— Уолтер, как долго Тимоти находился здесь с вами? — спросил я.
Мужчина поставил на плиту остывший утюг и поднял брюки вверх на вытянутых руках. Удовлетворённо хмыкнул, повесил их на спинку стула и зашёл к нам в гостиную, где сидел молчаливый и несчастный Тимоти.
— Не обижайтесь, детектив, но каким образом подробности нашей личной жизни помогут вам в раскрытии дела?
— Капитан Малвани считает мистера По возможным подозреваемым в убийстве. Не знаю, прав он или нет, — заметил я, — но теперь любые подробности жизни мистера По относятся к делу.
— Тим только начал пользоваться успехом в театре, а ваши расспросы ставят под угрозу его будущую карьеру, — произнёс Уолтер с заметным предупреждением в голосе.
— Он не рассказал вам, что вчера был доставлен на допрос по подозрению в убийстве?
— Но вы его отпустили, — Уолтер говорил медленно и размеренно. — Вы, очевидно, сняли с него подозрения.
— Пока нет. Капитан обеспокоен, — сухо ответил я. — Мистер По остаётся пока подозреваемым, пусть и без достаточных улик, чтобы держать его в тюрьме. Но ложь полиции — неприятный факт. Поэтому если он хочет сохранить свою свободу, я должен узнать правду.
Уолтер тяжело вздохнул, а Тимоти потёр лоб, словно пытался избавиться от назойливой головой боли.
И они вкратце ввели меня в курс дела.
Они познакомились пять лет назад, когда Тимоти приехал с гастролями спектакля в Джерси, а Уолтер работал там официантом. Но семья Уолтера жила здесь, на углу Минетта-Лейн, хотя некоторые из родственников и переехали на север в «Маленькую Африку7».
— Верьте или нет, но мой отец — ирландец, а вот мать уже родилась рабыней в Вирджинии. Я жил здесь всю свою жизнь, — добавил он просто. — И я знал, что только в пределах этих трёх кварталов мы с Тимом можем наладить совместную жизнь.
Я неловко кашлянул.
— Если позволите… Я знаю, что в театральной среде есть множество личностей, не живущих по диктуемым им традиционным обществом нормам. Так почему вас заботит то, что в театре узнают, что вы…
Уолтер и Тимоти так пристально на меня смотрели, что я запнулся и неловко пробормотал:
— Ну, что вы…
— Что меня можно обвинить в грехе Оскара Уайльда? И что мне нравится мужчина африканского происхождения?
Тимоти вдруг вызывающе посмотрел мне в глаза.
— Возможно, моим коллегам будет и всё равно. Но я работаю на мистера Фромана, а если он узнает о моих отношениях с Уолтером, то погубит мою карьеру в мгновение ока.
— Я слышал, что его менеджеры следят за личной жизнью своих ведущих актрис, — произнёс я, вспомнив фразу Алистера, сказанную прошлым вечером. — Но зачем мешать вам? Вы же не…
— Не прима? Не ведущий актёр? Да, это так. Пока. Но Фромана всё равно это волнует. Если вы связаны с его представлениями и его театром, то должны следовать определённым правилам в личной и профессиональной сферах жизни. И ещё, — горько добавил он, — я не раз становился свидетелем того, как он заносил актёров, не выполнивших его требования, в чёрный список. И они больше никогда не могли найти себе работу. Ни у него. Ни у Хаммерстайна. Ни у братьев Шуберт.
— Но я представить не могу, откуда ваш источник знает о нас. Мы с Тимом всегда были осмотрительны, — добавил Уолтер. — А наши друзья из этого квартала никогда бы нас не предали. Многие из нас сталкивались в своей жизни с подобным давлением. Сам я официант в клубе «Ойстер». И мне плевать, если о нас с Тимом узнает мой начальник, хотя я и уверен, что последствия не заставят себя ждать. Как видите…
Он поднялся с дивана и извинился, что вынужден собираться на работу, иначе опоздает.
По крайней мере, его работа объясняла финансовое положение этой пары. В клубе, подобном «Ойстеру», Уолтер явно неплохо зарабатывал. С учётом чаевых, я мог бы смело заявить, что за год у него выходило около тысячи долларов. Это составляло поразительный контраст с большинством из его соседей по дому: они, по большей части, работали поденщиками и зарабатывали от трёхсот до четырёхсот долларов в год за изнурительный физический труд.
— А другой адрес… — я замолчал, зная, что Тимоти меня поймёт.
— Если кто-то начнёт меня искать, мои друзья просто ответят, что меня нет дома.
Тим упрямо сжал челюсти.
— Я плачу за те комнаты. И иногда я там остаюсь, если после поздно закончившегося спектакля у меня на утро стоит ранняя репетиция.
— Давайте пока оставим этот вопрос. Я хочу кое-что ещё узнать об Анни, — произнёс я. — Было ли в её жизни нечто, что Фроман бы не одобрил? То, что она пыталась утаить?
— Не знаю, — ответил Тим. — Но вам стоит поговорить с её соседями. Сложно хранить секреты от людей, с которыми столько времени проводишь бок о бок.
Именно этим в данный момент и занимались Алистер с Изабеллой.
— Анни знала о вашей тайне? — спросил я, в конце концов.
— Думаю, нет.
Но выражение тревоги на его лице говорило мне о том, что он не уверен в этом. Мог ли страх из-за разоблачения его секретов послужить мотивом для убийства?
Мы продолжили разговаривать ещё пару минут, и я предупредил Тима:
— Если для вас настолько важно сохранить в тайне вашу жизнь здесь, то лучше будет перебраться в ту квартиру в центре города, пока мы не раскроем дело.
Если честно, я сказал так не только из-за беспокойства о секретах По. Я бы предпочёл, чтобы он оставался среди своих коллег-актёров, где я бы всегда мог контролировать его местонахождение.
— Думаю, вы правы, — произнёс голос сбоку.
В комнату вошёл Уолтер, переодетый в форму официантов лучших ресторанов Нью-Йорка — чёрный пиджак и брюки в сочетании с белоснежной рубашкой и галстуком-бабочкой.
— Это ненадолго, Тим. Тебе рискованно пока оставаться здесь.
Я вышел из квартиры вслед за Уолтером.
— Вы ведь, вероятно, будете ещё тревожить Тима? — с беспокойством Уолтер. — На нём и так это уже тяжело сказалось.
Я мог ответить ему только правду.
А правда была в том, что я и сам не знал.
Но в одном я был уверен: если я сообщу обо всём Малвани — а я даже не представлял, как мне от него это утаить — то он моментально посчитает Тимоти По главным подозреваемым.
«И небезосновательно», — подумал я.
А может, во мне говорит не логика, а неоправданное предубеждение?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ресторан «Мама», 34-ая улица.