Мы поблагодарили женщину за уделённое нам внимание.
Когда мы уже почти подходили к калитке, я дёрнул Алистера за рукав.
— Смотри! Там, в углу. Видишь? — я показал на заброшенный сарай у дальнего края участка.
— Выглядит заброшенным.
Мы с Алистером обменялись многозначительными взглядами.
Я осмотрел соседние дома.
Разница между домом миссис Лейтон и окружающими коттеджами была колоссальной и сразу бросалась в глаза.
— Он находится на участке Лейтон.
Я развернулся и пошёл назад. По моим уверенным шагам никто не мог бы догадаться, что внутри меня поселился страх.
Через несколько десятков шагов мы с Алистером подошли к дальнему северо-западному углу сада, где стоял запертый на замок и скрытый за деревьями дровяной сарай.
В нём не было окон; лишь узкая дверь.
Мне так хотелось развернуться и быстрым шагом пойти назад, на улицу, к парому — как можно дальше от этого богом забытого места.
Но сегодня мы проделали слишком долгий путь, чтобы оставить всё незавершённым.
Практически без усилий я открыл навесной замок на двери сарая и толкнул дверь.
И с тех пор, как вошёл внутрь, пробираясь через сети паутины, в это сосредоточение зла, я ни на секунду не пожалел о своём решении.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Дровяной сарай. Бэй-Авеню, Шелтер-Айленд.
Я вошёл первым, прорываясь через паутину, оплетавшую дверь с обратной стороны.
На голый земляной пол были кое-как набросаны полусгнившие доски, от которых исходил запах плесени, гнили и болота.
Посреди комнаты я наткнулся на пять коробок, поставленных друг на друга пирамидой.
— Всё в порядке? — от двери донёсся обеспокоенный голос Алистера.
— Всё хорошо, — ответил я. — Но немного света не помешало бы.
Несмотря на то, что помещение было небольшим — всего два с половиной на три метра — света от пасмурного, серого неба не хватало, чтобы хорошо всё рассмотреть.
— У меня с собой есть коробок спичек. Подойдёт? — крикнул Алистер.
— Сейчас попробую найти свечу.
Если Роберт много времени проводил в этом сарае и приходил сюда по вечерам, значит, ему был необходим источник света.
В конце концов, я нашёл на столе наполовину сгоревшую свечу, установленную на блюдце.
Алистер вошёл внутрь; мы зажгли свечу и некоторое время постояли, не двигаясь, давая глазам возможность привыкнуть к смене освещения.
Я слышал, как моё сердце колотится в предвкушении.
Спустя несколько минут мы уже могли рассмотреть окружавшие нас предметы.
Я подошёл к столу.
Под толстым слоем пыли и плесени лежали обычные предметы обихода: катушка ниток, мячик, какой-то рычаг, колода карт, вязальные спицы и несколько стопок книг. От последних тянуло гнилью и плесенью — и не удивительно, ведь крыша явно протекала.
Также на столе лежала программка и два билета на спектакль «Сирано де Бержерак», датированные тридцатым ноября 1899 года. Я узнал главного актёра — Ричарда Мэнсфилда, но он не относился к труппе Фромана.
— Начнём оттуда, — мрачно предложил я, кивая на южную стену с приклеенными фотографиями и открытками.
Я осторожно направился к стене, обойдя кучу мужской и женской обуви, сваленной на моём пути.
Алистер нервно обернулся на открытую дверь.
— Пусть сюда лучше заходит свежий воздух, — произнёс я. — Не думаю, что кто-то заметит. С улицы этот угол двора не виден.
Алистер сделал глубокий вдох и подошёл ко мне; старые доски жалобно заскрипели под его шагами.
— Осторожно, — предупредил я, когда он чуть не врезался в кучу обуви, которую я только что удачно обошёл.
Я поднёс свечу к стене, освещая фотографии одну за другой, насколько это позволял скудный свет пламени.
И там, на стене, мы нашли подтверждение того, что, наконец, отыскали своего противника.
Изображения Пигмалиона.
На чёрно-белой фотографии был изображён мужчина, тянущийся к обнажённой женщине. Наверно, это было репродукцией картины — такие продают за несколько центов на ступеньках Музея искусств.
Внизу стояла подпись: «ПИГМАЛИОН И ГАЛАТЕЯ».
Вторая фотография была практически идентичной — те же фигуры, только снятые под другим углом.
Алистер тихонько присвистнул.
— Ты знаешь, что это? — спросил я.
Алистер кивнул.
— Это открытки с изображениями двух картин Жан-Леона Жерома. На них изображён скульптор Пигмалион и его творение — Галатея. Обе картины показывают момент, когда Галатея оживает. А вот и ещё одна! — воскликнул Алистер, указывая на открытку, на которой были нарисованы женщина, скульптор и ребёнок. — Я её тоже видел. Забыл фамилию художницы… Анна… В общем, начало девятнадцатого века. Эта картина является отображением мифа о том, что у Пигмалиона и его статуи родился сын.