— О семье ничего не знаю.
«Батя» Дружески положил руку на плечо Игната.
— Ну, потерпи немного. Вот управимся кое с какими неотложными делами,и я пошлю тебя в дальнюю разведку... И семью навестишь.
Все лето соединение «Бати» провело в напряженных боях. Противникстарался блокировать партизанский край, расчленить его, а затем по частямуничтожить партизанские бригады. Однако все эти попытки врага кончалисьпровалом. Действия партизан в непосредственной близости от линии фронтабесили фашистов. Они прекрасно понимали, что крупное партизанскоесоединение проводит операции в определенном взаимодействии с советскимивойсками.
В связи со своим успешным продвижением на южном фронте гитлеровцы всеактивнее стали развивать наступление и на партизанские районы. В серединесентября они предприняли новую крупную карательную акцию, бросив в бойпротив партизан несколько тысяч солдат из отборных частей СС, танки,артиллерию, крупные подразделения полицейских сил. Наступление было начатосразу с трех сторон. Между партизанами и фашистами разгорелись жаркие бои.Они не утихали ни днем, ни ночью. Ожесточенные сражения велись за каждыйнаселенный пункт, за каждую высоту, перелесок. Противник нес тяжелыепотери, но, не считаясь с ними, продолжал теснить партизан. Три неделипродолжалась тяжелая схватка с озверевшим, вооруженным до зубовпротивником.
Игнат и его второй номер в составе своего отряда в одном из боевзаняли правофланговую, условно стыковую позицию на изгибе западной и южнойлинии обороны освобожденного района. Эта позиция напоминала острие угла ипо своему положению являлась важным звеном обороны. Проходила она наопушке леса. Всю ночь отряд рыл окопы, укреплял огневые точки.
Утро было безветренное. Притихший лес пестрел желтыми и багряными,синими и бледно-зелеными красками. В оврагах и лощинах, как дым издогорающих костров, курился белый туман. Пахло грибами, прелой травой,глиной. Высоко над лесом недвижно висели изреженные молочно-синеватыеоблака. Далеко на востоке алыми лентами прорезались лучи утренней зари. Заперелеском на взгорье чернело пепелище сожженного села, а среди негонелепой громадой белела высокая колокольня с развороченным куполом. Игнат,чувствуя усталость, опустился на дно траншеи. Кудряш, пригибаясь, поднесохапку буро-зеленой травы и раструсил ее на отвалах глины. Потом сломалнесколько веток кустарника с желтыми и темно-вишневыми листьями ирасставил их вокруг пулемета. Глаза у парня от бессонницы были красные иприпухшие, лицо усталое, помятое. На загорелом коричневом подбородкепробивались редкие, с медным отливом колючие волосы.
— Садись, Ванек, закурим, — предложил ему Игнат. — О чем задумался?
— Да вот смотрю, уж больно хорошее утро, — ответил Кудряш и поправилвыбивающиеся из-под кепки волосы. — Если бы не война, взял бы корзину ипошел за грибами. Люблю лес. Каждое дерево свое обличье имеет, хоть дуб,хоть сосна. И куда ни глянешь, все-то радует глаз.
Игнат невольно поддался настроению младшего товарища:
— А я бы сейчас взял косу да и давай махать. Роса-то какая! Да итравищи вон сколько пропадает.
— А мне бы подойник, да к своим буренушкам, на ферму, — мечтательносказала подошедшая к ним Аксинья.
— А разве плохо рыбачить! — вмешался в разговор сидящий поблизостипожилой партизан с густой бородой. — Теперь самый подходящий момент дляклева. И сом, и шелеспер так и бросаются на насадку, словно послеголодовки. Только успевай вытаскивай. А щуку взять, эта хоть и хищная, норазборчивая, принципиальная, ей что втемяшится: или жрет все подряд, дажежестянку, или упрется, хоть в пасть ей пихай карася, не берет, да и всетут...
Мужик хотел что-то еще сказать, но в этот момент по траншеям и окопамполетела команда:
— Внимание! Противник!
Игнат с Иваном припали к замаскированному пулемету. Далеко откуда-тодоносилось уже знакомое урчанье моторов. Прошло несколько минут, и вдругна поляну из оврага один за другим выползли три танка, сопровождаемыепехотой.
— Вот гады, снова пустили танки! — выругался Кудряш.
— Сколько же ихней солдатни за танками прет! — с тревогой произнеслаАксинья и, поправив перекинутую через плечо санитарную сумку, приникла ксвоему автомату.
Находясь в отряде, Аксинья настойчиво училась военному делу. Онахорошо стреляла из винтовки, научилась владеть пулеметом, метать гранаты.Потом к военной специальности стрелка-автоматчика добавилась квалификациясанинструктора-медсестры. И все же Аксинья никогда не расставалась савтоматом. Он принадлежал ее постояльцу — немецкому гауптману — и невольнонапоминал о родном доме, о сыне, о тех днях, когда она выхаживала на своихруках Игната.
Расстояние между окопавшимися на опушке леса партизанами инаступающей фашистской цепью продолжало сокращаться: пятьсот, триста,двести метров... И вот по окопам и траншеям от партизана к партизануполетела команда:
— Огонь! Огонь!
Вцепившись в пулемет, Игнат все еще медлил с огнем, выглядывая, гдепокучнее держится фашистская пехота... Танки, на ходу ведя огонь, шлинапролом. И вдруг один из них со скрежетом остановился, выбросил облачкочерного дыма, а затем вспыхнул красноватым пламенем. В тот же момент Игнатнажал гашетку и ударил по цепи фашистов, стараясь отсечь их от двух другихтанков. Огонь его пулемета косил вражеских солдат, затормозил ихпродвижение и наконец прижал плотно к земле. Тогда Игнат ударил поближайшему танку, целясь в смотровую щель. Кудряш, подхватив гранаты,метнул их одну за другой. Они разорвались возле гусениц, не причинив имвреда, и танк, развернувшись, пополз прямо на пулеметное гнездо. В тот жемиг где-то совсем рядом разорвался снаряд. Игната с ног до головы обдалоземлей. По щитку пулемета пробарабанило несколько пуль. Кудряш, оседая,подался назад и свалился на дно траншеи. Игнат со всей силой жал нагашетку, но напрасно: пулемет бездействовал.
— Берегись, Игнат! — почти над самым его ухом крикнула Аксинья. Игнатуспел еще увидеть, как на солнце блеснули отполированные гусеницы и какупали сраженные Аксиньей два солдата. Через мгновенье, под грохот рвущихсяснарядов и рокотанье танкового мотора, стенка траншеи дрогнула и рухнулавниз...
Соединение партизан, в составе нескольких бригад после упорныхоборонительных боев, перешло линию фронта. Через несколько дней короткогоотдыха оно совершило прорыв линии фронта и снова ушло в тыл врага.
Отряд, в котором сражался Зернов, был сильно потрепан. Часть егосостава подалась в глубь леса и ушла от преследования противника. Вэтой-то группе и оказался Игнат Зернов. Вначале его товарищи с чувствомтревоги вспоминали, как немецкий танк сдвинул грунт и заживо накрыл землейИгната и его друзей в траншее. Так бы они и остались лежать в сырой земле,если бы не зоркий глаз их собрата, молодого парня Антона. Обосновавшись водиночном окопе со своим противотанковым ружьем, он видел, как былраздавлен пулемет Игната, как танк перевалил траншею и, войдя в лес,лишился тактического маневра. Здесь-то он и подставил свою бронированнуюутробу под его дуло. Атака фашистов захлебнулась. Разделавшись с танком,Антон бросился на выручку товарищей. Прошли дни. Стихли бои. И вот тут-тов часы досуга друзья, вспоминая былое, частенько подшучивали над Игнатом:
— Ну как, Игнат, побывал на том свете?
— Побывал, на тс я и солдат, — отшучивался он.
— Ну, и как житуха там? — иронизировали друзья.
— Да ничего, вроде подходящая, жаловаться нет оснований.
— А кабаки есть? — спрашивали, усмехаясь, другие.
— А как же, и кабаки, и закусочные.
— А цены как?
— Да что вы, братцы, смеетесь! Какие могут быть цены? Там же всебесплатно, — на полном серьезе отвечал Игнат.
— Вот это да, не жизнь, значит, там, а малина! — потягивая «козьюножку», зубоскалил губастый партизан. — А как на том свете по частиженского пола? Порядок или запрет?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — сказал Игнат. — И вообще некогдабыло наводить об этом справки. К тому же с нами была Аксинья. Ну, сампонимаешь, она вроде нас и придерживала. Да и боялся я: проговорится ещепри случае бабе моей, и тогда пиши пропало.
— Не придержи вас, вы ведь и в омут за бабами полезете, —посмеивалась Аксинья.
— Ну, и промахнулся же ты, Игнат! Видно, бес тебя попутал взять ссобой Аксинью Ивановну, — сокрушенно качал головой губастый. — И надо жеподумать, самый главный жизненный вопрос, а ты его и не выяснил. Если бызнал Антон, лучше бы тебя и не откапывал, — под общий дружный смехзаключил балагур...
Глава семнадцатая
Майор Бломберг и гауптштурмфюрер Фишер стояли друг против друга.Полный раскрасневшийся майор всей своей внушительной фигурой, казалось,готов был раздавить невысокого сухощавого Фишера, только что получившегочин гауптштурмфюрера. Новоиспеченный гауптман не проявлял робости передмайором, а скорее, наоборот, стремился подчеркнуть свою независимость:ведь он был не просто капитан, он был еще и гауптштурмфюрер СС, то естьпринадлежал к элите гиммлеровских охранных отрядов. И все же майорБломберг (он был просто майор войск СС) почел своим долгом выразитьнеудовольствие поступком Фишера, подавшим рапорт якобы о недостойномповедении лейтенанта вермахта Франца Штимма.
— По праву старшего, — начальственно хрипел Бломберг, — позволю себезаметить, капитан, что вы поступили не по-товарищески... Мы довольно долгонаходились в одном гарнизоне и имели возможность убедиться, что Штиммобразцовый офицер и безупречный немец...
— Безупречный немец в наше время не может, не имеет права незаботиться о чистоте расы... Штимм ожидает ребенка от русской девки,которую он называет своей женой. Одно это уже недопустимо и возмутительно.Но есть еще другая сторона вопроса...
— Что именно? — буркнул Бломберг.
— У меня есть некоторые основания полагать, что русская девка,околдовавшая лейтенанта Штимма, была связана, а возможно, и сейчассвязана... с большевистским офицером-партизаном, то есть с бандитом. Яуведомил в соответствующей форме о такой опасности господина Штимма...
— Ну, и?..
— Но он не только игнорировал мои предупреждения, высказанные,кстати, в товарищеской форме, не только пытался оскорбить меня, старшегопо чину, пользуясь тем, что я находился в его квартире, но допустил рядполитических бестактностей. Согласитесь, господин майор, чтопринадлежность к СС обязывает каждого из нас информировать своегоначальника о подобных происшествиях. Вы, кажется, не разделяете мою точкузрения?
Фишер был хотя и раздражен, но формулировал свои мысли довольночетко; по крайней мере так казалось ему самому.
— Послушайте, Фишер, не пытайтесь ловить меня на слове. Я старый членнационал-социалистической партии и старый солдат... — Лицо и шея Бломбергапокраснели еще больше. — Информировать руководство о подрывнойдеятельности или опасном образе мыслей подданых рейха — наша уставнаяобязанность, а не ваша персональная инициатива, проистекающая изособенностей вашей точки зрения... Но одно дело информировать о фактах,другое — сводить личные счеты. Считаю необходимым довести до вашегосведения, капитан, что как начальник гарнизона и старший офицер, явысказал несогласие с вашей оценкой поведения инспектора Штимма... Мнебыло известно, что Штимм оскорбил вас, потому что вы с неуважениемотнеслись к его чувствам. Именно поэтому ваш рапорт я считаюнедостойным...
— Хорошо, господин майор, — взяв себя в руки, холодно и сухо произнесФишер и с оттенком иронии добавил: — Я вас прекрасно понимаю...
— Мне кажется, вы излишне нервозны, капитан... Здесь, во враждебнойстране, мы, немцы, должны быть дружнее и во имя фюрера не жалеть наших силна борьбу с врагом. Но именно с врагом. Только это я и хотел вам сказать,гауптштурмфюрер Фишер, и, если угодно, партайгеноссе Фишер, не так ли?..Впрочем, поступайте, как найдете нужным.