Я пошел на кухню чего-нибудь пожевать. Доставал из холодильника все подряд и ел прямо руками. Может быть, мне тоже недолго осталось питаться всякими разносолами. Сваренный утром рис с кэрри уже остыл. Им я накормлю парня. И жратву для собаки тоже надо приготовить. Я зажег плиту.
Может, выйти им навстречу? Вдруг с парнем что-нибудь случилось? Если у него солнечный удар, я мир переверну, но к вечеру поставлю парня на ноги. А если он, испугавшись последствий своего деяния, бежит сломя голову прочь от виллы, я догоню его и притащу назад, как бы он ни брыкался. Другого такого шанса в моей жизни уже не будет.
Бросившись к машине, я на полной скорости понесся по набережной. Я почти не смотрел по сторонам и чуть не сбил встречного мотоциклиста. Нет, все-таки задел заднее колесо, и тот грохнулся на мостовую. Вскочив на ноги, он первым делом поднял мотоцикл, а уж потом снял шлем и осмотрел себя — все ли цело. Убедившись, что травм нет, юнец кинул на меня злобный взгляд. Но я рявкнул на него с перекошенным от ярости лицом: «Куда прешь, паскуда!» Откуда и слова-то такие взялись? Паренек весь сжался от моего бешеного рыка, ни слова не говоря, вскочил на свой драндулет и умчался. Если бы их была целая банда, я вел бы себя точно так же.
Я взглянул в зеркало. Ну и рожа — никогда еще таким себя не видел.
Парень наворачивал сделанные мной колобки из риса, заедая их холодной вареной рыбой. Пес тоже чавкал у себя на террасе. Я налил парню чаю, потом отнес собаке воды.
Нашел я их возле кемпинга, они катались на лодке. Когда я замахал парню, высунувшись из машины, он стал быстро грести к берегу. Пес никак не хотел вылезать из лодки — видно, полюбил кататься.
— Что-нибудь случилось? — спросил парень, посмотрев мне в глаза.
— Нет-нет, ничего, — ответил я. — А что?
— У вас такой сердитый вид.
— Неужели?
— Да. — Парень посмотрел на автомобиль. — И машина вон помята.
— Ерунда, зацепился немножко. — На бампере действительно была небольшая вмятина, но фара и «мигалка» не разбились. — Я вовсе не сердит.
Парень хотел что-то сказать, но передумал, вернулся к лодке и вытащил пса. Когда я уже собрался ехать назад, он произнес, взглянув на меня:
— Нет, вы все-таки на что-то сердитесь.
Он ошибается — просто у меня настроение такое боевое. А может быть, я действительно на что-то зол? Копившееся три года раздражение наконец прорвалось наружу, и меня захлестнула волна гнева, излить который мне до сих пор было не на кого?
Парень все так же спокоен, хотя завтрашний день значит для него еще больше, чем для меня. Как это ему удается? В нем ни малейших признаков волнения — как ни в чем не бывало лопает рис, рыбу, пьет суп-мисо с моллюсками, закусывает маринованными овощами. Странно.
— После захода солнца мы уезжаем, — сказал я. Но парень только кивнул в ответ, даже не спросил, куда и зачем. Кончив есть, он поднялся и стал собирать со стола грязную посуду,
— Бросьте, — попытался остановить его я. — Я потом сам уберу.
Но парень, не послушавшись, сложил тарелки и унес на кухню. Когда же в его поведении произойдет перемена? Сегодня ночью? На рассвете? Или прямо перед акцией? А может, никакой перемены вообще не будет? Вдруг он сделает свое дело все с тем же невозмутимо-спокойным видом?
Парень ушел к себе. Я же отправился на террасу купать пса. Вооружившись флаконом шампуня и двумя полотенцами, я провозился с ним целый час. Жалко будет бросать его здесь. Но не тащить же пса за собой. Завтра мне будет не до собаки, дай бог с самим собой разобраться. Не знаю даже, попаду ли я еще на виллу. Вот и с псом мне осталось быть вместе совсем недолго.
Пока не высохла шерсть, он неподвижно стоял в углу террасы. Может, вспоминал прежнюю жизнь и старых хозяев. Составив три стула, я улегся и решил подремать здесь до вечера. Мысли уже не порхали в заоблачных высях, мозг словно закоченел, несмотря на зной. Я будто отключился, умер.
Когда я проснулся, солнце клонилось к закату, жара спала, в воздухе посвежело, пение птиц и стрекот цикад звучали гораздо тише. Словно подброшенный пружиной, я вскочил на ноги и кинулся в комнату. Наспех надел свежую белую рубашку и костюм, из которого еще не успел выветриться запах пота. Мы с парнем вышли из дома, и я закрыл дверь на ключ. Пес опять не выразил желания ехать с нами. Все начиналось так же, как вчера вечером. Только маршрут был иной. Да и цель, судя по всему, тоже. Куда ехать, я знаю, но вот зачем? С. не сказал об этом ни слова, ни даже «приедешь, сам поймешь».
Схему местных дорог я уже успел усвоить, заглядывать в карту нужды нет. Надо проехать часа полтора по автостраде на север, а потом, у перевала, свернуть вправо, на проселок. Других развилок там нет, знай гони до самого моря. Нас там кто-то будет ждать? Наверное, не С. А то он не говорил бы заранее, что мы должны вернуться на виллу не позднее утра. Связного от С. там тоже не будет, иначе было бы назначено точное время встречи.
Парень сидел прикрыв глаза, его слегка покачивало в такт ходу машины. Не поймешь — то ли задумался о чем-то, то ли рисует себе картины предстоящей бешеной схватки, то ли просто дремлет. Рядом человек, уже несколько дней живущий со мной под одной крышей, а поговорить с ним по душам так ни разу и не пришлось. Неужели этого разговора вообще не будет? Если парень и завтра ничем не выдаст своего волнения, значит, он не человек. Если сегодня ночью он будет крепко спать, а утром плотно, как всегда, позавтракает, сядет со мной в машину, нырнет, не дрогнув, в толпу — а на площади перед вокзалом наверняка соберутся сторонники того, — тогда он просто оборотень.
Предположим, что у парня дело сорвется, — С. никак от этого не пострадает. Все, чем он рискует, — потерять парня да еще меня в придачу. Я просто уверен в этом. А потом в один прекрасный день найдет еще одну пару, похожую на нас. Такого же несгибаемого молодого безумца и такого же изгоя, потрепанного судьбой и не знающего, что ему делать с собственной жизнью. С. сведет их вместе и начнет все заново. И может быть, будет повторять этот трюк много-много раз.
Вполне возможно, что С. таким образом самовыражается, находит в этом смысл своей жизни.
Стемнело. По сторонам дороги ничего не было видно, я ориентировался только по указателям. Мне нравилась наша поездка. Мчаться куда-то в ночь, в незнакомую префектуру — это было похоже на настоящее путешествие. Вспомнилось, как ездил когда-то на машине с семьей. В первый же день, когда я купил автомобиль, мы отправились кататься за город. В ту пору жена часто говорила мне: давай объездим по очереди все-все уголки страны, пусть на это уйдет хоть пятьдесят лет. А когда состаримся и не сможем водить машину сами, нас будут возить дети.
Своему новому мужу она тоже так говорит? Он, наверное, всей душой «за», готов кататься по этим самым уголкам до гробовой доски. Их главная мечта в жизни, чтобы лет эдак через двадцать за руль сел сын и провез их по очередному шоссе, до которого сами они добраться еще не успели. «Ты жалкий трус», — кинул мне старший брат... Интересно, а буду ли я жив через двадцать лет? Каким я стану к тому времени? Почему-то мне кажется, что после завтрашнего дня не будет уже ничего.
Если и будет — так снова полупьяное существование в деревянном бараке, снова стану мечтать о сейнере и палец о палец не ударю, чтобы эту мечту осуществить. А вдруг я попаду в окружение С., проникнусь их немудрящими идеями, создам себе положение в том, изнаночном мире? Возможно и другое — подыщу замену своей бывшей жене, обзаведусь новой семьей и попробую начать все сначала. Или еще — открою в маленьком городишке какую-нибудь контору по торговле недвижимостью, добьюсь успеха, а потом, ясное дело, разорюсь и полезу в петлю. Мне, в общем-то, все равно, любая из этих планид меня устраивает. А если узнаю, что меня ждет еще более жестокий и быстрый конец, тоже плакать не стану. Пропаду без вести? Пожалуйста. Пускай мой труп зароют в землю где-нибудь на мрачном лесистом склоне, я согласен и на это. Скорее всего, именно так С. со мной и поступит. Возможно, всей моей жизни осталось как раз на один день.
Замигала лампочка — горючее на исходе. Проехав по шоссе еще километра три, я завернул на бензоколонку. Парень не проснулся. Его ровное дыхание действовало мне на нервы. Я поболтал со служителем, расплатился, а парень все спал. Вдавив педаль газа в самый пол, я рванул с места — только покрышки завизжали — и снова вылетел на шоссе.
Понемногу я успокоился. Теперь мною владело безмятежное состояние духа, ведь у меня был четкий ориентир. Не такое уж гиблое положение, если вдуматься. Пусть этот мирно спящий человек — оборотень, я все равно за него. Куда бросится он, туда очертя голову кинусь и я. До чего же я сам себе надоел! Мечтаю посмотреть на себя нового, не такого, как прежде. Это не из общества я тогда ушел, это я от себя ушел.
Мне отлично известно, что я собой представляю. Никчемный человечишка, обожающий позу и обуреваемый лютой гордыней, но бесхарактерный и ни на что путное не способный. Потерпев в жизни крах и прекрасно понимая, как многого лишился, я упрямо это отрицаю. Наконец, я пал так низко, что ниже уже и не бывает... Верно, все верно, но жить так, как призывает мой старший братец, я не буду. По-моему, погибший во время пожара младший брат и то распорядился своей жизнью лучше. Я и не заметил, как в воздухе перестало пахнуть морем и песком, как затих вдали шум прибоя. Невозможно было понять, где именно мы находимся. В темноте вырисовывались только очертания гор да дорога, свернугь с которой было некуда.
Я взглянул на свои руки, лежавшие на руле. До чего же костлявые — как у дряхлого старика. То ли дело у парня — крепкие, мускулистые. Легко сцепленные на животе, они едва заметно опускались и поднимались в такт сонному дыханию. Такой вот рукой и следует сжимать рукоять, обтянутую велосипедной резиной. Моих же едва-едва хватает, чтоб руль удерживать. Где уж им вытянуть тяжелую сеть с уловом. Но если завтра парень допустит оплошность и нож выпадет из его руки, я подхвачу оружие и доведу дело до конца.
— А-а, — вдруг вырвалось у меня — и не стон, и не вздох, странный какой-то звук. По телу пробежала дрожь, но не от страха. — Ладно, — решительно процедил я.
Парень спал. Стрелка спидометра ушла далеко за сотню, и сигнал превышения скорости пищал не унимаясь. Я обошел три трейлера, пролетел на красный свег, заскрежетал тормозами на крутом повороте. Мой покойный брат всегда так ездил... Машина — что надо. С виду так себе, но мотор — зверь. И педали упругие, надежные.
Проскочив извилистый участок дороги, я взглянул на соседнее сиденье. У парня из утла рта свисала ниточка слюны. Он был похож на спящего мальчугана. Неужели этот человек совершит завтра такое, на что я никогда не буду способен? Ну конечно этот, именно он и может проявить сверхъестественную ловкость и бесстрашие. А я, что я, гнать по шоссе на ста тридцати — вот предел моего геройства.
У перевала я свернул направо. Дорога пролегала по дну лесистого ущелья, с обеих сторон вплотную надвинулись горы. Ветерок, задувавший через окно, был свеж и прохладен. Спереди и сзади — ни одной машины. По сторонам дороги росли могучие криптомерии, делая тьму еще черней. Дорога — хуже некуда. Когда-то ее, наверное, асфальтировали, но теперь вся поверхность была в трещинах и выбоинах — на грунтовой и то трясло бы меньше. Даже парень проснулся от этой скачки по ухабам. Открыв глаза, он сначала взглянул на меня, потом — в окно.
— Где это мы?
— Сам толком не разберу, — ответил я. — Никогда тут раньше не проезжал.
То есть приблизительно я себе представлял, где мы находимся, но как называется эта местность — понятия не имел. А доставать карту было лень. Ну, узнаю я, как называются эти горы, а что толку? Парень все озирался по сторонам. Что, не знает, куда мы едем?
Он снова о чем-то спросил, но я молчал. Не все же мне быть в дураках, пусть и он над чем-нибудь голову поломает. А то нравится им меня в потемках держать.
— Как так, — не унимался парень, — вы не знаете, куда держите путь?
— Да ладно вам, — небрежно бросил я. — Приедем, сами все поймете.
Впервые парень спросил у меня, куда я его везу. Что же все-таки С. рассказал ему обо мне? Может, что я приставлен к нему кем-то вроде надзирателя? Да нет, вряд ли. В ту ночь, на рыбалке, парень наверняка понял, что я собой представляю. Я тогда лез ему в душу со своими вопросами — помощник С. не стал бы так себя вести.
Парень без устали вертел головой, поглядывая то на меня, то в окно. Что-то на него не похоже. Не то чтобы он проявлял признаки беспокойства, но слишком уж сосредоточен, таким я его еще не видел. Только вряд ли он мог разглядеть что-нибудь за окном — сплошная темень да бесконечный ряд криптомерии. Из травы взлетела птица, встревоженная светом фар и ревом мотора. Ее глаза сверкнули золотым блеском.
Парень явно терзался подозрениями. Не знал, куда и зачем его везут, — на лице отчетливо читалось беспокойство. Он спал довольно долго и поэтому не мог сориентироваться, в каком направлении мы движемся, даже не видел, что мы пересекли границу соседней префектуры. Собственно, никто не запрещал мне объяснить парню наш маршрут, но разрешения на это я тоже не получил. Так что лучше помолчу.
Парень снова спросил:
— Мы что, в соседней префектуре?
Как он догадался? Мы не проехали ни одного указателя, вокруг по-прежнему были только деревья.