― Ты виновата в том, что ранила мои чувства, ― наконец решил прервать тишину Айзек. — Но я знаю, что у тебя были смягчающие обстоятельства.
― Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, Айзек?
― Хм, обещай, что никогда больше не будешь такой дурой?
― Договорились, ― улыбнулась я.
Ветер гонял листья по тротуару.
― В ней что-то есть, Айзек. Я не знаю, что это.
Айзек кивнул.
― Да. Ты изменилась с тех пор, как она появилась.
― Она выглядит милой, но это не так. И все одержимы ею! Включая мою мать!
― Ужас!― воскликнул он. ― Будто из фильма «Грядет Апокалипсис», да? ― добавил он.
Я кивнула, улыбаясь сквозь всхлипывания. Я рассказала ему абсолютно все, что произошло, как и должна была с самого начала. Его глаза удивленно расширились, когда я рассказала ему о Белой розе, о побеге посреди ночи, о щенке, напавшем на мою сестру, о пожарном, который утащил меня. Он внимательно выслушал мои показания и поверил мне, что было большим облегчением.
― Она все испортила, ― заключила я. ― Моя семья почти не разговаривает друг с другом, а самое страшное: моя мама больше не берет меня в Чикаго.
Айзек покачал головой, соглашаясь, что действия Мэй поразительно похожи на преступления.
― Вердикт: она отстой.
― До того, как она вошла в мою жизнь, я знала, что не была крутой. Но, по крайней мере, я была счастлива.
Я вдохнула холодный воздух.
― Жаль, что я не могу разоблачить ее в стиле фильма «Все о Еве», чтобы мама увидела, какая она двуличная, и вышвырнула ее вон.
― Ты должна разоблачить ее, ― согласился Айзек. ― Покажи всем, какая она на самом деле.
Могу ли я действительно сделать что-то подобное? Разоблачить ее в надежде, что мама или папа отправят ее жить с другими людьми?
Я поежилась, размышляя над тем, что предложил Айзек.
Он встал.
― Тебе нужен горячий шоколад. Пойдем, я куплю тебе.
― Я тебя не заслуживаю, ― улыбнулась я.
― Я знаю, ― самодовольно ответил он.
Глава
40
― ЛЭ-Э-ЭЙДИС, СМОТР-Р-РИТЕ!
Мы с Дэни расхохотались, услышав папин ужасный французский акцент.
Это было поздно вечером, и папа решил дать нам урок о том, как варить кофе. Он решил, что раз я собираюсь его пить — а в последнее время я много пила, — то должна хотя бы знать, как его приготовить. Дэни с энтузиазмом вызвалась участвовать, хотя никогда даже не пробовала кофе. Но я думаю, что это было больше из-за желания провести время с папой, так как он почти не появлялся дома.
Запах настоящего утра ударил мне в нос, когда папа открыл пакет с кофейными зернами и зачерпнул две ложки в кофемолку.
― И-и-и…. Вуаля! ― продолжал папа.
― Папа, это худший акцент, который я когда-либо слышала, ― перебила Дэни.
― Что? ― он усмехнулся. ― Однажды я был в Монреале.
― И они никогда не позволят тебе вернуться, ― хмыкнула я.
― Все правильно, все верно, ― он продолжал свое обучение. ― А теперь будет громко, ― предупредил он.
Он включил кофемолку, которая с треском ожила, перемалывая бобы.
Дэни зажала уши руками.
Когда бобы были перемолоты, папа поднял пластиковый контейнер с коричневой кофейной пылью и высыпал ее в кофеварку.
― Это делается-я-я фот та-а-ак!― он сказал, снова возвращаясь к французскому акценту.
― Папа! ― закричали мы с Дэни сквозь улыбки.
― Что тут такого интересного? ― спросила мама, заходя на кухню после работы.
Папа ничего не сказал, явно избегая смотреть ей в глаза. В комнате воцарилась тишина.
― Папа показывает нам, как сфарить идеальную чашку коф-фе, ― наконец объяснила Дэни.
Она попыталась сделать акцент получше, но он был еще хуже папиного.
― Весело, ― решительно сказала мама, поставив кружку на стойку, не ополоснув ее. ― Где Мэй?
Конечно. У мамы все было связано с Мэй.
― На улице, ― ответила Дэни.
Интересно, заметила ли Дэни, что мама тоже не обращает на нас внимания? Она ничего не сказала мне об этом, и я сомневалась, что она скажет, но резкость в голосе Дэни заставила меня подозревать, что я не единственная, на кого повлияло поведение мамы.
Внимание мамы переключилось на кухонное окно над раковиной, которое выходило на задний двор. Сгущались сумерки.