Другой поддержал:
- На кой он кому нужен. Видишь - инвалид полный.
Григорий подошел к постели, плечом отстранил черного и накрыл офицера одеялом. Обрубок лежал, закрыв глаза. Левая щека дергалась. Зубы стиснул.
Черный, не зная, что делать, закричал на Григория:
- А ну ты, товарищ, забирай свое барахло и собирайся. Айда, шевелись. Это у вас что тут за машина? Забирай, ребята, машину, велено для канцелярии. Протокол составим и айда. Вы, гражданин инвалид, до расследования останетесь дома, под арестом. Мое дело сторона, мандат имеется. А ты собирайся, денщик. Тебе там покажут, как офицера укрывать.
Григорий сказал решительно:
-- Я не пойду. Тащи силой, коли на тебе креста нет. Воины!
Черный поднял наган, навел на Григория:
- Это видал? Скажи слово!
Но руку его резко отвела другая рука. Молодой солдат, покраснев до белесых волос, угрюмо буркнул:
- Оставь! Говорю, не замай. Машинку, коли надо, забирай, а его оставь. Не туда попали. Один на войне изрублен, а другой за ним ходит. Чай, не звери мы. Айда, собираться будем.
Черный совсем присмирел, сунул револьвер.
- Это дело не ваше, товарищи; я тут отвечаю один, а ваше дело исполнять.
- Ладно, очень тоже не начальствуй. Говорю - забирай машину, и будет.
И остальные заступились:
- Верно, здесь, товарищ, дело совсем особое. Тоже понимать нужно.
Черный совсем присмирел, сунул револьвер в кобуру, повернул к двери:
- Ну, там, который-нибудь, прихвати машину.
- Ладно.
Четверо повернули головы к Стольникову и, смотря вбок, oдин за другим козырнули:
- Счастливо оставаться!
Молодой задержался, подошел к пишущей машинке, потрогал, опять покраснел:
-- А ну ее к лешему, на кой она! Пущай остается.
И к Григорию:
-- Ты, товарищ, ничего не беспокойся. Тоже и мы люди.
Затем к Обрубку - фронтом:
-- Счастливо оставаться, ваше благородие!
И вышел, стуча сапогами.
КОНЦЕРТ
Дуняша в теплом платке поверх кофты и в валенках, Танюша в старых ботинках и серой меховой шапочке. Последние морозы. Город замерз. Только бы дотянуть до весны - там будет легче.
На дверях Совдепа много всяких объявлений, отстуканных на испорченных "ремингтонах". Лент нет, и печатают копировальной бумагой.
Печати огромные, а подписи рыжие, смешанными чернилами. Комендант принимает дважды в день. Что за должность - комендант? Подпись крупными каракулями: "Колчагин". И росчерк ржавым пером.
- Кого вам?
Пропустили. Однако пришлось обождать. На счастье, вышел сам, увидал, сказал: "Пожалуйте, я сейчас". И очень строго на кого-то прикрикнул:
- А вы зря ходите, гражданин, раз сказано бесповоротно!
Даже Дуняша присмирела. Танюша смотрела с любопытством: вот он, живший у них на кухне, а сейчас начальство. От него зависит судьба Эдуарда Львовича и, верно, еще многих людей.
В "кабинете" своем Колчагин стал иным. Со смущеньем поздоровался, видимо, волновался.
- Уж простите, что обождали. Верно, дело до меня? Вот, Татьяна Михайловна, где довелось встретиться. Конечно,- сейчас время такое. Порядки наводим новые. А вы присядьте, может, чайку выпьете. Ты, Дуня, тоже садись, давно тебя не видел. Сейчас прикажу чай.
- Нет, не нужно, мы ведь по делу, а вас другие ждут.
- Подождут, неважно. Там все больше по напрасным делам. Конечно, решать приходится.
Не знал, как держать себя Дуняшин брат; суетился, но и важности терять не хотел. А Танюша не знала, как называть его. Раньше звали Андреем. Выручила Дуняша.
- Андрюша, пошто у барина, у Эдуарда Львовича, у учителя-то барышни, рояль отняли?
Танюша объяснила. Андрей, хоть и сам подписывал бумагу, не помнил, о ком разговор.
- Нельзя ли ему обратно отдать? Он композитор и профессор консерватории. Ему нельзя без инструмента. Что же ему делать?
Андрей вспомнил:
- Который, косой, у вас играл?
- Ну да, он.
- А кто ж отнял?
Навел справку. Узнал: для рабочего клуба. Но рояль еще не отправлен, а клуб еще не открыт. Вызвал кого-то по телефону, главное, чтобы показать деловитость. Покричал в трубку, похмурился, вышел из комнаты.