Степан, запустив руку в широкий карман брюк, достал нож и принялсярезать свинину на ровные продолговатые кусочки. Он резал и приговаривал:
— Добрый был хряк, породистый и, видать, будет скусный, съедобный.
«Спьяну-то тебе и крыса будет съедобна», — неприязненно подумалаНаталья и вышла в чуланчик за хлебом.
Староста тем временем откупорил бутыль с мутноватым самогоном и втретий раз обратился к Цыганюку:
— Хватит, хватит работать, тащи себе стакан и давай к столу.
Цыганюк отставил в сторону валенок.
— Спасибо, я непьющий.
Наталья положила хлеб на стол и, ласково уставившись на своегопостояльца, посоветовала ему:
— Садись, Мирон, развлекись чуток, от дум избавься...
Сама того не подозревая, Наталья попала в самую точку. Как толькопереступили порог Яков Буробин со своим помощником, сердце Цыганюкапочувствовало неладное. Он уже много слышал о старосте и не представлялсебе, как он, Цыганюк, вчерашний красноармеец, вдруг сядет с немецкимстаростой за один стол и будет говорить обо всем, что накопилось в душе...Было над чем задуматься Цыганюку.
— Коли вы уж так настаиваете, могу и присесть, — сказал он ипридвинул свой круглый чурбан к столу.
— Вот так-то оно лучше! — удовлетворенно заметил староста, наливаясамогон в поставленный Натальей третий стакан. — Ну что же, выпьем за твоездоровье, Наталья, за твой гостеприимный дом!
Яков и Степан мигом опорожнили стаканы и, морщась, стали хрустетьогурцами.
— Злая, собака, аж жгет, как перец, первач настоящий. Вот ведь вродеи деревенской выпечки, а городской не уступит ни в коем разе, — балагурилСтепан.
Цыганюк все еще колебался. Лицо его было бледным, взгляд неспокойный.
— Что это ты ломаешься, как красная девица! — сказал ему Яков. — Пей,не раздумывай.
— Пей, брательник, пей, тоска пройдет! — нараспев проговорилСтепан. — По себе знаю — пройдет... В кабаке родился, в вине крестился.
— Теперь хочешь не хочешь, а выпить надо, — сказала Наталья и приселарядом с Цыганюком. Тот взял стакан и, ни на кого не глядя, молча выпилбьющую в нос сивушным перегаром жидкость.
— Ну как? — осведомился староста. — Прошла?
— Как видите.
— Ничего, это только поначалу затруднительно, — сказал Яков иобратился к Наталье: — Может, и ты с нами выпьешь?
— Ой, что вы! — отмахнулась Наталья, но тут же, словно что-то взвесивв уме, придвинула к себе пустой стакан Цыганюка. — Разве только чуть-чуть,просто попробовать.
— Ну, как это попробовать! — возразил Степан. — Надо выпить пополной, наш век не так уж и долгий.
Староста, однако, налил Наталье полстакана. Она спокойно выпиласамогон, обтерла влажные раскрасневшиеся губы рукавом и с аппетитомпринялась есть податливую с мороза свинину.
— Горько, правда? — подмигнул ей Степан.
— Уж как не горько, — с усмешкой ответила Наталья.
— А когда обнесут тебя чаркой, и того бывает горше...
Через несколько минут Яков разлил остаток самогона. Но и без того всеуже были под хмелем, который гулял, бродил по телу, путал в голове мысли.Яков щурил глаза, расправлял на обе стороны обвисшие от влаги усы, вытиралрукой мясистый нос с раздвоенным кончиком и все чаще похотливо взглядывална Наталью.
А Наталья жалась к Цыганюку, который продолжал молчать и лишь изредкапосматривал на старосту, будто старался разгадать его намерения.
— Ну, как, жизня-то твоя, полегче стала? — вполголоса справился Якову Натальи, когда взгляды их встретились.
— Это почему же? — притворно удивилась Наталья.
— А разве худ у тебя помощник? Парень, видать, с головой, по глазамвижу. К делу пристроится — в люди выйдет...
Наталья торопливо сказала:
— Конечно, то дрова поколет, то воды принесет или сено задаст корове.Теперь все-таки не одна, а двоим-то как-никак веселее.
— Федька, прежний муженек-то, будто сейчас перед моими глазамистоит, — пуская синий табачный дым, многозначительно произнес Яков. —Здоровый был, в плечах косая сажень, и подумать только, ни за что сгорел.Говорили, кулак, против Советской власти агитацию вел, подрывал ее, а чтотам было подрывать, она и так едва на ногах держалась. Стоило немцам еетряхнуть — она и концы отдала, развалилась. И выходит, с виду-то она вроденормальная, а изнутри с гнильцой, как дерево, пораженное червоточиной...Бот был бы сейчас Федька жив, ох, и пригодился бы мне здорово!
— Не надо, Яков Ефимович, об этом, — попросила Наталья.
— А твой отец чем занимался? — спросил староста Цыганюка.
— Хлебопашествовал.
— Середняк, бедняк?
— Середняк, по-моему. Да у нас в Заволжье земли у всех вдоволь.Сейчас-то, конечно, колхоз. Правда, перед коллективизацией батька чуть незагремел. По хлебу довели твердое задание. Потом разобрались — отменили.
— Доберутся немцы и до Заволжья.
— Не доберутся, — решительно возразил Цыганюк. — Это далеко, кишка уних лопнет.
Староста, словно протрезвев, удивленно и недобро уставился назахмелевшего Цыганюка. Казалось, сейчас он встанет и кликнет полицаев. НоЯков не закричал, не повысил голоса, а лишь с ехидцей произнес:
— Твоими бы устами да мед пить, служивый. Ежели бы было так, — надотьбы золотом тебя одарить. Но, друг ты мой хороший, не будет, как тыдумаешь. Сам посуди: меньше чем за полгода тяпнули немцы четвертую частьРоссии и почти половину ее населения. Еще один такой заход, и даже японцамс турками ничего не останется. Это тоже надо понимать. Верно?
— Вот тебе и большевики — спасители России! — вскинув голову, очумелопроизнес Степан. — Сколько кричали о мощи своей, а что же этополучается-то на самом деле?.. Бедная Россия-матушка, отдали тебя напоругание врагу проклятому! — с пьяным всхлипыванием пробормотал Степан.
Наталья переглянулась с Цыганюком и поджала губы.
— Ну, понес дурь! — злобно покосился на него староста.
— И нич-чего не дурь, я гор-рю истинную правду. Силу бы надо нанемцев, а ее нет. Вот теперь как хочешь, так и поступай, куда хошь, туда иподавайся. Так и так — кругом шешнадцать. Говори, что будем делать? —резко придвинулся Степан к старосте.
— Россию восстанавливать, вот что! — рыкнул староста и кулаком ударилпо столу. Пустые стаканы запрыгали на столе, задребезжала опорожненная отогурцов железная миска.