Журналиста бьют не за то, что он сказал, снял и написал,
а за то, что это прочитали, услышали или увидели
Из речи Леонида Парфенова на вручении
премии имени Владислава Листьева
Говорухин обгладывал колпачок ручки, уставившись на враждебно мигающий курсор. Свет монитора освещал его усталое и поросшее лицо. Последние пару недель его мучала бессонница, подкрепленная отказом от сигарет, и он частенько задерживался на работе. За стеклянной преградой, мешавшей покинуть здание с седьмого этажа, город подавал признаки жизни. Машины мерцали фарами, клубы били по голове раздававшейся танцевальной музыкой. В спальных районах гасили свет. Черный дым, испускаемый городской котельной, пропадал в безлунной ночи.
В офисе, среди десятков пустых кубиклов и брошенных канцелярских предметов, было темно. Говорухин, завернутый в шерстяной клетчатый плед, со стаканом в руке подошел к окну. Перед ним распростёрся Город, границы которого уходили за горизонт. Тишину нарушала лишь семейная пара, решившая поругаться прямо под фонарями. Снизу доносился только гул. Говорухин пригубил стакан и отпил его содержимое. Ирландский кофе жжёг гордо. От напитка он поморщился и тупо уставился вдаль, ожидая прилива вдохновенья.
По новостям метеоцентры передавали о том, что Город столкнется с очередной климатической аномалией. Пойдут непрекращающиеся дожди, ливни, размывающие почву. Со дня на день стоит готовиться к осыпающимся асфальтовым дорогам и затопленным улочками. Но Говорухина это не особо волновало. Что действительно касалось его внимания, так это колонка, которую он вёл в одном известном и очень авторитетном Интернет-издании «ЖИЛАЙВ». Колонка «Семь грехов» была одной из самых популярных на сайте сетевого глянца. В ней публиковались материалы о жизни знаменитостей, биографические статьи, поддерживавшие курс общества. Заметки собирали достаточно много просмотров, соперничая с разделом «ЖЕСТЬ +18», и как было заведено руководителем холдинга, тот, кто собирал больше всего просмотров, но при этом не противоречил позиции издания, получал больше денег и журналистского респекта. Перу Говорухина принадлежали самые популярные колонки рубрики: «Куртка Бейн: Мертвец, рассказывающий сказки» и «Виктор Цой: Нам не нужны перемены». Сейчас он как раз выдавливал из себя статью о какой-то глупой девушке, залетевшей от известного певца, получившего свою славу за половые связи со старушками. Но дело дальше ироничного эпиграфа не двигалось. Что же сказать дальше после фразы: «Женщины, как хорошее вино, с годами становятся только лучше». Побыть в шкуре Хемингуэя у Говорухина не выходило — объем материала должен был составить минимум две тысячи знаков, поэтому он один прохлаждался в офисе редакции ночью. Где-то внизу был охранник, то Говорухину не очень-то хотелось обсуждать результаты прошедшего матча, да и вообще делиться с кем-нибудь своими мыслями. С некоторых событий, произошедших в его биографии, он уже и сам не горел желанием возвращаться в свою двухкомнатную халупу, стараясь как можно больше времени проводить в своем кюбикле за работой.
Курсор всё еще предательски мерцал. Говорухин уткнулся в экран и пытался хоть что-то из себя выдавить, будто бы насилуя тюбик закончившейся зубной пасты. Он оперся на локоть, сложил голову на ладонь и продолжил пялиться в экран. За подобными вечерами он успел изучить каждый пиксел дисплея рабочего ноутбука и перепройти несколько раз косынку. Его вырубало, текст не был готов, и он ничего не мог с этим поделать. Он закрыл переносной компьютер, улегся на стол и заснул. За сном должно было последовать облегчения. За черной пеленой его не было.
Он очутился не пойми где. Вокруг царила бескрайняя тьма без углов и изгибов, и только впереди были лучи света, падавшие на величественный белый алтарь. Говорухин, как заведенная ключом игрушка, стал подходить к нему ближе и ближе, отчетливо слыша чеканку собственных шагов. Сердце начало сжиматься и разжиматься быстрее и быстрее. Ноги отнимались, становились ватными. Ему казалось, что еще один шаг — он упадет и расплачется. Только бы упасть и расплакаться, чтобы снова не видеть этого. Отзвук ходьбы становился громче и бил по вискам. И громче, и громче, и громче, затем резко остановился. Он попытался закрыть глаза, но у него ничего не вышло — перед ним на величественном алтаре лежало испачканное в телесных жидкостях, дергающееся тельце. У тельца были маленькие ножки, маленькие ручки, мягкая раскрасневшаяся кожа, и его глазки болезненно реагировали на свет. Тельцо не кричало, как это делали другие тельца. Оно стонало. Из тельца утекала жизнь, и тельце перестало дергаться со всем.
Говорухин очнулся от собственного крика, его бросило в дрожь, и он чуть не упал со своего офисного стула. Он отдышался, затем прошелся до уборной, умылся холодной водой и вернулся обратно за составление колонки, трясущимися пальцами орудуя клавиатурой.