Как-то поздно вечером вместе с сыном она присела на бревно возлесвоего сарая. Сидела в немом раздумье. Небо было безоблачным, на нем яркомерцали звезды. Стихла жизнь в селе, от этого отчетливее доносилось дослуха Марфы журчание ручьев.
И вдруг раздались чьи-то шаги, тихие, осторожные. Марфа взволнованнозамерла, напрягла слух. Шаги приближались. Потом вдали еле заметнообозначилась как будто знакомая фигура человека. Он чуть продвинулсявперед и словно застыл на месте. «Кто он? Зачем здесь?» — подумала она снарастающим волнением. Человек сделал еще несколько шагов в ее сторону иснова остановился. Сердце у Марфы заколотилось острыми гулкими толчками.
— Кто это? — негромко окликнула она. Мужчина не отозвался.
Марфа повторила вопрос.
— Марфа, ты ли это? Туда ли я попал? — глухо раздалось в потемках.
Марфа, будто оглушенная этим голосом, только протяжно застонала:
— Господи, Игнатушка, родной мой, неужто ты?..
Глава двадцать четвертая
На всем пути к дому Игната не покидало чувство тревоги: «Застану лисемью? Живы ли мои, здоровы ли? А вдруг их нет уже на свете! Что я будуделать тогда, куда подамся?»
Он много думал о жене, о детях, о разных опасностях, которые моглиподстеречь его семью в военную пору. И все же горькая действительностьоказалась хуже того, чего он опасался: пепелище сожженного дома, убогаяземлянка, болезненное личико сынишки. Но и это было еще не все. Страшнымударом явилась для него судьба дочери. «Как же так? Моя дочь и вдруг там,в стане врага?! Проклятие, почему же она вместе с ними? Как это случилось?Как!.. Кто же в том виноват?..» В отчаянии он искал ответа на все новые иновые встающие перед ним вопросы, но ничто не облегчало его отцовскихдушевных страданий. Он проклинал ее, а она словно умышленно в ответ на этовставала в его сознании такой же милой, ласковой, родной дочерью, какойбыла для него уже в далекие, оставшиеся где-то позади годы. Вся жизнь ее спервого дня до ухода на фронт в одно мгновение пролетала перед егомысленным взором. И в этом водовороте воспоминаний особенно почему-тоназойливо стояла она в глазах его маленькой пятилетней крошкой. И было этотак. Однажды Марфа одела дочку и предложила Игнату погулять с ней. Стоялосенний теплый день. В многоцветии увядала природа. После ненастных дождейярко светило солнце, напоминая доброе и благодатное лето. Игнат вместе сдочуркой гордо шел по широкой сельской улице. Время от времени Любушкавыпускала руку отца и с восторгом срывала редко попадающиеся на обочинедороги невзрачные осенние цветочки, подбирала желтые и красные листья,спадающие с кленов, берез и осин. И вдруг, завидев большую, блестящую насолнце лужу, она быстро устремилась к ней и сделала несколько шагов к еесередине. Игнат, выхватив ее из лужи, поддал ей несколько шлепков. Девочканахмурилась, но не проронила ни слова, и вновь ринулась в эту лужу изавязла в ее грязи по колено. Игнат оттрепал ее за уши. Но почему-то потомдолго было ему стыдно за свой поступок и одновременно досадно за упорстводочери. Вот и теперь, когда горе обрушилось на его семью, этот случай сновой силой ожил в его памяти. И он то клял ее, то проникался к нейпрежней любовью, а потом резко корил Марфу и мысленно бичевал самого себя.
В тяжких раздумьях тянулись дни за днями. Они были безрадостны и несулили Игнату никакого утешения.
«Пока немцы здесь, ни мне, ни семье не видать покоя. Я должен бытьтам, где мои товарищи. При первом же моем открытом появлении в селе менясхватят фашисты или их холопы, и тогда пиши пропало...» — размышлял он.
Игнат понимал, что дочь его стоит на гибельном пути и ее во что бы тони стало надо как-то спасать. Но как, каким путем высвободить ее из этогопозора?
Марфа же была непреклонна. Похоже, она махнула на дочь рукой, считаяее падшим и пропащим выродком.
— Сама полезла в эту пропасть, сама пусть из нее и выбирается, — нераз с ожесточением говорила она мужу. — Может жить хоть в раю, хоть в аду,мне все равно. Она вырвана из моего сердца, и нет у меня больше дочери,нет!
Игнат в такие минуты упрекал Марфу в черствости и бессердечности. Оннастолько загорался, что готов был на любой отчаянный поступок. И тогда навыручку ему и матери приходил Коленька. Он бросался к отцу на шею, обвивалего крепко руками и утешал.
Прячась от посторонних глаз, Игнат прожил с семьей больше месяца.Пора было возвращаться в лес. Однако связаться с партизанами все неудавалось. Но в одну из темных ночей в дверь их сарая постучали. Игнатвместе с Марфой вскочили с кровати. Стук повторился. Марфа спросила:
— Кто там?
— Свои, — приглушенно ответил мужской голос.
Марфе голос показался незнакомым, и она продолжала стоять внерешительности.
— Марфа Петровна, да откройте же... или не узнаете меня? Это я,Виктор...
Мало кому было известно, что в напряженной походной жизни Викторпостоянно тянулся к родным местам. Здесь уже не было у него своего дома,не было ласковой, умной, всегда озабоченной матери, но где-то на задворкахтаилось близкое его сердцу убогое жилище Марфы. И, идя к ней, он все ещевтайне на что-то надеялся, словно ждал, что вот-вот произойдет чудо...
Марфа отодвинула засов и приоткрыла дверь. Виктор был не один. Втемноте она не смогла рассмотреть лицо незнакомого ей человека и спросила:
— А это кто ж с тобой, Витя? Не узнаю что-то.
— Из отряда, нездешний он, — почти шепотом ответил Виктор испросил: — Что нового в деревне? Фашисты есть?
— Сейчас нет, они реже здесь стали появляться, а все равно отполицаев житья нет, — со вздохом сказала Марфа и озабоченно предложила: —Да вы проходите, что стали-то?
Несмотря на тусклый свет, падавший от коптилки, Игнат мгновенноразглядел на вошедших знакомую партизанскую экипировку: автоматы,перекинутые через плечо, и закрепленные на поясе гранаты. «Ну, вот идождался, теперь выберусь», — подумал он и облегченно вздохнул.
Встреча с Игнатом Зерновым была для Виктора полной неожиданностью.Она вызвала у него смешанное чувство радости и смущения.
Чтобы у бойцов не было никакого сомнения, Игнат достал из тайникаудостоверение, выданное ему партизанским отрядом, и, протянув его Виктору,заявил:
— Оклемался полностью, с излишком даже. Так что берите с собой.
Марфа какое-то мгновение с грустью смотрела то на Виктора, то на егоспутника с редкими темными усиками и, переведя взгляд на Игната, вздохнулаи нерешительно сказала:
— Может, Игнат, поживешь еще недельку?..
Игнат промолчал, а Марфа, заметив суровое нахмуренное лицо мужа, ужедругим, отрешенным тоном продолжала:
— Ну, что же делать, иди, Игнат... Твое место там, иди.
Виктор, чувствовалось, не знал, что ответить Игнату.
— Ну, так что, ребята, берете с собой?
— Конечно, мы с радостью, — решился наконец Виктор. — Нам такие людинужны. Вы пороху, видно, понюхали вдоволь.
— Пришлось, верно, — усмехнулся Игнат, потом серьезно добавил: — Аеще бы, Виктор, мне хотелось бы поговорить с тобой открыто и откровенно оЛюбе. Все-таки вы вместе учились...
— И кто бы мог подумать, что так случится, — понурясь, сказал Виктор.
— В жизни ведь всякое бывает, — сочувственно заметил его товарищ.
— Так-то оно так, а нам-то каково! Опозорила нас, обесчестила, —горестно сказала Марфа.
— А мы, Марфа Петровна, к вам и зашли насчет Любы, — вдруг созналсяВиктор.
— А что такое? Что еще случилось? — тревожно спросила Марфа.
— Нам нужна ваша помощь.
— Какая, в чем?
Игнат напряженно уставился на Виктора. Тот медленно произнес:
— Надо с ней встретиться и поговорить: согласна ли она бежать к нам вотряд.
Лицо Марфы вспыхнуло от прилива крови. Сердце болезненно заныло. Онана минуту задумалась, а затем сказала:
— Нет, не хочу я с ней встречаться в ее логове. Для меня она умерла,не тревожьте мое сердце!