Танюша обрадовалась, потом озаботилась:
- От Васи? А где Вася? Он приехал?
- Приехать-то приехал, мы вместе приехали, а только плохо доехал. Болен он. И по-моему - сильно болен. Что-нибудь подхватил в дороге.
Болен милый Вася, лучший друг и верный рыцарь!
Танюша пригласила Васиного спутника войти.
Свалив с плеч мешки, пришедший отрекомендовался Протасовым, Петром Павловичем, прибавив:
- Раньше был инженером, а теперь больше мешочничаю.
Рассказал, как Вася до последней минуты крепился, но уже на вокзале в Москве сдал окончательно, не только не смог дотащить мешки до извозчика, а и сам едва добрел. Протасов доставил его домой, заставил раздеться, кое-как помыться, забрал с собой его одежду, чтобы выпарить и вычистить.
- У меня в квартире есть хорошая печка, с котлом. И дровишки имеются. Все приспособлено. По-буржуйски живу.
- Где же сейчас Вася?
- У себя дома. Мешки велел снести вам. Я, конечно, и мешки осмотрел, чтобы не осталось на них какой нечисти.
- Вы думаете, что у него тиф?
- Да боюсь, говоря по совести. Нужно к нему доктора. Я, Татьяна Михайловна, на вас рассчитываю, если вы не боитесь заразы. Сыпняк по воздуху не передается, конечно, а все же.
Инженер смотрел на Танюшу с уверенной улыбкой: такая не побоится, вон она какая!
- Ну конечно же, господи, я иду сейчас. Я знаю и доктора, близко, здесь, на Арбате. Я его приведу к Васе. Этот доктор всегда лечил дедушку.
-- Вот отлично. Вы и идите скорее. А я пока домой.
Условились, что Васин спутник непременно зайдет на днях, завтра же вечером. И громадное спасибо за мешки.
- Завтра вам и остатки занесу.
- Вы, верно, очень устали с дороги?
- Немного. Я двужильный и привычный, никогда не устаю.
Разговаривали, как старые знакомые. Протасову было лет тридцать пять; был давно не брит, немного обшарпан, хотя, очевидно, успел переодеться. И было в лице много бодрости и доброты. С Танюшей говорил как с младшей, но с мужской почтительностью.
- Сразу вас узнал, как увидал.
- Почему?
- А он мне сказал: придете, постучите, и вам откроет, вероятно, она сама, Танюша, Татьяна Михайловна.
- Ну, тогда действительно узнать было нетрудно.
- Нет, он еще прибавил: она удивительная девушка, совсем особенная. Я сразу и узнал. Танюша смутилась.
- Ну уж Вася... он такой чудак!
И все-таки приятно было Танюше слышать от незнакомого человека такие слова, сказанные просто, свободно, с хорошей улыбкой.
- Вы с ним подружились в дороге!
- Да. Он очень славный малый, очень славный. Большой идеалист, и это хорошо.
- Вася - чудный товарищ. Вы тоже, вероятно, замечательный товарищ. Вы там ему помогли. Инженер просто сказал:
- Мне нетрудно. Я человек здоровый и привычный ко всему.
На Арбате, около дома, где жил врач, расстались. Танюша наказала Протасову обязательно прийти завтра вечером, сейчас же после обеда.
- Дедушка будет очень вам рад. Он очень любит Васю, скучал без него. Вы ему расскажете про ваше путешествие.
Когда расстались, Танюша подумала: "Вот милый человек! Удивительно славный. Такая мягкая улыбка, такой деликатный и такой бодрый, точно... ничего не случилось. И так позаботился о Васе".
Инженер шагал домой, разминая плечи, уставшие от тяжелых мешков. Думал о своем, мужском, деловом. А на губах была улыбка - от приятной встречи.
Вася Болтановский лежал в постели.
Комната его, такая знакомая очертаниями, сейчас потеряла прежнюю четкость линий: углы затупились и наполнились дрожащим туманом, окно вздрагивало и жгло глаза излишней яркостью, гравюра, висевшая на стене против кровати, плавала в пространстве.
Была особенно неудобна и непокойна подушка: голова Васи никак не могла улечься на ней хорошенько. Подушка камнем давила на затылок, ложилась криво, сползала, внезапно становилась стоймя и щекотала углом, всползала на голову, мешая дыханью, забиралась под плечо и высоко вверх подымала все тело. Одеяло было слишком, теплым и все же не грело ног, и Вася, задыхаясь от жары и духоты, в то же время искал озябшими, дрожащими ногами край одеяла, чтобы укутаться крепче. В комнате стоял гул, напоминавший стук вагонных колес, и каждый удар отражался в висках и в левом боку. Хотелось пить, но графин с водой, поставленный у постели на столике Протасовым, откатился недосягаемо далеко и дразнил издали, отскакивая от протянутой руки.
Когда Вася закрывал глаза, грудь его начинала вздыматься до потолка комнаты и опускаться, плавно качаясь, как на волнах, и мутя голову. Это мешало заснуть. Мешали этому и незнакомые лица, толпой окружившие лавку, на которой он пытался устроиться с мешками, хотя лавка была слишком узка и коротка для него. Было странно, что поезд ежеминутно переходил с рельс на рельсы, хотя Вася отлично помнил, что уже приехал на Московский вокзал и успел раздеться. Теперь он тщетно пробирался сквозь толпу мешочников, стараясь разыскать мешок с крупой, особенно ценный, так как выменен на охотничьи сапоги профессора. Орнитолог сердился и топал ногами,- таким Вася никогда его не видел. Оказалось, что сапоги эти надеты на Васе и страшно холодят ноги; снять невозможно, да и некогда: в вагоне может не оказаться ни одного места, и тогда Протасов уедет один. "Хорошо еще,- думал Вася,- что я попросил его доставить Танюше мешки; иначе пришлось бы ждать, пока кто-нибудь зайдет и протелефонирует. Если у меня сыпняк, то нужно, кажется, остричь волосы".
Эти слова внезапо доносятся до уха Васи, и он догадывается: "А я брежу! Это ведь я сам говорил сейчас. Значит - здорово болен!"
Открыв глаза, Вася замечает, что окно потемнело. Впрочем, гудит комната по-прежнему, но возможно, что это проехал автомобиль по улице. С усилием приподявшись, Вася дотягивается до графина с водой и жадно пьет воду из горлышка, стуча зубами о стекло. От воды резкий холод, точно грудь и живот обложили льдом, зато ногам стало как будто теплее и посвежела голова. Графин сильно ударяется донышком о доску столика, и голова Васи падает на подушку.
"Да, я совсем болен. Совсем, совсем болен. Надо, чтобы кто-нибудь помог мне".
"Кто-нибудь" - это только Танюша. Остальным дела до Васи нет,- соседям по квартире, хозяйке, знакомым. И они все побоятся.
От озноба Вася лихорадочно кутается в одеяло. Опять стучит в висках, и мучительно болит голова. И опять начинает свой беспокойный танец жесткая и неугомонная подушка.
Васе очень приятно, когда лба его касается холодная рука, и незнакомый мужской голос говорит:
- Конечно - сильный жар. Тут сомнения быть не может. Нужно в больницу,только куда же сейчас отправишь. Некуда, везде полно.
Слова не доходят до сознания Васи, но зато другой, уже очень знакомый голос, несомненно, голос Танюши, сразу делает eго спокойным и наполняет радостью.
- Как же быть, доктор? А нельзя оставить здесь, дома?