный отдел милиции рядовым дознавателем работать. А у меня семья, между прочим. Мне знаешь, что начальство сказало? Чтобы я тут на цыпочках ходил и не мешал творческому процессу. Вот я и хожу. Водку с тобой пью, вместо того, чтобы под стражу тебя взять.
— Я не убегу, не надо меня под стражу, — еще серьезнее сказал Барчук. — А что водку со мной пьешь — хорошо. Значит, веришь, хоть и подсознательно. Я тебе так скажу, Леша, на след мы выйдем. У меня одна ниточка от волшебного клубочка уже появилась. Только я пока тебе о ней ничего не скажу.
— Та-ак! — пропел Перепелкин. — Ну-ка, наливай…
«А ведь это чудная мысль — лежать у ног девушки».
Сережа продемонстрировал Глории то, что сумел скачать из файла Вениамина Молочника, и торжествующе потянулся в кресле.
— Видела? — спросил он, сдерживая вырывающиеся наружу эмоции.
— Да, — сказала Глория. — Только я не понимаю, чему ты так радуешься.
— Я радуюсь, что мы с тобой приближаемся к разгадке привидения, — сказал Ежик.
— И в чем разгадка? — пожала она плечами. — Ты же видишь — он не в себе. По-моему, у него даже с речью проблемы.
— Почему? — нахмурился Сережа. — Он вполне внятно говорит. А главное, голос? Ты заметила? Ну, один к одному! Я так и предполагал, что здесь без двойника не обошлось. А двойник — вот он, на пляже бутылки собирает и с Гришей Барчуком пиво пьет.
— Это был не он, — сказала Глория. — Успокойся и забудь. Я его сегодня видела, он совсем на этого пляжного дурачка не похож.
— Ты его сегодня видела? — упавшим голосом осведомился Сергей. — Где, когда?
— Ежик, — вздохнула Глория. — Успокойся и отстань. Я сама с этим разберусь.
— Да неужели ты не понимаешь, что это все от начала и до конца — затея Барчука? — воскликнул Ежик. — Вениамин предчувствовал что-то, вот и снял эти кадры.
— А там, где они втроем в лодке… без собаки… это кто снимал? — поинтересовалась Глория.
— Ну… — Сергей замялся. — Какой-нибудь пляжник. Знаешь, как бывает, просят какого-нибудь чела пофоткать компанию.
— Ненавижу, как ты выражаешься! — разозлилась Глория. — Ты из деревни, что ли, приехал? Пофоткать! Гадость какая… И «чел» не лучше. Ты бы учился культуре речи, Сергей, если в Петербург приехал.
— Ну пока я до Питера еще не доехал, — поморщился Ежик. — А потом — чего я такого сказал? Так все тут выражаются.
— Если все с крыши станут прыгать, ты тоже прыгнешь? — фыркнула она. — Послушай, что ты мне хочешь доказать? Что Барчук где-то на диком пляже отыскал не очень нормального человека, который зарабатывает тем, что собирает бутылки и просит милостыню. Григорий понял, что тот похож немного на Веню. Потом он убивает Веню, а теперь Венин двойник является нам в качестве духа?
— Так ведь это очевидно, Глория! — воскликнул Сергей. — Опять-таки записные книжки Вениамина найдены у Барчука. Он хороший актер и, наверное, выкрутится. Но я на двести процентов уверен, что он организовал эти два убийства.
— А я в этом совсем не уверена, — сказала Глория. — Зачем ему это?
— Да кто их знает, этих барчуков! — Ежик сжал кулаки. — Не поделили что-то. Вот Марфу они точно не поделили. Из-за этого не убивают, но может быть, у них еще какие-нибудь общие дела были.
— Ты скопируй мне дискету, — попросила Глория, стараясь сохранять спокойный тон. — Я ее на сон грядущий еще раз посмотрю.
— Ты уже уходишь? — растерялся Ежик.
— А ты мне еще что-нибудь хочешь показать?
— Я думал, мы еще… поболтаем… — голос Ежика дрогнул.
— О чем?
— Да так просто…
— Так просто болтать — зря время терять, — сказала Глория безо всякого выражения. — Эту присказку бабушка мне напоминать очень любила. В результате ее воспитания я теперь просто болтать не умею.
— Глория!.. — срывающимся тенором выкрикнул Сергей, хотя «природным» его голосом был баритон. — Неужели ты не видишь, что… что только я смогу тебя защитить?
— От кого? — спокойно спросила она. — И от чего?
— От всего и от всех, — выдохнул он с шумом. — На меня ты можешь положиться.
— Я приму это к сведению, — кивнула она. — Ты делаешь копию или нет?
— Делаю, — пробурчал Ежик и стал рыться в ящике стола в поисках чистой дискеты.
А Глория потерла виски, потому что голова раскалывалась на тысячу кусочков, и попыталась сосредоточиться, что получалось плохо.
Несколько минут назад она посмотрела любительскую видеозапись, на которой Гриша Барчук гулял по побережью залива с Вениамином Молочником и каким-то парнем, чем-то напоминающим Веню. Нет, не так. Очень многим этот парень напоминал покойного поэта. Комплекцией, походкой, лицом. Только вот одно было очень серьезное отличие — юноша, похоже, был не от мира сего. И не так, как поэты. А вообще… не в себе… У него подрагивала голова, улыбка его была бессмысленной, а улыбался он почти все время. Как бешеный пес, он набрасывался на пустые бутылки и банки, валявшиеся на песке и возле урн, мычал что-то нечленораздельное, по подбородку его текли слюни, и еще он все время почесывался, как маленькая обезьянка. Допустить, что этот человек мог сейчас играть «тень отца Гамлета», то есть — Молочника, было невозможно. Занятен был эпизод, где Гриша сидел в лодке на корме, а рядом сидели Веня и этот парень. Парня явно загримировали под Молочника, и на первый взгляд было трудно понять, где Веня, а где охотник за бутылками. Впрочем, приглядевшись, конечно, запросто можно было их отличить. И напрасно Вениамин старался исторгнуть из уст слюну и дергать головой. Бессмысленности во взгляде ему так и не удалось добиться.
— Глория, — позвал ее Ежик и оторвал от раздумий, которые уже было подходили к какому-то логическому выводу. — Я копию сделал. А зачем она тебе?
— На память, — сказала Глория и поднялась.
— Подожди, — попросил он. — Я хочу тебе кое-что сказать. Вернее, спросить. Когда все это закончится, ты что собираешься делать?
— Поеду домой, естественно, — ответила она. — Как будто ты не знаешь. Я не собираюсь делать карьеру в шоу-бизнесе. И не могу.
— У меня есть другое предложение, — решительно проговорил он. — Выходи за меня замуж.
Глория не удержалась и хмыкнула.
— Это только на первый взгляд кажется смешным, — жалобно проговорил он. — Но я — совсем неплохая партия. Ты просто еще ничего не знаешь. А я очень перспективный жених. И уж всяко лучше всех женихов из Октябрьска.
— Чем? — Глория не на шутку разозлилась. Ежик никогда не позволял себе подобных объяснений и предложений. Он ведь знал, как она к нему относится. Так зачем же он такие разговоры заводит?! — тем, что скоро сядешь за решетку? Или ты забыл, что находишься под следствием? Или надеешься выиграть путевку в жизнь, как выражается Марфа Король? Но, ей-Богу, поп-звезды меня совершенно не интересуют. Как и осужденные.
— Ты дура! — сорвался Ежик и забегал по номеру. — Я — гений! И вовсе не в шоу-бизнесе. Я смогу обеспечить тебе такую жизнь, которая не снилась этим Барчукам и Королям. У тебя будет все, что ты захочешь. Понимаешь?!! Все!!! Хочешь жить в Октябрьске? Пожалуйста. Я куплю тебе Октябрьск. Он будет твоей вотчиной. Но может быть, имеет смысл присмотреть место для житья получше? Где-нибудь в Калифорнии? Или в Комарово? В Репино? Хочешь, я куплю тебе этот пансионат? На память о не совсем удачно проведенном времени. А?
— Придурок, — тихо сказала Глория. А выйдя из номера Ежика, подумала, что следует, наверное, пожалеть своего бывшего одноклассника. Что-то он совсем с катушек съехал, если гением себя называет.
«Актеры не умеют хранить тайн и все выбалтывают».
Барчук молчал, как партизан, несмотря на то, что они распили еще одну бутылку из презентованного Грише ящика. Вернее, пил, в основном, Гриша. Перепелкин пригублял. Но и этого оказалось достаточно, чтобы он сдался и отстал от Барчука. Отстал, потому что, во-первых, тот молчал, как партизан, во-вторых, жутко клонило в сон, а в-третьих, на Григории Барчуке версии не заканчивались. И их надо было крутить. И еще видео досматривать. И еще мысли додумывать. А они роились в голове хаотично и не хотели выстраиваться логическим клином. В общем, напился Алексей Викторович. Но помнил, что он на службе находится. А следовательно, должен работать. Несмотря на поздний час.
Лежачая поза работе не мешает, подумал Перепелкин, настраивая видеомагнитофон и вставляя в него очередную кассету из «завалов». Остальные кассеты он сбросил на ковер. Улегся на кровать и щелкнул пультом. «Господи, как мало может сделать один следователь в сутки, — подумал он с отчаянием. — А ведь сколько работы. Для такого дела нужно, как минимум три следователя и три десятка оперативных работников. Следователи просматривали бы материал, опрашивали бы народ под протокол, а опера обзванивали Оль, Аль, Тань и Маш… Разрабатывали бы биографии покойного поэта, его супруги, подозреваемых и прочих фигурантов. Совершенно непонятно, почему начальство не дает мне никого, да еще и просит ходить на цыпочках. Неужели никто не заинтересован, чтобы дело раскручивалось? Судя по всему, нет, никто не заинтересован. А почему?»
Тем временем, на экране появилось изображение. Дата в нижнем правом углу соответствовала дате смерти Молочника. «Ага, — сказал себе Перепелкин. — Криминальный сюжет, который потом частично пошел в эфир. Я его даже смотрел по телеку, потому что мне тогда звонил Игорь и попросил посмотреть. Но тогда я его смотрел исключительно как телезритель-обыватель…»
После традиционной заставки — Гриша Барчук смотрит в телескоп и загадочно улыбается — крупным шрифтом пошли титры «Звездолет. Экстренный выпуск». Сразу же после этого камера показала, как двое санитаров в синей униформе выносят из номера носилки с накрытым простыней телом. За кадром скорбным и сдержанным тоном Григорий Барчук поведал зрителям о трагедии, случившейся в здании, где проводятся съемки программы «Звездолет». Потом на экране появился Игорь Мушкин, снятый крупным планом, он не скрывал подробностей убийства: и о том, что оружие преступник оставил в номере, и о том, что пуля попала прямехонько в затылок Молочнику, и о том, что убийца вряд ли появился со стороны — по сведениям охраны никого из посторонних в здании пансионата не было. Перепелкин удивился такой разговорчивости коллеги — обычно на первом этапе следствия подобного рода обстоятельства не объявляются. Далее, вперемежку с красивыми видами побережья (зачем демонстрировать красивые картинки в таком сюжете, Алексей Викторович никак в толк взять не мог), шли интервью с участниками шоу. Мальчики и девочки, слегка испуганные и возбужденные, делились своими версиями случившегося и рассказывали о том, каким покойный поэт был замечательным и талантливым человеком. Версию о присутствии маньяка на территории пансионата первой высказала в камеру Оксана Лобода. С круглыми от ужаса глазами она жаловалась ведущему, что теперь боится оставаться в номере одна, что не может спокойно репетировать, поскольку от волнения у нее совершенно сел голос, и что в каждом из телевизионных работников и «звезд» ей видится преступник. Марфа Король сообщала зрителям, что у ее супруга не было врагов, Глория Кошелкина со слезами на глазах рассказывала, как любил Вениамин Молочник прогуливаться вечерами по берегу моря, Сергей Петров поведал, что пришел к поэту, чтобы взять текст новой песни, Костя Вацура и Дима Краев хором вещали, что Молочник был «клевым» мужиком, только уж больно не от мира сего, Лена Петрухина охала и всхлипывала в камеру, так ничего толком и не сказав, а Аня Ласточкина флегматичным тоном высказала предположение о том, что поэта «заказали» конкуренты, «ну, типа как Сальери убил Моцарта» — так она выразилась. Потом Григорий Барчук столь же скорбным тоном объявил, что, несмотря на ужасное событие, съемки «Звездолета» прекращены не будут, что следствие обязательно выяснит мотивы преступления и найдет убийцу. «Благо, убийца находится среди нас», уверенно проговорил он. «Почему они так решили? — недоумевал Перепелкин. — Почему завели разговоры о маньяке? Если это был профессиональный убийца, то ему ничего не стоило проникнуть в здание, обведя вокруг пальца охрану. Или это просто рекламный трюк, дабы подогреть зрительский интерес к проекту и внести в съемки драматическую ноту? Если это так, то создатели передачи достигли нужного эффекта. Дальнейшие кадры подробно демонстрировали нервные срывы, истерики, проявления страха и подозрительности у участников «Звездолета». Вот Лена Петрухина репетирует песню с аккомпаниатором и вдруг резко оглядывается и визжит. Как выясняется, в помещение вошел всего лишь музыкальный редактор, но Пампушка срывающимся голосом утверждает, что ей показалось, как в дверной щели показалось дуло пистолета. «Это не пистолет, это ноты!» — пытается успокоить ее музыкальный редактор и размахивает перед ее лицом листом, свернутым в рулончик. А Лена Петрухина уже вовсю заливается слезами, выхватывает ноты, рвет их и убегает. Следующий сюжет — трое юношей стоят на лестнице и пьют лимонад от фирмы-спонсора. Один из парней убежденным тоном рассказывает своим товарищам о том, что видел в коридоре неизвестную личность в черном плаще, из-под полы которого явно торчал пистолет с глушителем. Парни, похохатывая, заявляют, что неплохо бы обзавестись бронежилетами и касками, да и выступать в таком виде на сцене в присутствии жюри. Вот камера подглядывает за разговором следователя Мушкина с Сергеем Петровым. Сергей растерян донельзя, Мушкин — напорист и деловит. «Зачем вы схватились за пистолет? — спрашивает Игорь. — Да просто так! — кричит Сергей. — Мне просто было интересно! — Странный интерес, — говорит следователь. — Тем более, при таких экстраординарных обстоятельствах».
«Да, — подумал Перепелкин. — Интерес к передаче подогревается изо всех сил и небезуспешно. Реальное убийство в риал-шоу — сильная вещь. Тут захочешь — не захочешь, а смотреть будешь. Можно сказать, что организаторам съемок несказанно повезло, хоть и звучит это кощунственно. А может быть, Молочника за этим и убили?… Дикая версия, но вдруг?»
Он просмотрел еще несколько кассет с черновыми записями и почувствовал, что в глазах начинает рябить от ярких заставок, частых перебивок кадров и повторяющихся крупных планов будущих «звезд». «Какие они все некрасивые, — вдруг подумалось ему. — Вроде бы и черты лица правильные, и фигуры пропорциональные. А большей частью, за редким исключением, производят отталкивающее впечатление. Интересно, в чем дело? Может быть, потому что в них «жизни нет», как говорил Александр Сергеевич? Или интеллекта не хватает? Да, пожалуй, ни того, ни другого. Пустые глаза, потому что за душой ничего, и даже музыка их не одухотворяет. Впрочем, разве это музыка?»
Громкий стук в дверь заставил Перепелкина отвлечься от невеселых размышлений.
— Да! Войдите! — крикнул он и поднялся с кровати.
Но никто не вошел. Алексей Викторович повторил приглашение, но поскольку за дверью снова не отреагировали, он подошел к ней и распахнул. За дверью никого не было. Не было никого и в длинном коридоре. «Барабашка», — подумал Перепелкин, а взгляд его упал на белый прямоугольник, лежащий прямо у двери, на ковре. «Нет, не барабашка, — сказал он себе. — А почтальон Печкин. Только невидимый почтальон. Ладно. — За невидимками пока гоняться не будем». И поднял конверт.
«Если вы хотите приблизиться к разгадке преступления, приходите ровно в полночь на крышу, — было написано в послании ровными печатными буквами. — Уверяю вас, вы увидите много интересного».
«Кажется, это называется предложением, от которого невозможно отказаться, — сказал себе Алексей Викторович. — Хотелось бы знать, прошлой ночью Игорь Мушкин тоже получил такую записку?»
«Вот два изображенья…»
Такие дни не прибавляют душевных сил, думала Глория, отправляясь в очередное путешествие на «волю» по «Галкиной тропе». Сколько раз сегодня все переворачивалось с ног на голову! Сколько открытий, разочарований, неожиданностей, сколько восторга, ужаса и отчаяния одновременно. Такой насыщенной жизни в Октябрьске у нее никогда не было. И не будет. И неизвестно, что лучше: жить размеренно и спокойно, наперед зная, что случится завтра, и через месяц, и через год, или вот так, как сегодня, когда душа то взмывает вверх от ощущения абсолютного счастья, то падает камнем в пропасть от горького разочарования.
Да, она была счастлива — там, на берегу, сидя рядышком с Григорием Барчуком и ощущая его мощное, уверенное дыхание. А его взгляд? Разве когда-нибудь кто-то смотрел на нее таким взглядом? Нет. И описать этот взгляд невозможно. Была ли в нем любовь? Да при чем здесь это? Ее совершенно не волнует, как к ней относится Барчук. Совершенно не важно, что он чувствует по отношению к ней. Он смотрел на нее не так, как влюбленные. Не так, как, например, Ежик. Ежик был в нее влюблен, это она знала давно, да и сегодня в этом очередной раз убедилась. Ох, лучше бы он не был в нее влюблен! Какую чушь он выкрикивал вечером! Он — гений! Кажется, так говорят о себе сумасшедшие. Нет, Моцарт тоже так о себе говорил в пьесе Пушкина. Но он при этом не кричал, говорил спокойно, как о само собой разумеющемся. А кричат сумасшедшие — точно. Гриша Барчук, наверное, не гений. Но очень хороший актер и хороший человек. Он поверил ей и искренне хочет помочь. Он смотрел на нее сегодня, как на друга, ради которого можно пойти на все. Вот и определение. Настоящая дружба именно в таких взглядах проявляется. А еще так смотрел на нее отец — по-доброму, с искренней заботой и нежностью. Только вот что непонятно. Григорий — хороший человек, а записные книжки Вениамина Молочника у него оказались. Вся «звездная» компания только об этом и говорит. Многие поверили, что Барчук книжки украл у Мушкина. И самое страшное, что она тоже на минуту поверила. И получается — предала Гришину дружбу. Потом, конечно, Глория уверилась, что кто-то ему их подсунул. Но ведь была минута, когда она засомневалась.
Сложно все. Сложно и непонятно. И вовсе не шатающийся повсюду «дух» причина всех сложностей. Сложно в себе разобраться. Сложно любовь от дружбы отличить, влюбленность — от желания быть любимой. Вот с Вениамином Молочником у них была дружба, «духовная близость», как Пампушка выразилась. Глория думала, что ей будет очень его не хватать, когда узнала, что его убили. Но вот появляется его «дух», и ей бы радоваться, что можно снова слушать его стихи, задавать непростые вопросы, разговаривать… Ведь это сейчас она твердо уверена, что это не Веня. Но она и первый раз, когда поверила, что это его дух, никакой радости не испытала. А если бы Гриша умер, она бы обрадовалась, если бы он к ней явился? Хотя бы во сне? «Да, — сказала себе Глория. — Я была бы счастлива. Только что за глупые мысли приходят в голову? Дай Бог Гришеньке здоровья и долгих лет жизни…»
Вся компания «спасателей» была в сборе. Снова потрескивали угли, снова аппетитный аромат шашлыка разносился на весь пляж, снова ребята держали в руках пластиковые стаканчики с дешевым вином, и снова раздавались шуточки и беззаботные смешки.
— А у нас тут днем чуть дачник один не утоп, — весело сообщил Жорик пляжную новость Глории и протянул ей шампур с нанизанными на него огромными кусками мяса. — В десяти метрах от берега. Развлечение было на всю округу! Бабы визжат, мужики матерятся, дети хохочут, интуристы зрелище на видео запечатлевают. Редко у нас такое бывает, да, Боря?
— Так напиться, чтобы в луже захлебнуться, ага, редко, — печально кивнул Боб. — Хорошо мы с Колей к берегу в тот момент направлялись — пиво у нас кончилось. А если бы не кончилось? Так бы и утоп придурок. А что с нами было бы? Я не понимаю, что дежурный на вышке делал? — и он строго посмотрел на Пашу-Танка, который старательно отводил глаза от «шефа».
— Да не утоп бы он… — промямлил Паша и вцепился зубами в сочный кусок шашлыка. — Такие обычно не тонут. Только он не дачник. Он на дереве живет.
— На каком дереве? — ахнула Галка.
— На дубу, — ответил Паша.
— Сидит ворон на дубу, он играет во трубу, — пропел Борис. — Что ты городишь?
— Правду говорю, — усмехнулся Паша-Танк. — Он и еще один придурок домик построили на ветках, типа скворечника. Да вы второго чувака знаете. Моня-Глиста его звать. Он тут тарным бизнесом промышлял. Ну и просто копеечку просил. Тощий такой, убогий… Последнее время, правда, чего-то его не видно.
— Слушай, а как они в скворечнике-то живут? — не перестала любопытствовать Галка. — Там же не поместиться.
— Так они большой скворечник построили, — рассмеялся Паша. — На две человеческие персоны. Лесенку приставили, чтоб удобней было забираться. Кажется, даже электричество провели. Еду на плитке готовят.
— Классно, наверное, там жить, — мечтательно проговорил Коля Радостев. — Птички по утрам поют, снизу не дует, сверху не капает. А Глисты и правда давно не видно. Заболел, что ли?
— С дуба рухнул, — рассмеялся Жорик. — А у тебя какие новости, Глория? Как твой дух поживает? В смысле — дух поэта?
— Хорошо поживает, — мрачно проговорила Глория. — Средь бела дня является. И никто ему не удивляется.
— В рифму заговорила, — хихикнула Оленька.
— Пообщайся с поэтами, и сама в рифму заговоришь, — сказала Галка. — Лор, он действительно повсюду бродит? А операторы ваши его на камеру снимают?
— А это мысль, — невесело проговорила Глория. — Надо будет в следующий раз его хотя бы сфотографировать. Галка, у тебя, кажется, есть фотоаппарат?
— Бери круче! — воскликнула Галка. — У нас с Жориком теперь цифровое видео есть. И новый компьютер. Жорик теперь мне такое портфолио отгрохает! И видеосессию. Не стыдно будет на «Ленфильм» пойти, в актерский отдел.
— Да мы все пойдем! — весело сказал Паша-Танк. — Там говорят, артистов нехватка. Все в сериалах переснимались, новые лица и фигуры требуются.
— Твоя фигура им точно требуется, — сказал Боря. — Будешь братка изображать на заднем плане. И то сказать — карьера! Но мы отвлеклись. Глория нам интересную историю собиралась рассказать.
— Я уже все рассказала, — вздохнула Глория. — Дух гуляет по территории пансионата, все его видят и считают его появление вполне нормальным событием. Тетка со шваброй не дала мне бросить в него камень.
— Пожалела, значит, духа, — сказал Боб. — Народ у нас, как известно, жалостливый. Слушай, а давай мы на него охоту объявим!
— У меня есть другое предложение, — сказала Глория. — Его нужно нейтрализовать. Сделать так, чтобы он больше не захотел являться. И вы должны мне в этом помочь. Вернее, не должны, но я хочу вас попросить об этом.
— Легко, — сказал Паша-Танк. — А как?
— Во-первых, давайте исходить из того, что духов не бывает, — твердо сказала Глория.
— Мы можем исходить из допущения, что духов не бывает, — уточнил Борис.
— Ну да, — согласилась она. — И тот, кто является то здесь, то там, просто человек, талантливо перенявший манеру покойного Вениамина и умело изменивший внешность.
— То есть актер, — снова уточнил Боб.
— Конечно, — кивнула Глория. — Причем задуривший многим мозги. Пампушке, Ласточкиной, уборщице, парню-грузчику… Он вообще, кажется, в хозблоке свой человек.
— Хорошо сказано, — сказал Коля Радостев. — Дух — свой человек. Хорошая песня может получиться с такой строчкой. Духи как люди… Духи — повсюду… Мой знакомый дух сдает в ларьке посуду… Он в любой компании — свой человек… — и он стал выбивать ритм шампуром по мангалу. — Этот дух играет на баяне… Этот дух всегда немного пьяный…
— Ну пошло-поехало… — проворчал Жорик. — Рэп-фолк-сити…
— Чтобы ты понимал, — обиделась за своего бой-френда девушка Света. — Колька новое слово в роке открывает.
— Назови мне хотя бы одно новое, — не сдавался Жорик.
— Ша! — сказал Боб. — Лора, в чем твоя идея?
— Я знаю, что где-то здесь на пляже появляется человек, очень похожий на Вениамина, — сказала Глория.
— И он исполняет роль духа? — воскликнул Боб. — Что же ты молчала до сих пор? Так мы его быстро скрутим и объясним, какие шутки допустимы в приличном обществе, а какие нет.
— Он вряд ли может исполнять какую-нибудь роль, — сказала Глория. — Он, мне кажется, не совсем в здравом уме. Я принесла дискету, на ней файл с его изображением. Возможно, вы его узнаете и поможете мне его найти. И если он не совсем не в себе, то мы его загримируем под Веню и предъявим некоторым участникам проекта. Петрову, Пампушке, Ласточкиной… И Марфе, и Барчуку. Я хочу посмотреть на их реакцию. — Если кто-то причастен к этому розыгрышу, то он отреагирует на появление духа спокойно. А еще… еще я хочу… Но это потом. Сначала нужно понять, сможет ли этот человек с пляжа сыграть тот спектакль, который мне нужен.
— Доставай дискетку, — сказал Жорик. — Я счас ноутбук принесу.
Он скрылся в недрах спасательной станции и буквально через минуту вернулся с изящным чемоданчиком.
— А вот и моя ласточка… — Жорик ласково провел ладонью по крышке и открыл ноутбук.
Некоторое время «спасатели» и Глория молча смотрели «кино».
А потом Паша-Танк не выдержал.
— Блин! — воскликнул он. — Так это же Моня-Глиста. Который на дереве живет.
— Так… — пробормотал Жорик. — Я, ребята, что-то конкретно не догоняю. Это у них что за сейшн?
— Игра «Найди десять отличий», — проговорила Алена. — По-моему, и Барчук, и этот ваш поэт очень довольны, что нашли Моню. Может быть, они тоже готовили какой-то розыгрыш? Хотя нельзя сказать, что Глиста очень на покойника похож. Совсем даже не похож.
— Да нет, почему? — задумчиво сказал Коля Радостев. — Вот они очками поменялись, вот причесались одинаково… Глиста, конечно, постройнее будет… Но если на них смотреть метров с пятидесяти, то, пожалуй, и не отличишь.
— Глория, а ты у Барчука спрашивала, зачем он в такой компании перед камерой позировал? — спросил Борис.
— Я не хочу пока спрашивать, — сказала Глория. — Потому что, возможно, он тоже причастен к появлению духа. Понимаешь, если у него давно какая-то идея о розыгрыше появилась, он и после смерти Вениамина мог с ней не расстаться. Только подобрал нормального актера, вместо Мони… Ему трудно разве актера найти?
— А зачем? — спросил Паша-Танк.
— Развлекается он так, — хмыкнул Жорик. — Детей пугает.
— Или еще хуже, — сказал Борис. — Не забывайте о том, что случилось на крыше прошлой ночью.
— Барчука не было на крыше прошлой ночью, — сказала Глория.
— Ну и что? — сказал Борис. — Зато был его сообщник. Если, конечно, допустить, что он причастен к воплощению духа… — добавил он.
— Одно обстоятельство говорит о том, что он непричастен, — проговорила Глория и рассказала о том, что «дух» обвиняет в своем убийстве Марфу Король.
— Не скажи, — Борис задумчиво потер переносицу. — Возможно, это сделано для отвода глаз. Ведь его, так называемое свидетельство, все равно ничего не стоит. Марфу правосудие не тронет, она останется с Барчуком, если, конечно, не охладеет к нему. А вот то, что дух обвиняет ее, доказывает со всей очевидностью, что Барчук о нем ни сном, ни духом не знает. Ой, неудачный каламбур получился!
— Послушайте, — сказала Оленька. — А вдруг это все-таки настоящий дух?
— Нет, — сказала Глория. — Теперь я в этом уверена на сто процентов.
— А что произошло за последние двадцать четыре часа? — озабоченно спросил Боб. — Прошлой ночью ты хотя бы сомневалась.
— Понимаете, — вздохнула Глория. — Он хоть и разговаривает голосом Вени, и лицо у него Венино, но на Веню он совсем не похож. Тот никогда не был так… навязчив…
«Да вот же он!»
Может быть, от «чуда-водки» выхлопа и не было — Перепелкин не имел возможности это проверить, себя не понюхаешь, но вот ноги подкашивались здорово, когда он поднимался по лестнице. И в голове шумело. Может быть, конечно, после долгого воздержания от алкоголя. «Ничего, — бодрился он. — На крыше проветрюсь. Да и разве может что-нибудь случиться с человеком от двух рюмок? С ног свалить я и сейчас кого-нибудь смогу, случись что…» И сам чуть не упал, подходя к железным дверям, ведущим на крышу. Но не упал, удержался за скобу, потянул ее на себя. И оказался на печально знаменитой площадке. Ночь была безлунной, и сначала он ничего не увидел. А затем…
«Господи, как красиво!» — не смог сдержать он восторга. Прямо на середине площадки разгоралось сияние, переливающееся всеми цветами радуги. Но не в этом заключалась красота. В этом сиянии проступали очертания изящной девичьей фигуры то ли в телесном трико, то ли вовсе обнаженной. Фигура проделывала замысловатые движения — это походило на замедленный, ритуальный танец. Перепелкин, как завороженный, не мог отвести от нее глаз.
— Что же вы стоите? — кто-то проговорил совсем рядом тихим, насмешливым голосом. — Не хотите пригласить девушку на танец?
Алексей Викторович оглянулся по сторонам, но никого не увидел. Он подобрался, приготовился дать достойный отпор кому бы то ни было, но никаких движений и даже колебаний воздуха вокруг себя не почувствовал, а посему усомнился — не послышался ли ему голос. А через некоторое время в пространстве волшебного сияния появилась мужская фигура в длинном балахоне. «Либо мне совсем уже нельзя пить, — сказал себе Алексей Викторович, — либо Барчук подсунул мне какой-то абсент, а не водку без вкуса и запаха. Самым правильным сейчас будет отправиться в номер — и в постель. Вот артисты-шутники! Ладно, завтра, Гриша, ты у меня попляшешь…» Он уже было развернулся, как мужчина в балахоне тоже развернулся, откинул капюшон и посмотрел прямо на следователя.
— Вы по-прежнему не хотите присоединиться к танцу? — озабоченно спросил он.
— Нет… — выдавил из себя Перепелкин и понял, что сходит с ума. Потому что разговаривал с ним не кто иной, как покойник Вениамин Молочник!
— Напрасно, — улыбнулся покойник. — С такой девушкой и сам сатана не отказался бы станцевать. Да, Анечка? Потанцуем еще?
— Анечка… — пробормотал Перепелкин в прострации. — Анечка… Ласточкина…
— Анечка-Ласточка, — поправил его покойник. — Танцует она божественно. А как летает! Вы имеете возможность увидеть это воочию. Пойдем, куколка. Покажи господину следователю, как мы умеем летать.
Слова в голове Алексея Викторовича не хотели складываться в предложения, «Бред… Маниакальный… Маньяк… Крыша… Летать…» Тем временем сияние перемещалось к краю крыши, а вместе с ним перемещались Аня Ласточкина и покойник Молочник. «Они сейчас полетят, — неожиданно для себя сделал вывод Перепелкин. — Они сейчас полетят, и будет еще два трупа. Нет, один. Другой уже труп… Ё-мое…» Алексей Викторович понял, что только что несвойственным ему образом выругался, и сознание его слегка прояснилось. Сейчас он твердо знал: что бы все это ни значило и что бы ни случилось дальше, он должен удержать Аню-Ласточку от полета.
— Ласточка… — забормотал он и стал медленно двигаться в сторону сияния. — Ласточка, стой… Я совсем не хочу, чтобы ты сейчас летала… — и вдруг закричал в совершенно несвойственной ему манере: — Анька, очнись, дура!
Фигуры от неожиданности остановились, и этого мгновения Алексею Викторовичу Перепелкину оказалось достаточно, чтобы в прыжке сбить с ног покойника, а затем подхватить девушку на руки и начать движение к железным дверям…
«Так какой же дьявол
Средь бела дня нас в жмурки обыграл?»
Поход к домику на дереве решили не откладывать. Во-первых, потому что дело не терпело отлагательств. Во-вторых, неизвестно, можно ли будет застать обитателей «скворечника» завтра — наверняка на свой обычный промысел отправятся — ищи их свищи по пляжу. Насчет Мони-Глисты, конечно, вообще ничего неизвестно, но сегодня они имеют шанс застать хотя бы его «соседа». В-третьих, на завтра у Галки были запланированы глобальные мероприятия, и в них требовалось участие компании. В общем, несмотря на поздний час, под предводительством Паши-Танка, который вызвался быть проводником, они отправились в сторону Дома композиторов — неподалеку от него и находился «домик на дубу».
Пока они шли, Глория немного повеселела. Хорошо было идти в хорошей, надежной компании, будучи уверенной, что призрак или тот, кто вздумал играть роль призрака, не появится ей на пути, а если и появится, то с ним быстро справятся. Хорошо не ловить на себе завистливых или насмешливых взглядов «звезданутых», ощущать «надежное плечо» подруги Галки, да и у прочих плечи, кажется, тоже надежные. Хорошо смеяться незамысловатым шуткам «спасателей», хорошо вдыхать ночной воздух, и вообще замечательно ощущать себя свободной. Разве за «сеткой» и железными воротами территории пансионата такое почувствуешь? Она завидовала Галке, которой не нужно было завтра выступать на сцене перед маститыми представителями жюри, не нужно было выслушивать резких замечаний Марфы Король и недовольного ворчания костюмеров и гримерш, не нужно говорить бессмысленных слов в камеру о том, как он стремится стать звездой, и как все в проекте «Звездолет» замечательно, «клево», «кайфово» и «стильно». Нет, конечно, она никогда таких слов еще не говорила, но режиссеры постоянно ругались, требуя от нее именно таких речей. Да, они с Галкой с удовольствием поменялись бы местами. Глория знала, что подруга завтра намеревается проникнуть на территорию пансионата, «поймать за хвост», как она выражалась, кого-нибудь из членов жюри и уговорить его устроить ей просмотр. А вот Глория все бы отдала, только бы уехать отсюда. Нет, конечно, сначала нужно разобраться с «призраком». И не потому что ей очень хочется играть роль детектива. А потому что нужно докопаться до истины. Иначе она до конца своих дней не успокоится. Да и преступник должен сидеть в тюрьме. В этом она с «призраком» вполне согласна.
Путь к домику на дереве оказался недолгим, и Глория даже пожалела, что замечательная прогулка так быстро закончилась. Но даже если бы нужно было пройти десяток километров под проливным дождем, в одиночку или даже в неприятной компании «звезд», стоило бы это сделать, чтобы увидеть такое чудо архитектуры. Домик на дереве был просто загляденье! Сложенный из тоненьких бревнышек, с резными наличниками и расписным фронтоном, со смешным петушком на самом верху крыши, с ярко светящимися окошками, он отлично смотрелся бы и на земле. А в листве огромного, наверное, столетнего дуба он выглядел сказочной избушкой какого-нибудь лешего или другого фольклорного персонажа. От домика исходил приятный аромат свежего хлеба и жареных грибов.
— Дома, — удовлетворенно проговорил Паша-Танк. — Хавчик готовят. Или уже приготовили. Да и окошки светятся. Позовем их сюда или сами поднимемся?
— Все мы там, пожалуй, не поместимся, — сказал Боб. — Хотя я бы предпочел подняться.
— Строение весьма внушительное, — сказал Жорик. — И сделано грамотно. Вы с Пашей поднимайтесь, а мы потом на интерьер поглазеем по очереди. Если уж снаружи такая красота, то что же там внутри должно быть? Очень хочется посмотреть.
— Ты, Глория, тоже давай поднимайся, — предложил Борис. — В конце концов, мы здесь твои интересы представляем. Думаю, что риска нет никакого. Если хозяева настроены недружелюбно, мы с Павлом сумеем объяснить им что к чему. А домик выдержит. Эх, хотел бы я в таком жить, честное слово!
И закончив свою речь, он стал подниматься по лесенке, приставленной к необъятному стволу. За ним полез Паша-Танк, но притормозил, потому что Борис, как хорошо воспитанный джентльмен, остановился у двери на «крылечке» и постучал.
— Кого черти в такое время носят? — сразу же прозвучал из-за двери хриплый, недовольный голос, и некоторые из девушек, в том числе и Глория, взвизгнули.
«Ну точно леший на дереве живет», — подумала Глория.
— Принимайте гостей, отшельники! — весело произнес Боб. — Детское телевидение приехало, сказочку будем тут у вас снимать.
— Это ночью-то? — «леший» за дверью расхохотался. — Мы честной компании всегда рады, да только когда компания не с пустыми руками приходит.
— Не с пустыми, — заверил его Борис и жестом потребовал у Коли Радостева, чтобы тот достал из своего рюкзака оставшиеся запасы.
Коля извлек три бутылки с вином, подумал и третью спрятал обратно, а две передал Паше.
— Ну, открывай, что ли, — благодушно предложил Борис «лешему» и в знак миролюбивости намерений легонько постучал бутылкой о бутылку, которые по эстафете передал ему Паша-Танк.
— Так не заперто, — весело проговорил хозяин «скворечника». — Только больше трех не входить. Не вместимся.
— А нас как раз трое, — ответил Боб.
И они вошли. Внутри «скворечника» было не так благообразно, как снаружи. Посередине стоял небольшой, низенький стол, покрытый облупившейся клеенкой, по обе стороны стола стояли низенькие лавочки. Возле дальней стены стоял шкаф, явно из бывшей офисной мебели, около шкафа лежал надувной матрас, на электрической плитке, располагавшейся прямо на полу, стояла большая кастрюля, от которой исходил грибной дух. Сам же хозяин — невысокий, худощавый мужичок неопределенного возраста с редкой бородкой и в очках без оправы, стоял возле окна и протирал идеально белой тряпкой листья фикуса, стоявшего на довольно широком подоконнике. На втором подоконнике примостился маленький, портативный телевизор, по которому шла трансляция футбольного матча.
— Привет честной компании, — обнажая щербатый рот, хрипло проговорил он, потом присмотрелся к «честной компании» и неожиданно тоненьким голосом ойкнул. — Вы чего? За бабками пришли? Так у меня нету. На подножном корме сижу.
— Какие бабки, дед? — удивился Паша-Танк. — Мы чего, в натуре похожи на рэкетиров?
— Ага, — кивнул «леший». — То есть, нет. Вы ж меня сегодня из омута вытаскивали. Вот этот молодой человек, — он показал на Бориса.
— Из омута! — расхохотался Паша. — Где ты в нашей луже омут нашел?
— Ну как же… — «леший» почесал бороденку. — Там, когда я с камушка-то упал, как забурлило, как закрутилось…
— Ага, все водяные со дна поднялись на тебя, бедолагу посмотреть, — продолжал смеяться Паша. — От этого и омут образовался. Закружились, заразы… от… хы… смеха закружились…
— Ну… — «леший» смутился. — Каждый поскользнуться может… Спасибо вам, что вытащили.
— Работа у нас такая, дед, — сказал Борис. — Вы извините, мы вашего имени-отчества не знаем.
— Лаврик, — «леший» с готовностью протянул руку Бобу. — То есть Лаврентий Павлович, если полностью.
— Во как! — ужаснулся Паша-Танк. — И фамилия — Берия?
— Не, — засмеялся Лаврентий Павлович. — Фамилия наша Ивановы. Просто папашка мой, царствие ему небесное, большой шутник был. Я ведь в сорок шестом году родился. Вот он и подумал, что с таким имечком я точно в жизни не пропаду. Нет, чтобы наперед-то поглядеть в будущее. Ох, потом я и намаялся. И в партию меня из-за этого имени не приняли, и в начальство дорога была закрыта. А уж от шутников прохода не было. Хотел поменять я Лаврентия на Ивана, а потом думаю: да Бог с ним с именем, как нарекли, так нарекли. С ним и в могилу сойду. Если после каждых метаморфоз политического момента имя менять, так это ж в ЗАГС ходить умаешься.
— Да ты, дед, мудрец, — улыбнулся Боб. — И говоришь красиво. Только вот в омуты больше не захаживай, ладно? А то нас уволят всей командой. А ведь как работу такую менять не хочется. Ты ж понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Лаврентий Павлович и приободрился. Даже голос у него прежним стал — низким, с хрипотцой. — Солнышко, вода, девочки… Понимаю. Ну, так милости прошу к столу. Сейчас грибочки как раз подоспеют.
— Грибочки — это хорошо, — сказал Боб и выставил бутылки на стол, чем обрадовал «лешего» Лаврентия несказанно. Тот засуетился, стал стаканы из шкафа доставать. — А куда твой сосед запропастился? Ты ведь не один здесь живешь, мы слышали.
— Про наш с Моней домик многие знают, — кивнул Лаврентий Павлович и стал зубами откупоривать одну из бутылок. — Вот вы тут насчет телевидения пошутили, а ведь и правда оттуда к нам приезжали. Снимали и снаружи, и внутри. Потом по телевизору показывали в программе «Вести». А после этого такая слава о нас пошла! Архитекторы приезжают чуть не через день и диву даются. А чего, собственно, удивляться? Я по образованию архитектор. А потом, когда работы не стало, своими руками строить научился. Если бы не это дело, — он дотронулся кончиками пальцев до кадыка, — я бы такие бабки имел! Между прочим, за две недели в одиночку могу дом поставить. Ну, понятно, не считая внутренней отделки. Меня тут многие дачники приглашают. Халтурю помаленьку. И Монька мне помогает. Помогал, вернее…
— И куда же он делся? — спросил Боб. — Неужели в омут попал, а мы не подоспели вовремя?
— Моня в омут? — рассмеялся Лаврентий Павлович. — Да он плавает не то что, как рыба — как пиранья!
— Ну… — вздохнул Борис. — Мало ли… Все-таки человек не совсем в своем уме…
— Видели его, да? — хитро посмотрел на гостей «леший» Лаврик и разлил вино по стаканам. — Вы присаживайтесь, когда еще в таком интерьере окажетесь. И вы, девушка, не стесняйтесь. Нравится вам у меня?
— Очень, — честно призналась Глория.
— Всем нравится, — улыбнулся Лаврентий Павлович и поднял стакан. — За приятное знакомство.
— За твое второе рождение, — хмыкнул Паша-Танк.
— И это верно, — согласился хозяин, медленно осушил стакан и изящным жестом поставил его на стол. Глаза его стали грустными. — Скучно без Моньки. И без его друзей скучно. Они тут, знаете, какие концерты закатывали? Гриша на гитаре играл, песни хорошие пел. А Веня стихи читал. Очень душевно.
— Гриша и Веня? — не сдержалась Глория. — Вы Барчука имеете в виду? И Вениамина Молочника?
— Барчука, ага, — кивнул Лаврентий Павлович и снова занялся виночерпием. — Очень он мне нравится в одном сериале. Может, видели, «Неженские дела» называется?
— Да, — проговорила Глория смущенно. — Мне он в этом сериале тоже нравится. Но что они тут у вас делали?
— Я же говорю: в гости приходили. Винцо пили, песни пели. Кстати, Вениамин меня попросил проект разработать для его нового дома в Шапках. И проект уже почти готов… А теперь, как Моня пропал, так и они не заходят… А в пансионат, где они поселились, меня не пускают.
— Вениамина застрелили, — сдержанно проговорил Борис. — К сожалению, накрылась твоя халтурка. По ящику, между прочим, об этом сообщали.
— Да я как-то больше футбол… — растерянно пробормотал Лаврентий Павлович. — Убили? В таких разве стреляют?
— В каких — таких? — спросил Паша-Танк.
— Ну… — задумался хозяин домика. — Как сказать… Раньше таких блаженными называли. Я имею в виду, что он совершенно безобидный был и какой-то беспомощный, что ли… Стихи хорошо читал. Славные такие стихи. Очень они душу согревали, прямо, как вино. Вот Монька он совсем другие стихи писал. Ерничанья в них было много. А иногда и просто похабства. А Веня не… Он совсем другой был. Ай-яй-яй, застрелили… Жалко… Давайте за упокой его выпьем?
— Погоди, дед, — с удивлением произнес Паша-Танк. — Ты сейчас сказал, что Монька стихи писал? Я ж его лет сто знаю. Он же говорить не умеет. Быр-дыр-фыр…
— Сколько лет ты его знаешь? — усмехнулся Лаврентий Павлович. — Ты сам-то местный? Сколько лет тут живешь?
— Всю жизнь, — гордо сказал Паша. — Шестнадцатый год пошел.
— Много. А родители твои тоже всю жизнь здесь живут?
— Вроде да… — кивнул Паша. — Лет тридцать точно.
— Тогда спроси у них, каким они помнят Моню, — посерьезнел хозяин домика. — Пусть расскажут, как Моня в консерватории учился, на оперного артиста, какие тут сольные концерты отдыхающим устраивал. И как потом в дурачка решил переквалифицироваться, когда у него работы не стало в Ленконцерте.
— Че-е-е?… — растерянно протянул Паша. — Травишь, дед.
— Зачем? — печально проговорил Лаврентий Павлович. — Мы тут все не от хорошей жизни дурачками да убогими прикидываемся. Моня рассказывал, что его однокурсница бывшая — первая красавица, кстати, на курсе — милостыню просит у гостиницы «Прибалтийская». И зарабатывает получше всяких путан. Не захотела она в путаны пойти, милостыня, решила, честнее будет и для здоровья безопаснее. А знаешь, в каком она виде нищенствует? Бабушку изображает — слепенькую и несчастную. Она и Моне идею подала. Ну, кто дурачку на пляже в лишней копейке откажет? Лет десять он так уже зарабатывает. Родители его, между прочим, на его деньги новый участок купили — здесь, в Репино. А тебе, наверное, известно, какие тут цены.
— Моня — участок? — промямлил Паша. — Это же сколько мне лет трубить надо, чтобы на участок заработать?
— Смотря чем займешься, — усмехнулся Лаврик. — Но дурачка убогого из тебя точно не получится. Вот вышибала из тебя хороший выйдет.
— Так-так-так! — потребовал к себе внимания Боб. — Давайте выпьем за упокой поэтовой души, и Лаврентий Павлович, наконец, расскажет нам, куда делся его сосед — гениальный оперный артист Моня-Глиста.
Глория вздохнула и, пока мужчины выпивали за Венин упокой, думала, что, кажется, знает, куда делся гениальный артист Моня. Два артиста воспользовались трагедией и решили устроить розыгрыш для участников проекта. Ах, Гриша, Гриша!.. Ведь она… почти в него влюбилась… Но неужели они и Мушкина убили? Зачем? За что?
— Пропал Моня где-то с неделю назад, — поведал Лаврентий Павлович, отставляя стакан. — Просто пропал и все. Ни на пляже не появился, ни здесь. Я подумал, может, он к родителям перебрался, мало ли что, вдруг ему надоело роль играть. Но и родители ничего о нем не знают. Предположили, что он в город подался на какие-нибудь актерские заработки. Он и раньше исчезал ненадолго, а потом выяснялось — снимался. То в ролике рекламном, то в эпизоде киношном. Я одну рекламу с ним видел — нипочем не скажешь, что это Моня-дурачок, который, как вы выразились, двух слов связать не может. Фрак, бабочка, культурная речь, манеры — прямо аристократические. Но оно и понятно — оперных певцов, в основном, учат аристократов играть. Арии для бомжей редко кто писал.
— Ох, — вздохнул Боб. — Кажется, все ясно. Да, Глория?
— Кажется, да, — печально кивнула она головой. — Спасибо вам, Лаврентий Павлович. Пойдем мы.
— А как же грибочки? — искренне расстроился хозяин. — И бутылочку вторую не распили.
— Бутылочку мы вам оставим. Грибочками в следующий раз угостимся, — пообещал Боб. — А Моню мы разыщем, вы не волнуйтесь. Никуда он не денется.
До пансионата Глорию провожали Боб, Алена и Галка с Жориком. Поскольку жили они на спасательной станции — то им предстояло ночную вахту нести. Остальные отправились по домам — отсыпаться перед вахтой утренней.
— Я так понимаю, надо этого Моню хватать, — сердито проговорила Галка, когда ей пересказали историю бывшего оперного артиста. — Ведь получается, что он не просто развлекается. Он ведь еще следака с крыши сбросил. Вот тварь! Десять лет дурачка играл и сам сумасшедшим сделался.
— Да, похоже на то, — согласился Борис. — Только у любого сумасшедшего преступника все равно мотив имеется. Ну, разыгрывал он бедную Глорию и пару дурочек. Наверное, и к супруге поэта являлся — сюжет известный. Но следака зачем мочить?
— Так чтоб не поймал, — объяснил Жорик. — Ведь этот Мушкин его чуть за хвост не схватил.
— Ну, схватил бы — что такого? — сказал Боб. — Призраком прикидываться — в этом состава преступления нет.
— Не скажи, — вступила в разговор Алена. — Его ведь могли каким-то образом приплести к делу об убийстве поэта. Вот он и испугался.
— Тогда он точно сумасшедший, — фыркнул Борис. — На каком основании его могли приплести?
— А на каком основании нашего Ежика приплели? — сказала Галка. — Ментам основания не нужны. Им процент раскрываемости подавай. Нашли бы, как дело обтяпать.
— Да нет, ребята, это вы чересчур, — покачал головой Боб. — Есть же суд, в конце концов, адвокаты. Вздумай я играть такую роль, я бы даже от предварительного следствия отбился бы.
— Ты бы отбился, — сказала Алена. — А Моня — натура тонкая, консерваторская. Он испугался.
— Ой, послушайте! — воскликнула Галка. — Я чего подумала? Ведь Моня так просто свою доходную работу на пляже бросать не стал бы, ну, в смысле ради развлечения. Знаю я этих нищих. Они если поляну заняли, то косят на ней по полной программе. А вдруг ему за роль духа пообещали большие бабки? Больше, чем он на пляже зарабатывает? И контракт нужно обязательно отработать. Иначе не заплатят. А тут Мушкин вмешался. Ну и — понятно…
— Да… — задумчиво кивнул Боб. — Резон в твоих словах, Галка, есть. А кто ему пообещал заплатить? Кому нужен этот розыгрыш?
— Похоже, Барчуку, — сказала Галка сдержанно и осторожно покосилась на Глорию, которая шла понуро и участия в разговоре не принимала.
— Зачем? — вздохнул Боб. — Из склонности к розыгрышам? Или тут что-то серьезное таится?
— Вопросы риторические, — сказал Жорик. — Пока Моню не схватим, ответа не получим. Не станешь же у Барчука спрашивать.
— Почему? — рассеянно проговорила Глория. — Я спрошу. Я обязательно спрошу.
— Не вздумай! — закричала Галка. — А вдруг он преступник? А вдруг у него еще один пистолет есть?
— Какой пистолет? — удивилась Глория. — Уж не думаешь ли ты, что он Веню убил?
— Теперь, когда я точно уверена, что розыгрыш с призраком не обошелся без его участия, я могу все предположить, — сказала Галка безапелляционным тоном.
— А мы должны решить, стоит ли нам самим Моню отловить или просто следует обо всем рассказать сотруднику правоохранительных органов, — сказал Боб.
— Лично я — за отлов, — сказал Жорик. — Прикольно за призраком погоняться. Только вот кто нас в пансионат пустит?
— Ты забыл про тропу, — сказала Галка.
— Я не забыл, — сказал Жорик. — Только на территории полно охраны. Как ты думаешь, они совсем не удивятся, если мы там всей толпой объявимся?
— А пойдемте туда прямо сейчас, — предложила Галка. — Я знаю, у них охрана ночью спит. Да, Глория?
— Я не знаю, — пробормотала Глория. — После всех событий они вроде бы бдительнее стали… Но понятно, что по территории они с собаками не гуляют. У них два поста всего — у ворот да у входа. Остальная охрана — в самом здании.
— А как же наша с вами почетная служба? Которая почетно спасательной называется? — усмехнулась здравомыслящая и трезвая Алена.
— Сегодня вода холодная, — сказал Жорик. — Народ и днем-то не очень купался. А уж ночью и подавно не будет. А если кому и суждено утопнуть без нашей помощи, то он и так утопнет.
— Оптимист, — проворчал Боб. — Я не против охоты. Только не очень понимаю, где и как мы его ловить будем.
— Ловить мы его будем на живца, — авторитетно заявил Жорик, как будто всю жизнь занимался ловлей духов.
«Ах… сердце рвется пополам!»
Марфа Король разорвала вторую упаковку снотворного. Теперь она без этого снадобья не обходится. Всю жизнь обходилась, а теперь не может. Даже любовные утехи с Григорием не спасают. Да и редки стали эти утехи по вполне понятной причине. Сейчас, думая о Барчуке, она не испытывала ничего, кроме горечи и опустошения. Зачем все эти годы надо было изображать раскомплексованную особу, создавать и поддерживать имидж «циничной леди», кидаться, как в омут, в объятья к мало-мальски понравившемуся мужику, убеждать и его, и себя, что свидания в постели ничего стоящего не значат, забываться в угаре плотской страсти и давить в себе малейшие душевные порывы? Да, в их профессиональной среде так живут многие, и никого такое поведение не удивляет. Но разве это нормально? Разве так должно быть? Тем более, когда знаешь, что такое настоящая любовь… «Вот в этом все дело», — подумала Марфа и проглотила очередную таблетку. Сейчас она снова забудется тревожным сном где-то на полчаса, потом к ней придет Вениамин, разбудит ее, и она снова потянется к снотворному.
И Григория сегодня, как назло, нет. Не пришел Григорий и даже не предупредил, что не придет. Она помнила ту неловкость, с которой он обнимал ее в последний раз. Барчук тоже слывет циником и «вольным стрелком». Но оказывается, душа его вовсе не черства. Ему вовсе не все равно, как поступать с безутешной вдовой. Он считает, что постельные утехи — не лучшее утешение для женщины, недавно потерявшей мужа. Странно. Она думала о нем хуже. А ведь и правда — не стоило ложиться с ним в постель. Вот легла — и Веня не дает покоя. Легко ей было говорить вчера Григорию, что явление покойника в их снах — дело обычное, не стоящее внимания. Но на самом деле ей было очень страшно. Особенно, когда Григорий рассказал о своем сне. Значит, какие-то потусторонние силы все-таки существуют. Силы, которые позволяют Вениамину являться к ней каждую ночь.
Он давно уже не любил ее. Так зачем же приходит? Чтобы напомнить о тех страданиях, которые она приносила ему когда-то? Тогда, когда он был влюблен в нее, а она не обращала на него никакого внимания? Или тогда, когда она поняла, что ситуация изменилась на прямо противоположную? Да, именно так это и произошло. Года через три после их знакомства Марфа поняла, что жизни без него не представляет, а он… Сначала изменился его взгляд. Он смотрел на нее совершенно другими глазами, когда обнимал и ласкал ее, и стало понятно, что супружеские обязанности стали для него скучной, докучливой обязанностью. А потом он и вовсе забросил любовные утехи, объясняя это то упадком сил, то отсутствием настроения. Тогда, назло ему, она и начала собирать свою коллекцию. Может быть, в надежде вызвать в нем ревность. Но он не ревновал, а только посмеивался. Он прекрасно знал, с кем, когда и где встречается его жена — добрые люди просвещали. Потом она и сама стала «просвещать» его. На ее слова Вениамин пожимал плечами, высказывал свое мнение по поводу того или иного ее «партнера», а иногда давал небрежные советы, например такие: «Мише нужно внимание, иначе он закомплексует и рванет к менее уверенной в себе партнерше, а вот Вася любит завоевывать женщин, поэтому ты уж поломайся, моя деточка, перед ним, как следует». «Может быть, нам развестись?» — спрашивала она, со страхом ожидая от него положительного ответа. «Зачем? — спрашивал он. — Разве нам мешает брак? И потом, ты без меня пропадешь. Кто для тебя будет зарабатывать деньги? Миша или Вася? Они за всю свою жизнь не принесут тебе в клювиках и сотой доли того, что я приношу тебе за месяц». Это было правдой. Несмотря на свой совершенно «неземной» вид, Веня зарабатывал много. И вовсе не своими стихами. Он был неплохим программистом, и работа его над совершенно новыми программами приносила сногсшибательный доход. Она не вдавалась в подробности его бизнеса, поскольку ничего в нем не понимала. Но для остальных дело выглядело совсем иначе — все были уверены: Марфа Король ведет финансовые дела своего мужа, иначе он, бедненький «небожитель», давно бы был съеден алчными издателями. Ха-ха… Это он их ел, не разжевывая. Потому что у него были деньги, и он мог позволить себе ставить их в условия, выгодные для себя.
В последние дни перед смертью он стал совсем невыносим. Похоже, ее «роман» с Барчуком все-таки задевал его немного. А в тот день… «Знаешь, — сказал он, — я тут подумал на досуге, что ты права. Нам, действительно, стоит развестись. Конечно, ты лишишься всех накоплений, ибо все они находятся на моем личном счете. Но, полагаю, Гриша Барчук сможет тебя содержать так же, ну, или почти так же достойно, как и я. Кроме того, я слышал — Дема отстегнул ему долю в проекте. Если ты сделаешь из всего этого дерьма конфетку, Гриша получит неплохой барыш. Так что, старайся, детка. И выбери денек, чтобы оформить документы на развод».
Через два часа после этого разговора он умер. И все его счета теперь принадлежат ей. И не нужен ей никакой Гриша Барчук. И никто ей не нужен. Она теперь вообще может организовать свой проект. Такой, в котором не противно работать. Такой, о котором она мечтала всю жизнь…
Может быть, поэтому Веня приходит к ней? Злится, что она теперь и свободна в выборе, и богата?… Дурачок. Ведь она по-прежнему любит его. И, наверное, любовь эта не закончится никогда…
«Ты смотришь в пустоту».
Алексей Викторович Перепелкин очнулся от чьего-то ледяного прикосновения. Он с трудом разлепил веки, почувствовав при этом тупую боль в затылке, понял, что никто его не касается, а просто холодный ветер дует в лицо, постарался припомнить, что привело его в лежачее положение, и попытался приподняться. Да, сомнений не было, он, действительно, по-прежнему находился на крыше. Только вот девушка и… покойник исчезли.
«Что это было? — отрешенно подумал Алексей Викторович. — Видение в связи с неуемным употреблением спиртного? Ах, да я же и не пил почти. И какое видение может так шарахнуть по голове? Интересно, кто меня все-таки ударил: покойник или Аня Ласточкина? Покойники, как правило, не дерутся. А Ласточкина… Господи, Аня Ласточкина! Она же собиралась полетать!»
Последняя мысль придала Перепелкину силы, и он не без труда, но все же поднялся на ноги. И пошатываясь, направился к лестнице. Монументальное сооружение из Пулковской обсерватории, мимо которого он проходил, привело Алексея Викторовича в раздражение. «Вот ведь все из-за этой махины, — подумалось ему. — Не пришло бы кому-то в голову устанавливать ее на крыше, никто на крышу бы и не лазал. И мусора бы тут не было. И Игорь бы не погиб… И Ласточкиной полетать не захотелось бы… Нет, но все-таки что это было? И где Ласточкина? Неужели все-таки улетела?» Сильный порыв ветра заставил Перепелкина слегка покачнуться. А в чуде оптической техники что-то заскрипело. «Вот сейчас как свалится», — пришла на ум Алексею Викторовичу глупая мысль. Но телескоп стоял непоколебимым колоссом, только вот где-то в недрах механизма что-то скрипело все громче и противнее. Любопытство не позволило следователю пройти мимо. Он подошел к сооружению и стал выяснять причину неприятного звука. У подножия платформы, на которой располагался телескоп, он обнаружил две металлические створки, одна из которых под порывами ветра то слегка поднималась, то опускалась, а трение края о край и создавало скрежет. Алексей Викторович дождался, когда створка приподнимется и образуется щель, подхватил металлическую пластину и поднял ее. При свете луны было видно, что под створками находилось пустое пространство метра два в глубину. На чугунной поперечине между створок был укреплен металлический трос. «Ага, — сказал себе Перепелкин. — Уж не этот ли трос потеряли рабочие?» Еще немного поразмышляв, он решился на спуск, открыв и вторую створку. Пространство внизу представляло небольшую квадратную комнату, в которой находился единственный предмет — небрежно сколоченный табурет из неструганых досок. А еще… В комнатке находилась маленькая железная дверь, которую, как ни толкал Перепелкин, открыть не удалось. «Чердак, — понял он. — Это просто бывший чердак. А то, что я принял за специальную платформу, просто еще одно кровельное сооружение. Предназначенное, например, для установки гигантских букв: «Слава трудовому народу». Не исключено, что в былые годы сюда и статую какую-нибудь устанавливали. И где-то есть лестница, ведущая к этой двери. Ну да, конечно, на такой большой крыше должно быть несколько входов-выходов. Так или иначе, но любой желающий может появиться на крыше именно отсюда. И здесь же он может скрыться. Что из этого следует? Что кто-то этим воспользовался? Например, Барчук, чтобы незаметно подкрасться к Игорю и сбросить его с крыши. А потом так же незаметно уйти. Если пользоваться той лестницей, которой пользуются все, можно натолкнуться на нежелательного свидетеля. А вот об этом ходе, наверное, мало кто знает. Кроме, конечно, завхоза пансионата. И кому-то эти его знания пригодились…»
Перепелкин вздохнул, подставил табурет к проему и выбрался на свет божий. «Почему я подумал о Барчуке? — обругал он себя. — Этот покойник, будь он неладен… Он гораздо больше смахивает на существо, любящее чужие полеты. Только чертовщины мне в расследовании не хватает! Да, теперь — Аня Ласточкина… Как же я мог забыть о самом главном? Неужели все-таки я сейчас найду ее на земле?»
«Займем места…»
— Итак, ты прогуливаешься возле хозблока, заламываешь руки от волнения и тихим голосом зовешь Вениамина, — инструктировал Глорию Жорик. — Ну, вроде как слегка помешанная. Если минут через десять он не объявится, заходишь в здание и торкаешься во все двери. Со столь же безумным видом. Если тут, как ты говоришь, все его знают, то наверняка кто-нибудь наводку даст.
— А если он будет за какой-нибудь дверью? — испуганно проговорила Глория.
— Тогда песню запоешь, — хмыкнул Жорик. — Мы же поблизости будем — услышим.
— А какую песню? — совсем растерялась она.
— Да хотя бы песню сошедшей с ума Офелии, — сказал он. — Колька Радостев текстуху раскопал в собрании сочинений Шеспира и на музыку положил. Клево вышло.
— Я слова не помню, — улыбнулась Глория. — А музыку и вовсе не знаю.
— Музыку ты сама какую-нибудь придумай, — сказал Жорик. — А слова я тебе сейчас скажу. Без крышки гроб его несли, скок-скок со все-е-х ног, ручьями слезы в гроб текли, прощай, мой голубок. Скок в яму, скок со дна. Это припев, он два раза повторяется.
Алена с Галкой рассмеялись, Глория оторопела, а Боб озадаченно потер подбородок и спросил:
— Колька, значит, теперь на такие слова музыку пишет?
— Ты бы слышал, как он это исполняет! — задушевно произнес Жорик. — Глория, ты слова запомнила?
— Ага… — словно в прострации, проговорила Глория. — Скок в яму, скок со дна.
— Молодец, — похвалил ее Жорик. — Хорошо в роль входишь. Все-таки, наверное, быть тебе звездой.
— Нет, — очнулась Глория и потрясла головой. — Я лучше про пиво буду петь. Чтобы лишний раз порепетировать завтрашнее выступление. А мои глаза, цвета пива, я сегодня ночью так красива… А твои глаза цвета водки, ты бежишь за мной — хвост селедкой…
Это еще лучше, — согласился Жорик, когда вся компания отсмеялась. — Значит, договорились: заходим с берега, дистанция — два метра. И главное, Глорию из виду не упускайте…
— Есть, командир, — баском отчеканил Боб. — Если бы мне кто-то неделю назад сказал, что я привидение стану ночью в Репино ловить, я бы тому в глаза плюнул. Будет что рассказать студентам.
— Я бы тебе не советовала этого делать, — усмехнулась здравомыслящая Алена. — Авторитет потеряешь.
То ли присутствие надежной компании за спиной, то ли изрядная абсурдность происходящего привели Глорию в прекрасное расположение духа. Страх от мысли, что Веня-Моня может наброситься на нее, пропал окончательно. А повторяя про себя то песенку сумасшедшей Офелии, то элегию про пивные глаза, она развеселилась окончательно. «Нет, не зря я все-таки сюда приехала, — подумала она. — С такими замечательными ребятами познакомилась. И весело здесь. Хотя и страшно немножко. Но получается, чем страшнее, тем смешнее. О чем-то таком Вениамин однажды говорил. Какой-то еще специальный жанр есть под этот случай. Как же он называется? Трагикомедия — вот как! Настоящая трагикомедия, говорил Веня, заключается в том, что трагические моменты настолько страшны, что уже хочется не бояться, а смеяться. Так и здесь. Теперь мне хочется смеяться. А ведь еще днем я не знала, куда деваться от ужаса».
Она оглянулась и рассмеялась вполголоса. «Цепочка» друзей, крадущихся за ней на дистанции в два метра, выглядела комично. «Вот что надо снимать, — сказала она себе. — А не Ласточкиных с Пампушками, которые млеют и блеют от восторга и счастья, что им скоро выдадут «путевку в жизнь». Зачем нужна такая путевка? Лично мне будет, наверное, очень стыдно перед бабушкой и знакомыми в Октябрьске, если я узнаю, что они смотрели наше шоу».
В здании хозблока почти все окна были темными, только в двух из них горел свет. Зато и темные, и светящиеся окна были распахнуты, несмотря на поднимающийся ветер.
— Веня-я-я!.. — напрягла все свои актерские способности Глория. — Я пришла-а-а-а… Я хочу услышать твои новые стихи… Я соскучилась по тебе, Веня-я-я!..
Где-то за окнами раздался смех, а из одного освещенного окна на втором этаже высунулась лохматая голова. Глория узнала давешнего парня-грузчика, как назвал его призрак, Анатолия, который обещал достать шампанского.
— Ты че, с дуба рухнула? — громким шепотом поинтересовался он. — Уже и по ночам шляетесь. Совсем озвездели.
— С дуба я не рухнула, а по лесенке спустилась, — сказала Глория. — Мне нужно Веню повидать.
— Е-е-е!.. — застонал Анатолий. — Он по заказу не приходит, иди к себе.
— Никуда я не уйду, — тоном капризной звезды произнесла она. — Если мне что-то нужно, я своего добиваюсь. Если ты не понял, мы тут все такие.
— Оно и видно, — фыркнул он. — Погоди, я спущусь, о деле побазарим. Я тут навел справки о том, о чем ты просила.
— Нет! — вскрикнула она. — Я о деле завтра разговаривать приду. Ты лучше скажи, где Веню увидеть можно. Мне с ним посоветоваться надо. Насчет отмщения. Это срочно. Потому что момент подходящий.
— Ладно… — пробормотал Анатолий. — Пойду… хи… посвищу его… Только ты подожди, мне для этого… свиста… дозу принять надо. Может, составишь компанию?
— Ты же знаешь, я только шампанское пью, — кокетливо проговорила она, удивляясь, как это у нее легко получается. — Ничего, я подожду. Погуляю пока… вокруг…
— Ну, гуляй… — сказал он, и его лохматая голова скрылась из поля зрения Глории. Она оглянулась. «Спасатели», как заправские спецназовцы, из разных укрытий подавали ей всяческие знаки, смысла которых она, впрочем, не понимала. Откуда-то из кустов неожиданно вылез Жорик, чем напугал Глорию ужасно.
— Я все слышал, — прошептал он. — Сейчас этот артист нарисуется, или меня зовут не Жора.
— В следующий раз предупреждай, когда будешь вылезать, — ответила она дрожащим голосом. — Если не хочешь, чтобы здесь еще один труп образовался. В смысле — мой.
— Да ладно, чего тебе бояться, мы же рядом, — виновато проговорил он. — В общем, все складывается нормально. Тебе даже петь не придется. Сто бакинских ставлю, он сюда заявится.
— Конечно, — прошептала Глория. — Если он сейчас не на крыше. Сколько времени.
— Около двенадцати, — ответил Жорик, посмотрев на дисплей мобильника.
Глория ойкнула и закрыла рот ладонью.
— Ты думаешь, что он опять с кем-то встречается на крыше? — спросил Жорик и со свистом выдохнул. — Ну, конечно! Днем — здесь, ночью — на крыше. Какой же я болван… Идем к пансионату? Или разделимся?
— Здесь обязательно нужно оставить засаду, — сказала Глория. — Мне кажется, если он не выходит с территории, то должен скрываться здесь, где его любят и защищают. А я отправлюсь в основное здание. Поднимусь на крышу…
— Одна ты с ним не справишься, — не согласился Жорик. — Я пойду с тобой.
— Тебя никто не пустит, — сказала Глория. — Сейчас я позвоню Ежику. С Ежиком мы справимся. Если поймаете его вы, позвоните нам — Галка знает номер моего мобильника. Если поймаем его мы, то дадим отбой вам. Правильно?
— В лучших традициях искусства захвата, — кивнул Жорик.
Направляясь к «звездной обители», Глория еще раз оглянулась. «Спасатели» прилежно занимали позиции в зарослях возле хозблока. Луна скрылась за облаком, и территория пансионата погрузилась в мрак. Глория шла наугад, на свет тусклых фонарей, немощно освещающих главную аллею. Несколько раз споткнувшись и выйдя на «финишную прямую», она замедлила шаг, бросила взгляд на будку охранника, в которой никаких признаков чьей-либо бдительной жизни не наблюдалось, и поняла, что ей снова страшно. Все-таки надежная компания за спиной и отсутствие оной — две большие разницы. Ступив на аллею, она вспомнила, что собиралась позвонить Ежику, но так и не позвонила. А открыв «записную книжку» обнаружила, что номера Ежика в ней нет. Ну, конечно. Она его взяла и стерла сегодня. Это после его ужасного объяснения. И почему она подумала, что Сережин номер ей больше никогда не понадобится? Глория растерялась. Что делать, если Моня-Веня выйдет сейчас из темноты? Кричать? Звать на помощь охрану? Бросаться на него? Судя по видеозаписи, он не слишком богатырского сложения. Но и она не из плеяды девушек, увлекающихся бодибилдингом. А вдруг он ее просто убьет? Ведь убил же он следователя Мушкина. А тот наверняка приемами какими-то владел. И вообще был мужчиной крепким. «И кричать я не смогу, — сказала себе Глория. — Вот Пампушка сразу завизжала бы. И Ласточкина. И даже, наверное, Марфа. А я визжать не умею. Вот он появится, а я… Что мне делать?»
Она сделала еще несколько нерешительных шагов и поняла, что накаркала. От будки охранника по направлению к ней шла одинокая мужская фигура. И эта фигура была вовсе не в форме, а в обычном спортивном костюме. «Это не охранник… Охранники у нас гораздо выше и в плечах шире… А из наших в такой поздний час никто не гуляет… — мысли замелькали в ее голове беспорядочным калейдоскопом. — Кричать… Или чем-то тяжелым… Или просто вцепиться ему в лицо…» И тут она почувствовала, что страх внезапно куда-то улетучился. Может быть, потому что отступать было некуда и все равно нужно было хоть что-то делать. А не ждать, пока ее убьет Моня-Веня. Она решительно шагнула навстречу своему ночному кошмару.
— Глория, — услышала она, когда до фигуры оставалось шагов десять. — Ты с ума сошла в такую темень гулять.
Если бы Глория имела привычку ругаться, она бы выругалась. Перед ней стоял Ежик собственной персоной.
— Ты что тут делаешь? — сердито проговорила она. — Это у тебя с головой не в порядке — людей пугаешь!
— Я не хотел тебя пугать, — сказал Ежик. — Я тебя встречать вышел. Потому что мало ли что может случиться с девушкой, предпочитающей ночные прогулки крепкому сну. И что за страсть такая — гулять по ночам? Которую уже ночь гуляешь…
— А ты за мной следишь? — еще больше рассердилась она.
— Охраняю… — смутился он. — Вернее, пытаюсь. Сегодня я не заметил, когда ты скрылась. Всю территорию облазал. Снова на «волю» выползала? Как там Галка поживает?
— Ты и про это знаешь, шпион… — сейчас Глория ненавидела Ежика.
— Я не шпион, — обиженно сказал он. — Я за тебя беспокоюсь… На охрану нашу надежды мало. Слышала бы ты, какой храп из будки доносится. Вот послушай.
Глория, помимо своей воли, прислушалась. Но никакого храпа отсюда слышно не было. Зато явственно были слышны чьи-то осторожные шаги.
— Ну как? — усмехнулся Ежик. — Классно на массу давит, да?
— Тихо ты! — шикнула на него Глория. — Это не храп. Слушай!..
Сережа, послушный ее воле, прислушался, а потом помотал головой.
— Ничего не слышу. Наверное, на другой бок перевернулся.
Глория напрягла слух, но теперь все посторонние звуки исчезли — Ежик был прав.
— Пойдем, — сказала она, поняв, что если сейчас неподалеку крался преступник, то он вряд ли будет продолжать движение, пока они тут торчат.
— А может, охранника разбудим? — беспечно предложил Сергей. — Для прикола.
— По-моему, приколов здесь и без этого хватает, — сказала она.
И в ответ на эти слова из дальнего конца аллеи метнулась длинная тень.
— Ой, лови его! — вскрикнула Глория и рванулась за тенью.
— Кого? — не сразу сообразил Ежик, но бросился за Глорией сразу же.
А через несколько секунд за их спиной раздался грубый бас:
— Эй, кто там бегает? Стоять на месте, стрелять буду!
— Проснулся, служивый, — прокричал на бегу Сергей, обгоняя Глорию. — Стрелять он будет! Им и оружие-то не полагается.
Но Ежик был не прав. После нескольких смачных выражений, несущихся вслед бегущим, раздался оглушительный, звонкий выстрел — словно петарду взорвали. Глория споткнулась и рухнула на гравий, до крови содрав колени. Плакать и прикладывать подорожник было некогда, она тут же вскочила и побежала дальше, туда, где скрылись неизвестный и Ежик. Аллея закончилась, и Глория в нерешительности остановилась и огляделась. И тут совсем близко она услышала крик Сергея:
— Стой, зараза, не уйдешь!
Потом послышалась какая-то возня, глухие удары, приглушенный вскрик Ежика… и все внезапно стихло…