Мне всегда казалось абсурдным видеть этого большого человека — и речь сейчас не только о массе тела — запертым в четырёх стенах со столом, заваленным бумагами.
Вот и сегодня, когда Малвани откинулся на стуле и сцепил за головой руки в замок, он почти полностью заполнил собой маленькое пространство своего кабинета.
— Встретился с По? — внимательно посмотрел он на меня.
— Ты же не можешь всерьёз считать, что Тимоти По виновен в преступлениях, — мгновенно ответил я. — Если ты разговаривал с ним хоть пять минут, то должен был это понять. И у тебя нет ни единой веской улики против него. Ты взял его под арест лишь потому, что он играл в пьесе, которая упоминалась в бредовой записке, оставленной на месте происшествия.
— В бредовой записке, оставленной убийцей, Зиль. Не забывай этого, когда начнёшь мне рассказывать историю о том, что этот актёришка даже мухи не обидит.
От возбуждения акцент Малвани стал ещё заметнее.
Я подтащил стоящий в углу кабинета стул к столу и сел напротив Деклана.
Лицо Малвани скривилось.
— Ну, а что прикажешь мне делать, Зиль? У меня две мёртвые хористки. Я хочу найти их убийцу, но никто из сотрудников Фромана мне не помогает. Да, они хотят, чтобы я раскрыл это дело. Но с другой стороны, они боятся, что дотошное расследование распространит по всему городу слухи об убийстве и напугает людей. Они беспокоятся, что не соберут из-за этого кассу.
— Я понимаю, — кивнул я. — Но взять По под стражу лишь на таких основаниях… Тебе же, в конце концов, нужен убийца, а не козёл отпущения… Я прав?
Я с опаской взглянул на Малвани.
Мы с ним были друзьями ещё до того, как начали вместе работать в Нижнем Ист-Сайде восемь лет назад. Но теперь он стал главой участка. Изменило ли постоянное давление сверху его привычные ответственные и бескомпромиссные методы работы?
Я надеялся, что нет. Но подобные аресты, как в случае с По, были для Малвани нетипичны.
— Не надо думать, что я арестовал невиновного только потому, что он — лёгкая мишень. Те письма дали мне веские основания для беспокойства по поводу По. И вот — взгляни на другие письма.
Толстые пальцы Малвани перевернули несколько листов в папке; он нашёл нужные бумаги и протянул их мне.
— Это оригинал письма, найденного у тела мисс Даунс. Прочитай его и скажи, что не разделяешь моей обеспокоенности.
Я быстро просмотрел письмо, отмечая, что написано оно тем же неразборчивым почерком без нажима, что и записка, найденная в театре «Гаррик».
Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона.
Галатея! Как писал мудрый поэт:
«В тот миг она была моя —
Свежа, чиста. Я протянул
Ладонь — и, волосы ея
Собравши в длинную струну,
Вкруг тонкой шеи обернул
И задушил. Всё! Умерла
Она с улыбкой на устах.
Как хрупкой бабочки крыла,
Я поднял веки ей. А там —
Всё та же синь и чистота».
Малвани был прав.
Здесь тоже присутствовали отсылки к Пигмалиону и Галатее, но стихотворные строки существенно отличались.
Мои бывший напарник тем временем наливал молоко в чашку свежего кофе и насыпал сахар.
Когда я дочитал, он предложил одну чашку мне, и когда я согласился, сделал вид, что поражён до глубины души.
— Думал, ты слишком разборчив, когда дело касается кофе, — пробурчал он.
— А ты называешь кофе ту бурду, что вы здесь пьёте? — с усмешкой уточнил я.
Малвани был прав: обычно я пил лишь тот кофе, что предлагали в кофейнях в городе. А в участке заваривали слабое подобие этого напитка, разбавленные помои, которые обычно я считал непригодными для питья.
Но после сегодняшних событий у меня целое утро шумело в голове, я не завтракал и надеялся, что чашка даже такого кофе сможет мне помочь.
Малвани отхлебнул из своей чашки, и мы продолжили обсуждение.
— Письмо к Даунс написано тем же почерком, что и найденное сегодня утром в театре «Гаррик». Написано на такой же голубой бумаге. У нас имеются две отсылки к «роли Пигмалиона». Кто ещё играл в городе Пигмалиона, кроме Тимоти По? Естественно, за последние пару лет. Я получил подтверждение тому, что у По была главная роль в спектакле, поставленном прошлой осенью. — Малвани был явно доволен своей работой. — Все остальные актёры из постановок последних лет находятся за пределами города. В Нью-Йорке остался только мистер По.
— Стой, — прервал я Деклана, вытаскивая свою записную книжку и показывая ему оставленные Тимоти записи. — У них разный почерк. Отличается и размер, и форма букв; они по-разному пишут буквы «п» и «и».
Малвани пару секунд рассматривал строки в моей книжке.
— Это ничего не значит, — заключил он. — Он мог просто изменить почерк, вот и всё. И в обоих случаях слова написаны без нажима, лёгкой рукой.
В этом он был прав, но я продолжал не соглашаться.
— В записях По нет наклона. И его буквы маленькие и округлые, а не острые и вытянутые. Было бы сложно подделывать всё это в целом письме.
Пару секунд мы помолчали.
— Вернёмся к Пигмалиону, — произнёс я. — Сколько людей видело спектакль? Наверно, тысячи, ведь шёл он несколько недель. Нет никакого смысла подозревать ведущего актёра, а других — нет. Любой, видевший пьесу, достаточно знаком с сюжетом, чтобы написать эти письма и убить женщин.
Я попытался донести до Малвани свою точку зрения и повернул к нему письмо.
— «Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона». Что это значит?
Я разочарованно постучал пальцами по столу.