Галилей:
И что теперь? Чувак!
Голову заполняет бессмысленный хоровод мыслей, тело бьет судорога, рука ищет что-то острое, тонкое — вогнать в глаз, прекратить этот белый туман, остановить неизбежно наступающее безумие.
Таблетки. Запертая дверь. Первый признак отравления — посинение трупа.
Галилей бьёт меня в лицо. Кричит. Снова бьёт.
— Успокойся! Приди в себя!
Я вдыхаю.
И выдыхаю.
— Знаешь, дружище, — говорю я Галилею. — Мне, наверное, и правда, лучше отсюда съехать.
За стенкой сладко стонет Настенька. Галилей кивает и хлопает меня по плечу.
Рано утром от Галилея приходит сообщение, состоящее из одного слова:
«Эбус!»
Эта пышущая жизнью новость не дает мне покоя до самого обеда. В обед сообщение повторяется, причем текст остается тем же. Я задумчиво смотрю на часы, я фигею.
На раскопе галдеж. В том месте, где материк никак не хотел откапываться, полезло из-под земли что-то непонятное.
Сначала земля резко поменяла оттенок с серого на черный. Такое бывает, когда раскапываешь древнее пепелище. Но какое пепелище может быть под кучами мусора?
Потом открылись камни. Да какие камни — булыжники! Скалы! Берсеркеры взламывали их до самого обеда, теперь они отдыхают на солнышке, а мы выбираем из развороченной ямы грунт вперемешку с осколками камня.
Я ковыряю лопатой однообразно серую землю и думаю о Галилее. Камни противно скрипят. Шельма раскрыл рот и смотрит на непонятную яму посреди ровного материка.
К четырем часам приходит очередная депеша:
«Ниже пояса парализован!»
Еще бы, отвечаю. Где такую кошку подцепил?
И вот тут Галилей окончательно выходит за пределы моих ожиданий.
«Не подцепил, а встретил. Зовут Алиса. Влюбился».
Ептыть! Любовь сложная штука, но одно известно точно — мозги у здорового человека отрубает начисто. Прощай, мой трезвомыслящий, рассудительный и независимый товарищ.
А он, собака, еще и бредит:
«Приходи сегодня знакомиться».
Ну-ну.
Приду.
Готовясь к самому худшему, глажу рубашку и покупаю в гастрономе коньяк вместо портвейна. Потом трясусь в маршрутке, вылезаю на остановке перед галилеевской общагой. Звонит телефон.
— Чувак? — говорит Галилей.
— Я здесь. Почему у тебя в общаге не горит свет?
— Потому что я не в общаге, — раздается голос сзади, и Галилей хлопает меня по плечу. — Привет.
Ежкин кот!!
Галилей гладко выбрит и пахнет одеколоном. На ногах туфли вместо растоптанных ботинок, даже живот он ухитрился втянуть куда-то под ребра.
— Ого! — реагирую я.
Галилей улыбается, расправляет плечи и говорит:
— Пойдем. Она ждет нас дома.
— Где — дома?
— У нас дома, — говорит Галилей, и меня охватывает тонкая паутина чужой близости. Непроизвольно вздрагиваю.
Галилей берет меня за плечо.
— Слышишь, чувак! — кричу ему я. — Я еще посмотрю, кто там тебя так заморочил. Без боя я тебя не отдам!
А он отвечает:
— О том и речь. Идем.
Поднимаясь по лестнице, я перекатываю на языке непонятное слово «моцарелла», встреченное на пачке с чипсами. «Очеловечиваться тоже нужно потихоньку», - сказал Галилей, докупив к моему коньяку пару литров пива. Мне смешно. Я прыгаю через ступеньки и ору:
— Моцарелла! Де пута мадре! Ну, мы сейчас посмотрим, мы поглядим и оценим!! Кульверстукас!
…И сталкиваюсь глазами с хрупкой девушкой удивительной красоты. Она берет у меня пакет с бутылками, отступает вглубь квартиры и говорит:
— Проходите, мальчики.
Оооо, мои бедные больные нервы. Голос — как шелест сырых листьев, мягкий, глубокий, и тихий.
— А кто такой Кульверстукас? — кричит сзади Галилей. Ему хорошо, он уже почти привык.
— Кульверстукас — это Чебурашка, — отвечает девушка и протягивает мне узкую ладонь. — Я — Алиса.