Укрывшись за ствол векового дуба, Васильев не спускал глаз сдвухрядной, широко раскинувшейся по фронту дугообразной цепи противника.Разрывы партизанских мин время от времени приостанавливали движениефашистских солдат, но затем цепь снова смыкалась и продолжала продвижениевперед...
Ясно сознавая, что затяжной бой мог бы обернуться не в пользу отряда,Васильев и Еремин приняли решение о дальнейшем отходе своих людей в глубьлеса.
* * *
Упустив из-под носа партизан, каратели всю свою злобу обрушили намирное село. Они обошли дом за домом в поисках подозрительных лиц иоружия, одновременно забирали тех, чьи родные находились в лесу, в отряде.Чудом уцелевший староста Яков Буробин помогал фашистам выявлятьпартизанские семьи.
Около двух десятков арестованных стариков и женщин фашисты загнали вправление бывшего колхоза и подожгли его. Потом начали поджигать дома техкрестьян, на которых упало подозрение в связях с партизанами.
...Марфа Зернова долго успокаивала Коленьку. Фашистский солдат ни стого ни с сего оттрепал его за уши. Марфа привлекла сына к себе, крепкообняла, чтобы утешить. Потом испуганно уставилась в окно и закричала:
— Боже мой, что же это такое?!
Подхватив сына, она вместе с ним выскочила на улицу. А там, насоломенной крыше ее дома, уже извивались рыжие змейки огня с дегтярнойпримесью дыма. Они быстро бежали по пологим скатам кровли, сливались водин поток, и скоро вся крыша оказалась охваченной жарко бушующимпламенем. Огненный столб все увеличивался и, раскачиваясь из стороны всторону, готов был перепорхнуть на соседнюю крышу. Марфа второпях отвелаподальше Коленьку и пустилась в хату. Выбив стекла окна, она сталавыбрасывать на улицу первые попавшие под руку вещи.
...Дышать было уже нечем, пламя подбиралось к самым окнам, и Марфа,чуть не теряя в дыму сознание, перевалилась через подоконник. Чувствуя засобой жар, она медленно побрела на плач своего сына. Обняв его, она сужасом смотрела то на свой дом с рухнувшей крышей, то на пылающее вдалекездание правления колхоза. Из щелей его окон полз густой дым, а до слухавсе явственнее доносился крик людей. И, не в силах заглушить этот страшныйгул пожарища и человеческих голосов, все чаще раздавались выстрелы.
Сердце у Марфы сжалось, ноги сразу ослабели, и она почти без чувствопустилась на землю.
* * *
Горбунов через силу открыл глаза и еле слышно прошептал:
— Пить...
Чей-то незнакомый голос пробасил:
— Все-таки выжил, не издох, я знал, что такие, как ты, сразу неумирают.
Горбунов напряг силы и повернул отяжелевшую голову в ту сторону,откуда доносился чужой голос. Его встретил упорный мутно-бычий взглядофицера, стоявшего перед ним с широко расставленными ногами. Рядом с нимнаходился мужчина с длинными черными усами, в короткой кожаной куртке инапущенными на сапоги широкими шароварами. Тело партизана изнывало отболи, сухость перехватывала горло, прояснившееся сознание вызывалокакую-то лихорадочную дрожь. «А где же Валя? Что с ней?» — подумал он иснова застонал:
— Воды, пить!..
Офицер ехидно усмехнулся, подошел к своему напарнику.
— Дайте ему пить и доставьте ко мне, — без малейшего иностранногоакцента произнес он и вышел из камеры.
Горбунов жадно выпил кружку воды и, повалившись обессиленно головойна пол, закрыл глаза. Усатый мужчина, склонившись над ним, закричал:
— Не притворяйся! Кости твои целы, царапины перевязаны... А ну,буйвол, вставай, пошли!
Горбунов не шелохнулся. Последовал новый окрик, грубая брань, а потомГорбунова под руки подхватили два полицая и вытащили из камеры. Перед егоглазами проплыли мрачные стены помещения, цементный пол, изнуренные лицалюдей, которых под конвоем провели мимо него по коридору...
Офицер, в темном мундире, в галстуке, прохаживался около стола.Усатый сидел на стуле возле стены. Горбунова посадили на табурет посредикомнаты.
— Ну, что вы скажете нам о себе? — спросил офицер. — Кто вы такой?
Помолчав и собравшись с силами, Горбунов ответил:
— Я русский, гражданин Советского Союза...
— Вот как! — произнес, останавливаясь, офицер. — А где же этот вашСоветский Союз? Нет его. Помните, как вы пели: «и врагу никогда не гулятьпо республикам нашим». Я точно процитировал?
Горбунов промолчал.
— Ах, вы, наверно, не знаете этой популярной советской песни?! — Вголосе следователя слышалась легкая издевка. Он опустился на стул,заглянул в какую-то бумагу, лицо его сразу стало жестким. — Так, так, —произнес он, щелкнул зажигалкой, закурил.
— Пока вы во хмелю, у вас все в розовых красках, но неизвестно, какоееще будет похмелье... Поживем — увидим, — словно между прочим, заметилГорбунов.
— Вы собираетесь жить?! Ха-ха-ха... Это просто забавно. Русские менявсегда чем-то удивляют! Есть у них какой-то эдакий странный азарт. —Офицер сделал несколько размашистых шагов возле стола и спокойноспросил: — Ваша фамилия?
— Горбунов.
— Место рождения?
— Россия.
— Конкретнее...
— Этим все уже сказано.
Офицер снова заглянул в лежавшую перед ним бумагу.
— Когда и кем призван в партизаны? — спросил он, переходя внезапно на«ты».
— Меня никто не призывал, — сказал Горбунов и добавил: — Как и всехнаших партизан.
— Значит, по личной воле, то есть сознательно, занес руку на новыйпорядок, пошел против великого германского народа?
Горбунов подумал, что ему, в сущности, нечего больше терять, иответил откровенно:
— Я никогда не выступал против вашего народа и даже восхищалсямногими вашими соотечественниками.
— Вот как?! — вскинул брови офицер.
— Да, но я ненавижу вас, фашистов, — продолжал Горбунов. — Начиная отфюрера и кончая последним оккупантом. Вы все — изверги и убийцы, выпалачи.
Офицер слушал Горбунова, не перебивая. Однако его взгляд, как итогда, в камере, стал колючим.
— Ну что же, ты только облегчил нашу задачу, — сказал он, когдаГорбунов умолк. — Как видно, ты не просто партизан, ты убежденныйбольшевик, фанатик и, следовательно, политрук или комиссар. Тем больше мыи спросим с тебя... Итак, к кому и с какой задачей ты направлялся в село?
— На такие вопросы я отвечать не буду.
— Не будешь?.. — следователь зло усмехнулся. — Но ведь мы умеемразвязывать языки. Не веришь?.. Покажите ему для начала детскую игру, —повернулся он к усатому.
Тот вскочил на ноги и щелкнул каблуками.