Нам не разрешали пользоваться мобильными телефонами, но кто-то забыл его выключить.
Мэй посмотрела на определитель номера, потом с надеждой на маму.
Мы не должны были «заниматься технологиями» во время еды, и Мэй это знала, но мама просто кивала, пока ела лосося, а Даниэль рассказывала ей о «сценарной работе», которую она делала на репетициях.
Мэй улыбнулась, взяла трубку и вышла из-за стола.
Я молчала. Столько всего произошло на той неделе после Хэллоуина. Попытка похищения в лесу все еще пугала меня. Ночью, когда я засыпала, мне казалось, что я подпрыгиваю вверх и вниз, крепко сжимая свое тело. Я даже начала запирать дверь в нашу с Дэни комнату на ночь. Дэни сегодня утром жаловалась на запертую дверь, и я пыталась сказать ей, что секта может охотиться за Мэй, но она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и закатила глаза.
Я не знала, что делать. Я знала, что не могу снова обрекать Мэй на возвращение в секту, но я не могла ничего ни сказать о том, что произошло. Это было слишком опасно.
В воскресенье накануне, на следующий день после Хэллоуина, Мэй снова учила Дэни ездить верхом, поэтому я пошла в гараж, чтобы найти папу.
Он рылся в старом ящике с инструментами.
― Папа? Могу я поговорить с тобой кое о чем?
Он повернулся ко мне. Я увидела его опухшие глаза. Неужели он плакал?
― Конечно, Сладкая Горошинка, ― согласился он, вытирая глаза. ― Почему бы нам не прогуляться? Здесь немного пыльно.
Мы с папой шли по обсаженной деревьями улице к главной дороге. Несколько домов, стоящих вдоль тротуара, все еще украшали Хэллоуинские фонарики и призраки. Я была уверена, что они скоро переключатся на украшения в честь Дня Благодарения.
Я рассказала папе о том, что произошло в лесу прошлой ночью. О том, как вспыхнул пожар, о том, как меня схватил пожарный, как я вырвалась на свободу и убежала в безопасное место на поляну.
― Похитил?
― Пожарный.
― Ты уверена, что он не пытался спасти тебя?
― Он был из Тисдейла. Откуда Мэй.
― И ты уверена в этом?
Я обдумала его вопрос. Мне показалось, что на рубашке пожарного написано «Тисдейл». Тем не менее, было темно, и мы двигались быстро, так что был шанс, что мне показалось.
― Так мне показалось. Наверно, было темно.
― Но ты думаешь, что пожарный пытался тебя похитить?
Папин вопрос заставил меня переосмыслить случившееся. Это была хаотичная сцена.
― Если это правда, мы должны привлечь полицию, ― оценил папа.
Внезапно мысль о разговоре с офицерами об инциденте и необходимость давать показания ужаснула меня. Кто знает, о чем еще они меня спросят. И я была пьяна, не говоря уже о том, что я была несовершеннолетней. Я не хотела вдаваться в подробности — ни с папой, ни с полицией.
― Неважно, ― сказала я ему. ― Это была беспокойная ночь. Наверное, мне показалось.
Он неуверенно кивнул.
― Ну, как дела с Мэй?
― Не очень, ― призналась я.
Я рассказала ему о ней и Себастьяне, о Лариссе и компании, о моей ссоре с Айзеком.
― Какая жалость, ― сказал он.
Отцу нравился Айзек, и я могла сказать, что его огорчил тот факт, что мы с ним не разговаривали. Меня тоже. Я несколько раз пыталась завязать с ним светскую беседу, но он, очевидно, был «чрезвычайно поглощен» спорами и не разговаривал со мной, даже для того, чтобы защитить проект по обществознанию. Я и раньше видела, как он обижался, да к тому же быстро отходил; просто он никогда не делал этого со мной.
― Посмотрим, что ты сможешь сделать, Горошинка. Айзек ― хороший друг. А Мэй... — он задумался, что сказать дальше. ― Просто веди себя с ней как можно лучше. Я поговорю с мамой.
Позже той ночью я услышала, как мои родители кричали друг на друга на кухне. С тех пор, за последнюю неделю, ничего не изменилось. И папа не приходил домой на ужин всю неделю.
Я посмотрела на маму, поглощающую лосося, и откусила кусочек от своего, а Мэй продолжала болтать.
― Ни за что, ― хихикнула Мэй в телефон. Я точно знала, с кем она разговаривает.
Уверенность Мэй в себе, как и ее социальное положение, росли как на дрожжах, будто динозавры из пенопласта, которых мы в детстве клали в ванну и которые раздувались в геометрической прогрессии. Теперь все хотели посидеть с ней за ланчем, и вся школа считала их с Себастьяном самой милой парой на свете. Я была отстранена от общения с лучшими подругами в пользу чирлидерш, что меня вполне устраивало, потому что Мэй стала настолько эгоистичной и фальшивой, что я все равно не смогла бы с ней разговаривать.
Мэй и Себастьян встречались всю неделю после Хэллоуина. Они вместе обедали и тусовались после школы, и он даже одолжил ей книги стихов. Как мне кажется, она лишь проявила интерес, а он ухватился за эту возможность. Себастьян гордился тем, что был «старомодным» и на самом деле говорил по телефону, а не писал сообщения, и Мэй это нравилось. Что очень раздражало всех остальных. Все остальные, наверное, имеют в виду меня.
― Нет, я не видела этот фильм, ― ответила она в трубку. ― В субботу? Супер! ― она говорила совсем как Лариса.
Мама улыбнулась Мэй и с энтузиазмом показала ей большой палец в поддержку предстоящего свидания.
Я этого не вынесу.
― Мам, ― позвала я, пытаясь привлечь ее внимание.
Она повернулась ко мне, будто забыла, как я выгляжу.
― Нам нужно поговорить о Чикаго после ужина. Ты все откладываешь.
Поездка в Чикаго была единственной вещью в моей жизни, которую я с нетерпением ждала. Она должна состояться не раньше чем через месяц, но я не могла ждать. Мне нужно было уехать из города, уехать от всего этого на несколько дней. Поездка в Чикаго была моим спасательным кругом.
По лицу мамы пробежала тень.
― Джулс, ― начала мама.
Чаще всего, если разговор начинается с твоего имени, это не предвещает ничего хорошего. Как будто люди пытаются смягчить то, что должно было произойти дальше.
― Я не поеду в Чикаго, ― сказала мама, будто пытаясь успокоить кого-то.
Это не сработало.