Старательно фокусирую глаза на мутной фигуре впереди. Молодая девушка, глаза красные, зареванные. Белая куртка, темные волосы.
Красавица.
— Маме плохо, нужно «скорую» вызвать… Помогите, пожалуйста!
Еще секунду колеблюсь. Я, как и Галилей, техникой дорожу.
— Ну, пожалуйста!..
Я сдаюсь. Я даю девушке телефон, она набирает номер и быстрыми шагами отходит в сторону. Слишком быстрыми. Слишком далеко.
— Эй!
Девушка поворачивается и бьет меня кулаком в лицо.
Зачем я такой доверчивый, мысленно удивляюсь я, хватая её за руки и пытаясь забрать телефон. Девушка пинает меня коленом в пах.
— Пусти, мразь!!! Люди! Помогите!!!
Это она орёт, не я.
Из-за остановки тут же появляется некто. Очень вовремя. Как будто ждал специально.
Через четыре секунды я, наконец, прекращаю строить из себя идиота и понимаю, что он действительно ждал специально.
— Ты чё к девушке пристаешь, мудила?
Тут пальцы красавицы разжимаются, и мой телефон возвращается обратно к хозяину. Я смотрю дылде в глаза.
А потом бегу, слышу за спиной свист, и мне очень, очень паскудно.
Но я все равно бегу.
У нас наводнение. Вчера Пачина пришел ночью пьяный, включил горячую воду, чтобы стекла и прогрелась — и лег спать. Через три часа я вышел на кухню и понял, что всей нашей коммуналке в полном составе придется записаться в команду Кусто.
Разбуженный мной Пачина долго хихикал и тыкал кончиком тапка гигантскую лужу. Вытирать не стал. Поржали, покурили и пошли спать. Проходя мимо обувной полки, я остановился и зачем-то переставил повыше два затасканных тапочка тридцать девятого размера.
Рано утром приехала Настенька. Лужа к тому времени остыла и собралась под столом в кухне.
Пачина потрогал намокшую тряпку и заорал:
— Настя! Наааастя!
Из-за стены раздались сдавленные проклятья.
— Нааааааааастя!!
Прибежала Настенька, на ходу застегивая халатик.
— Долго здесь будет тряпка валяться? — бурчал Пачина, раскорячившись в проходе. Я скользнул мимо него и зашарил глазами в поиске своей сковородки.
— Я есть хочу! — заныл Пачина, наблюдая за моими действиями. Настенька вздохнула и, наклонившись за тряпкой, старательно развернула перед моими глазами подол халатика. Я уронил сковородку Пачине на ногу. Пачина взвыл. Настенька начала ругаться. Хомячок Жих, увидев, что творится нечто неспокойное, начал прыгать по своей банке и биться головой в стекло.
Нужно съезжать с этой хаты. Я здесь свихнусь окончательно и бесповоротно — это совершенно ясно. От этих криков и семейных ссор, чужой любви за тонкой стенкой, ничейных и оттого истеричных животных, звонков с прежней работы, фотографий на стенах и потных бессонных ночей, приправленных прекрасно отрежиссированными кошарами. Нужно бежать отсюда, но я не могу.
И я звоню Галилею.
Мой коллега как всегда приезжает с полной сумкой сюрпризов. Как волшебный Оле-Лукойе, он раскрывает надо мной зонт из пивной пены, и я забываю о реальности. Как дядюшка Римус, он забавляет меня рассказами о хитрых лисах и пронырливых братцах кроликах… Мы медленно фланируем по парку, дышим осенним воздухом, снимаем с деревьев детей и помогаем старушкам переходить улицы. Мы творим добро. Мы похожи на двух идиотов, коими, если быть честными до конца, мы, собственно, и являемся.
Впереди нас идет девушка. Очень красивая. Я смотрю на нее молча минут пять. Галилей что-то бубнит, затем его взгляд останавливается на девушке и он тоже замолкает. Мы идем за ней в невидимом кильватере чуть сладковатых духов. Галилей спотыкается о пивную банку, немного приходит в себя и изрекает задумчиво:
— Блин… Ну кто-то же ее ебёт!
И происходит чудо. Богиня оборачивается и спокойно отвечает Галилею:
— Такой же урод, как и ты.
У меня дома все уже более-менее спокойно. Настенька варит суп, Пачина читает свежепозавчерашнюю раскопную газету, пахнущую колбасой, и они улыбаются друг другу, как два встретившиеся в пустыне бедуина. Этот великолепный матримониальный пейзаж портим мы с Галилеем, вваливающиеся в коридор в виде двух оживших мешков с картошкой.
Настенька крепится: она уже повидала всякое.
— Пожалуйста, к столу.
Галилей рыгает и тащит меня в комнату.
— Чувак, — говорит он, оглядываясь по сторонам. — На твоем месте я бы уже давно переехал.
Дальше начинается знакомая пьеса с повторяющимся сценарием.
Я:
Куда мне ехать? Мне уже нигде не будет спокойно.
Галилей:
Чувак, я прошу тебя как брата — забудь про неё.
Я:
Ты смеёшься? Как я могу забыть? Забыть… мы сидели в этом кресле. Она расчесывала волосы перед этим зеркалом. Спала на этой подушке. А я нашел её… нашел на этом ковре…
Галилей:
Успокойся, чувак! Чувак!.. Ты здесь не при чём!
Я: