Белый мраморный особняк Вандергриффов с железной резной изгородью был просто произведением искусства — и одним из самых больших на этой улице.
Но я видел лишь траур, окутавший этот особняк.
Я знал, что Вандергриффы, как и Алистер, принадлежали к сливкам общества Нью-Йорка.
Мне, конечно, редко выпадала возможность оказаться в подобных домах, но вышколенная, сдержанная прислуга, встретившая нас у двери, не стала для меня сюрпризом. Как не стали сюрпризом и позолоченные люстры, и массивная дубовая мебель в гостиной, куда нас провели; не сомневаюсь, что во всех зажиточных нью-йоркских семействах дом обставлен одинаково.
Но в этом доме стояла такая аура печали, что её можно было чуть ли не потрогать.
Горе здесь стало практически материальным.
Нам не пришлось долго ждать миссис Вандергрифф. К нам спустилась импозантная пожилая дама с высокими скулами, серебристо-седыми волосами и высокомерным взглядом. Изящным движением она надела на нос пенсне, которое висело на брошке из слоновой кости, прикреплённой к тёмно-лиловому шёлковому платью.
Несколько секунд она не сводила с Алистера взгляд.
— Твоя супруга не навещала меня уже несколько месяцев, — произнесла она, неодобрительно хмурясь. — А ты позволяешь себе отвлекать меня в столь ранний час.
Я мысленно застонал: это не было похоже на начало дружеского разговора.
Но Алистер улыбнулся и ответил:
— Меня моя супруга тоже не навещала уже несколько месяцев. Она, знаете ли, живёт теперь за границей.
Миссис Вандергрифф бросила на него суровый взгляд.
— Значит, мог и сам меня навестить, — резко ответила она, — и поинтересоваться моим здоровьем и здоровьем Генри — то есть, мистера Вандергриффа.
Полный сарказма ответ Алистера, очевидно, был следствием бессонной ночи.
— Наверно, нам лучше поговорить о погоде. Давайте обсудим, что этот март был особенно холодным и снежным, и уже потом перейдём к серьёзным вещам.
Я думал, миссис Вандергрифф разозлится на эту грубость, но вместо этого увидел, как по её губам скользнула улыбка.
— Хорошо, Алистер. Я обсужу с тобой погоду. Позже. А сейчас согласна перейти к серьёзному разговору.
И она тихо фыркнула.
— Спасибо, что согласились встретиться с нами в такой ранний час, — произнёс Алистер, пытаясь наиболее безболезненно перейти к теме нашего разговора. — Это детектив Саймон Зиль. Я понимаю, прошло уже много времени, но мы здесь по поводу вашей дочери.
— Франсин? — ахнула она, с надеждой глядя на меня.
— Примите наши извинения, но мы её не нашли, — ответил Алистер. — Но в ходе расследования исчезновения другой девушки всплыло имя Роберта Коби. Вы с ним знакомы?
Миссис Вандергрифф перевела взгляд на Алистера и плотнее запахнула на груди шаль.
Но ничего не ответила.
— Мы считаем, что исчезновение вашей дочери связано с Робертом Коби, — заметил Алистер, замолчал на секунду и добавил: — Нам может помочь любая информация о Роберте Коби или его взаимоотношениях с вашей дочерью.
Миссис Вандергрифф смерила Алистера взглядом, полным злости.
— Вы порочите имя моей дочери, пытаясь найти связь там, где её нет! И оскорбляете меня, начиная разговор, который, без сомнения, причинит мне боль!
— Я не хотел вас обидеть или оскорбить, миссис Вандергрифф. И мне жаль, что приходится поднимать такую болезненную тему. Но связь, которую ваша семья, — он на секунду запнулся, — а в частности — ваша дочь, имели с Робертом Коби, это лучшая зацепка, которую мы нашли на данный момент. И я уверяю вас, что это весьма срочное дело.
Они смотрели друг другу в глаза несколько долгих секунд.
Миссис Вандергрифф сдалась первой. Она прикусила нижнюю губу, а когда заговорила, впервые за это утро её слова звучали без притворства.
— Вы считаете, что местонахождение Роберта может привести вас к моей Франсин?
— Возможно.
Она смотрела вдаль, беззвучно шевеля губами.
— Я не пришёл бы сюда необдуманно, миссис Вандергрифф. Не забывайте, я тоже знаю, что значит — потерять ребёнка, — горячо прошептал Алистер.
— Как и Роберт, — произнесла она, вздохнула и повесила пенсне обратно на брошь, — по крайней мере, мне так казалось.
— Роберт? — я едва выдохнул его имя.
Миссис Вандергрифф вздохнула.
— Буду честна с вами: Роберт не понравился мне с первой же минуты. Меня возмущало внимание, которое он оказывал моей дочери. Я беспокоилась о её репутации, ведь Роберт был абсолютно неподходящей партией. И чувствовала, что мой супруг даёт ему ложные надежды, проявляя интерес к его карьере. В качестве благотворительного жеста, мой Генри — точнее, мистер Вандергрифф, — пытался помочь Роберту закрепиться в театральном бизнесе.
Она замолчала на некоторое время, но мы её не торопили и просто ждали, когда женщина продолжит.
— Роберт воображал себя писателем — точнее, драматургом. Мистер Вандергрифф прочёл кое-что из его работ и решил, что они неплохи; в результате, он познакомил Роберта с некоторыми наиболее влиятельными театральными деятелями нашего города.
Она подчеркнула словосочетание «театральными деятелями» и фыркнула, словно не одобряла их.
— Не думаю, что из этого что-то вышло.
— Вы упомянули, что позже изменили своё мнение о Роберте. Почему? — спросил я.
— Потому что увидела, что не права. Я судила его слишком строго.
Миссис Вандергрифф поджала губы.
— Когда Франсин исчезла тем летом на Шелтер-Айленд, Роберт повёл себя превосходно, — произнесла она, в отчаянии заламывая руки. — Никто не оказал нам большей поддержки. Он организовал поисковый отряд по всему острову, написал несколько статей и заметок в местные газеты в надежде, что кто-то узнает Франсин по описанию или по фотографии. Роберт навещал нас каждый день.
Она сделала глубокий вдох.
— А когда у нас больше не осталось надежды, когда ему пришлось опустить руки и вернуться в город, он сделал самый чудесный подарок из всех возможных. Он назвал его «Молитва о Франсин» — сборник великолепных стихов, каждый из которых был данью уважения нашей дочери. Каким-то образом ему удалось найти слова для тех эмоций, которые были заперты глубоко в моем сердце.
Она приложила ладони к груди.