— Бывает.
— Глупости, конечно. Но знал бы ты, как приятно все это слышать!
Пауза.
— Знал.
Пауза.
— Прости.
— Ничего.
Пельмени сварились, а пива еще больше половины. Заболтались мы сегодня… Вот тебе и первая новая черта у Галилея — он начал задумываться о простых вещах и упускать из виду серьезные. Я раскидываю пельмени по тарелкам и доливаю в бокалы пива.
— О тебе, кстати, всё время спрашивает, — говорит Галилей.
— И что спрашивает?
— Как живешь, чем занимаешься. Когда, говорит, мы к нему в гости пойдем.
— Никогда.
— Я так и сказал. И про твои проблемы со сном тоже ни слова.
— Ну спасибо. А у тебя с ней как?
— Лучше не бывает. Я как заново родился: стал добрее, спокойней. Знаешь, начал уже в последнее время бояться, что однажды допьюсь до чертиков, а с ней все прошло.
Я вполне его понимаю. Алиса, с её удивительным спокойным характером отлично подходит моему беспокойному другу.
Мы допиваем пиво и едем к Галилею. Заряжаем Стирминатора, жарим яичницу с луком, покупаем еще пива. Почему-то портвейн сегодня в тягость. И вообще, бухать вредно.
Галилей достает свое звенигородское чудовище с удивительно чистым звуком и поет песню, от которой у меня шевелятся волосы на голове:
Я вижу их, со скрюченными пальцами, с объеденными крабами лицами, в дырявых треуголках, которые непонятно как держатся на голове. Они тянутся к светлому пятну неба над головой, к мутной и призрачной цели. Иногда я вижу их во сне.
День начался с кошмаров. В половине седьмого я с криком свалился с кровати, перепугав кота. Вам интересно, что я кричал?
Попробуйте догадаться. Несложных три слова. Настенька уже полгода ждет, что я скажу ей такие же.
Кот с опаской посмотрел на меня и заскребся в дверь. Возможно, я схожу с ума. Я предпочитаю считать, что все вокруг сошли с ума, а я один — исключение. Впрочем, вероятнее всего, с ума сошли все без исключения, причем ещё с десяток лет назад.
Смелые гипотезы подтверждает Галилей, который то ли переопохмелился, то ли забыл прерваться на сон. Он звонит и предлагает встретиться. Я собираю в сумку пустые пивные бутылки и выхожу на улицу.
Батюшки!
Галилей уютно расположился на скамеечке у моего подъезда. Он прикрыл рожу газеткой, задрал майку и чешет пузо.
— Чувак, — рыгает он. — У меня есть идея.
— Отлично. Одно это уже можно отметить.
И мы идем к ларьку.
Через полчаса, когда уровень алкоголя в моей крови достаточно высок, чтобы не поседеть от самых чудных идей, Галилей вдруг изрекает:
— Я решил жениться.
— Вундербар! — отвечаю. — Создание полноценной, устойчивой к деструктивному воздействию общества социальной ячейки является достойным ответом тому безумию, что царит в голове у многих.
— А в моей голове?
— И в твоей голове тоже! Ты знаешь Алису без малого неделю. Какого черта ты втемяшил себе, что она именно та единственная и лучшая на свете девушка?
Пауза. Галилей держит бутылку в отвисшей руке, шевелит губами. И я вдруг понимаю, что для него Алиса та самая девушка. Это бывает — и почему-то бывает именно вот так сразу.
— Чувак, — говорит он виноватым голосом, — не бойся, я тебя не брошу.
— Иди ты в жопу! Что я тебе — баба, чтобы меня бросать?
Галилей морщится и отдает мне бутылку.
— Я же не виноват, что у тебя все так получилось. И ты не виноват. А она была просто стервой.
— Конечно. Забей.
— Я правда не хотел, чтобы ты чувствовал себя одиноким.
— О'кей. Возьмете меня третьим в свою дружную семью.
Батюшки, что я такое плету? Я же становлюсь у него поперек дороги!
Вскакиваю и отдаю Галилею бутылку.
— Я и сам удивляюсь, что у нас так все получается. Жил себе спокойно, бухал в свое удовольствие, — бормочет Галилей, — с бабами никаких лишних мыслей не позволял, близко не подпускал. А её даже подпускать не пришлось. Она сразу с моим характером сплавилась. Состыковалась без зазоров…
— Кто еще кого стыковал, астронавт-философ?
— … и жизнь у нас похожая была. И привычки общие…
Все. Понесло чувака.
— А предложение ты ей когда собираешься делать?
— Сегодня и сделаю. Думаешь, почему я тут лежу? Решил провести сутки самостоятельно. Три часа осталось.