— Как ты после?
— Прыгаю от радости.
Шельма морщится.
— Ладно, извини.
У меня в кармане жужжит мобильник. Шельма собирается и уходит. А я тупо смотрю на чёрную пластмассовую коробочку, которая голосом Алисы говорит:
— Капитан! Приходи сегодня в гости. Мне очень страшно одной.
И ещё:
— Ты нужен мне.
Поднимаюсь по лестнице на пятый этаж, Алиса уже ждет возле раскрытой двери. Глаза у неё красные. Я хочу поздороваться, но она вдруг зажимает мне рот рукой и втаскивает в квартиру. Все планы вести себя как айсберг мигом летят к чертям, потому что Алиса закрывает дверь на цепочку и кидается мне на шею. Меня пробивает пот, и я чувствую, как за шиворот мне стекают её горячие слезы.
— Нет второй день… все с ума посходили… господи, неужели опять вот так… не надо, не надо, пожалуйста!
Не понимаю ни слова, но ситуация ясна: надо что-то делать. Причём чем быстрее, тем лучше.
Сдираю с себя ботинки, снимаю через голову балахон, расстегиваю ремень на джинсах. Алиса обалдело глядит на меня.
— Иди и одевайся! — кидаю ей охапку своей одежды. Алиса машинально ловит и вопросительно хмурится.
— Ты заразила одежду своей истерикой. А у меня тут — киваю на балахон — большой заряд положительной энергии. Переодевайся и пользуйся. — Я говорю с жаром, пытаясь увлечь девчонку своим энтузиазмом. Прогон с одеждой — полная фигня. Чтобы отвлечься от назойливых мыслей, нужно заниматься любыми странными вещами.
Я стою перед Алисой, в трусах и футболке, и безумно жалею, что у меня кроме своей одежды не оказалось чего-то более радостного. Например, рождественского костюма кролика.
Алиса идет в другую комнату, а я влетаю на кухню и ставлю чайник. Сначала чай, потом портвейн, потом гитара и беседа. Ничего, я её поставлю на ноги.
— Ела сегодня? — кричу ей в комнату.
— Да, не волнуйся, — говорит Алиса и показывается в дверном проёме. Выглядит она презабавно.
Протягивает мне спортивные штаны:
— Ты тоже оденься — а то шляются тут по квартире полуголые мужики…
Отлично. Уже немного отпустило.
— А юбки нет? — шучу. — Выйдет отличная вечеринка в шотландском стиле!
Алиса очень по-детски улыбается, и я вдруг с ужасом осознаю, что готов напялить на себя хоть подвенечное платье, лишь бы эта улыбка не сходила с её лица.
Мы пьём чай, а Алиса уже в который раз пытается выразить ту самую сложную мысль, которая душила её в момент моего прихода.
— Помнишь, ты рассказывал мне о собаке в космосе? — спрашивает она.
— Помню, конечно.
— Я тогда всю ночь ревела.
— Из-за собаки?
— Из-за тебя. Я сразу почувствовала, что мы с тобой очень похожи. В последнее время я тоже ходила сама не своя, не знала, как жить дальше. А потом встретила твоего друга…
Я неожиданно заметил, что Алиса всё время избегает называть Галилея по имени.
— И всё начало налаживаться, — продолжает Алиса, — появился какой-то смысл.
Я знаю, что она скажет дальше. У меня в мыслях всё уже вполне сформировалось.
— А потом я увидела тебя. — Алиса встаёт и подходит к окну. У меня возникает странное ощущение — будто я сижу на полу в пустой тёмной кухне и разговариваю сам с собой.
— И? — спрашиваю я. Мне хочется быть грубым, но говорить получается только шепотом.
— Я увидела, что пытаюсь спрятать свои проблемы в бытовом счастье. В заботах о том, что приготовить на обед, как одеться для любимого. Ты пошёл другим путём…
Я подхожу и встаю рядом.
— Уверяю тебя, твой путь нравится мне гораздо больше.
— Неправда. Просто у меня не было столько силы. А теперь есть.
И Алиса совершенно спокойным движением кладет мне голову на плечо.
Ой-ей-ей, думаю я. Куда же мы катимся, за спиной пусть не лучшего, но, похоже, единственного друга?
Алиса, видимо, чувствует то же самое. Она убирает голову и поправляет волосы.
Мы стоим у тёмного окна, смотрим на пустой двор внизу и молчим. Я пытаюсь прогнать прочь внезапно охватившее меня чувство нежности и сам удивляюсь ему.
Алиса смотрит мне в глаза — она совершенно не похожа на ту, другую. Я непроизвольно провожу по её щеке кончиками пальцев, прячу руку за спину. Голова забита долгими днями, полными пустоты и уверенности, что впереди — вакуум. Уверенность медленно тает.
Тёмный сосок, синие губы… Прыжок в ничто на кладбище. Я щурюсь, словно от яркого света. Алиса не отводит взгляд, только часто моргает.
Я вижу и знаю, что Галилей, вопреки его заверениям, успел рассказать Алисе обо мне всё. Закатываю и без того короткие рукава футболки, беру из угла кухни гитару и пробую струны. Алиса садится на пол передо мной и молчит. Едва слышно я шепчу:
И тогда Алиса складывается пополам и плачет. Я чертыхаюсь, отшвыриваю гитару в сторону и обнимаю девушку, стискивая изо всех сил. Алису трясет так, что мне трудно удержать равновесие на полусогнутых ногах, и мы валимся на пол, опрокидывая бутылку с портвейном. Я глажу Алису по лицу холодными пальцами, пытаясь остановить ручейки, текущие из серых глаз, закутываю в свою футболку, тихонько укачиваю на локте. Что-то душит и обжигает меня — слезы? Но почему изнутри? Или это невыразимая нежность?
Алиса жмется ко мне, как котёнок. В темноте мне даже мерещится пушистый хвост, обвивший мои колени.
Я целую её волосы, глажу по спине, тихонько укачиваю. Потом беру на руки и несу в комнату.
Там горит свет. Постель разорена, вокруг валяются какие-то книжки. Я укладываю Алису спать, снимая с неё свою одежду. Она совершенно не стесняется меня, проводит ладошками по моему лицу, показывает руку.